— В последний раз, мадам, мы имели удовольствие беседовать с вами в игорной комнате на маскараде у Полански, насколько я помню, — заговорил великий князь Сергей.

"Когда Доминик, щелкнув кнутом, выгнал меня в ночь», — Женевьева снова сдержанно кивнула, ожидая продолжения, в котором, собственно, уже не было нужды.

— Кажется, вы дали согласие на партию-реванш в пике, мадам, — с вежливой угрозой напомнил Легран. — Или точнее сказать, на четыре партии.

— А мне помнится, месье Легран, что я оставила за собой право выбирать время и место и что никто не оспаривал моего права.

Все эти объяснения были, разумеется, бесполезны, но чем дольше она будет говорить, тем дольше не наступит неизбежное.

Себастиани растянул губы в своей иезуитской улыбочке:

— Простите нас, мадам, но вы исчезли из Вены так поспешно, что мы засомневались: быть может, вы… — Он поднял плечи, и улыбка стала еще более издевательской. — Быть может, вы передумали платить долг?

— Вы все проиграли в честной игре, — с намеренной резкостью заметила Женевьева. — Ив подобных обстоятельствах я вам ничего не должна.

— Бросьте, мадам, вы и не собирались выполнять условий пари. Независимо от того, выиграете или проиграете. — Это был Чарлз Чолмондели, за его тщательно изображаемым дружелюбием угадывалась горечь жестоко обманутого человека. — Вы получили от нас все, что вам было нужно, — информацию, и, видимо, принимаете нас за…

— Думаю, мадам Делакруа сама знает, за кого нас принимает, мой дорогой друг, — мягко перебил его князь Сергей, поскольку обвинительный тон англичанина грозил сорвать задуманную ими черную комедию.

— Итак, мадам, мы будем играть в пике, — сказал Себастиани с неожиданным добродушием. — Ставки прежние, разумеется.

— Мы бросим жребий, кто будет играть с вами первым, кто вторым и так далее.

— Вы ведь не слишком устали, не так ли? — вкрадчиво спросил князь Сергей. — Ночь обещает быть долгой.

— Разумеется, мы все рассчитываем, что долг чести будет выплачиваться немедленно, как и полагается, — добавил англичанин. К нему явно вернулось прежнее дружелюбие.

Женевьева почти физически ощутила тяжесть навалившегося ужаса. Конечно, она не сможет, поочередно играя со всеми четырьмя, у всех выигрывать, поскольку очень скоро утратит способность держать в голове сброшенные карты, начнет путать расклады текущей и предыдущих партий и каждый раз, проигрывая, должна будет расплачиваться собственным телом.

— Зачем вам нужен этот фарс? — Голос ее звучал на удивление ровно. — Почему вы просто не возьмете то, что все равно рано или поздно вам достанется? Разве насилие, если назвать его другим словом, лучше пахнет? — Но даже произнося эти горькие слова, она понимала, что нужно соглашаться на пике, потому что это позволит выиграть драгоценное время. И тогда Доминик успеет!

— Помилуйте, мадам, вы ведь не откажете нам в удовольствии отомстить более изысканно? — почти прошептал Себастиани, раскалывая орех и галантно кладя ядрышко на ее десертную тарелку. — Голая сила. Как это грубо! Да к тому же при наших условиях останется по крайней мере иллюзия того, что от вас кое-что зависит.

— За что я должна вас, видимо, поблагодарить! — холодно добавила Женевьева. — Ну что ж, начнем? Или вы хотите усилить свое безоговорочное превосходство, дождавшись, когда меня начнет клонить в сон?

По какой-то неведомой причине это обвинение в не джентльменском поведении уязвило мужчин. Женевьева почувствовала некоторое удовлетворение, хотя понимала, что сослужила себе дурную службу. Ведь чем больше времени тратить на пустые разговоры, тем лучше для нее. Но что сделано, то сделано — ее партнеры сбросили маски галантности, и впервые за этот вечер она увидела истинные лики врагов.

Все дружно поднялись из-за стола и перешли в библиотеку, находившуюся в глубине дома, и, видимо, ее высокие зашторенные окна выходили во двор. В камине весело плясал огонь, и рядом, в корзине, на всякий случай было приготовлено много дров. На стойке бара выстроилась батарея графинов и вазочек со всевозможными печеньями и засахаренными фруктами. Свечи были новыми, только что зажженными. На карточном столе лежало шесть нераспечатанных колод.

Тщательно проверив, все ли распоряжения выполнены, Легран отпустил лакея:

— Это все, спасибо, Гастон. До утра нам больше ничего не понадобится. Все слуги могут ложиться спать.

Женевьеву слегка подташнивало, она сглотнула, пытаясь прогнать неприятное ощущение. Да, все было приготовлено для того, чтобы они могли провести долгую ночь в этой теплой, снабженной всем необходимым комнате без помощи слуг. Дверь за Гастоном закрылась, и Женевьева осталась наедине со своими истязателями.

— Итак, бросим жребий, господа, — сказал Легран, вскрывая одну колоду. — Каждый возьмет по карте. Чья окажется старше, тот будет играть с мадам первым. Согласны?

Никто не возражал, и Женевьева с любопытством, словно зачарованная, стала наблюдать за тем, как решается ее судьба. «Чолмондели, — думала она, — самый слабый из четырех игроков. Князь Сергей куда сильнее. Между Леграном и Себастиани выбирать нет смысла. Но если англичанин вытянет старшую карту, у меня появится хоть какой-то шанс выиграть первые три партии. Однако мне все равно ни за что не обыграть князя, тем более когда я устану, сыграв с остальными. Если удача не улыбнется, шансов побить русского умением у меня нет».

Старшую карту вытянул Легран, далее шли князь Сергей, Себастиани и Чолмондели. Итак, придется начинать с сильного игрока и — если она хочет выиграть — напрячь все душевные силы и умственные способности, а потом, уже уставшая, она должна будет сразиться с самым главным. Хуже и придумать трудно.

Цепенея от страшных предчувствий, Женевьева все же заставила себя сесть в кресло, указанное Леграном, и посмотрела прямо в глаза каждому из четырех мужчин. У всех был одинаковый взгляд — взгляд хищника, сладострастно предвкушающего добычу и знающего, что голод его будет утолен.

— В доме есть женщина, месье, — сказал матрос, отхлебывая эль из высокой пивной кружки, которую дал ему Сайлас. — Но, кроме Гастона, мажордома, ее никто не видел. Он отвел ее в гостиную перед ужином.

— Сколько человек, кроме Гастона, в доме? — спросил Доминик, Он сосредоточенно заряжал пистолеты. Лицо его было спокойно, голос звучал ровно. По обыкновению, перед тем как начать действовать, Доминик сохранял невозмутимость, голова была абсолютно ясной, все лишние мысли отброшены, ум и тело готовы моментально реагировать на любые неожиданности.

Страх за Женевьеву больше не мучил его — он уже твердо знал, что и как нужно делать. Ждать освобождения ей осталось недолго.

— Шестеро, месье, включая мальчишку-коридорного, — ответил осведомитель. — А также хозяин и трое его гостей.

— Да, о них я знаю, — почти небрежно подтвердил капер. — Как только разделаемся с прислугой, займемся ими. Вас семеро против шестерых. — Он обвел взглядом лица стоявших вокруг него наемников. — Никаких убийств, поняли? Наша вылазка не должна иметь последствий. — Матросы понятливо улыбнулись, и Доминик коротко кивнул в знак одобрения. — Отлично, вы поступаете под начало Сайласа. У меня — особая миссия.

Сайлас закинул на плечо толстый моток веревки со свинцовым наконечником.

— Ножи у всех есть? — Все достали из-за поясов абордажные сабли. — Использовать только для устрашения, если придется. Помните, что сказал месье? Никого не убивать.

Доминик подождал, пока все семеро, выскользнув из дома, растворились в безлунной ночи. В темных одеждах, совершенно неразличимые в кромешной тьме, матросы беззвучно и осторожно крались, прижимаясь к стене (чтобы каблуки не цокали по камням, они сняли сапоги). Заткнув пистолеты за пояс, Доминик последовал за ними, однако шел открыто, посредине улицы, высоко подняв голову, ступая легко и печатая шаг по брусчатой мостовой, — мужчина без шляпы, в бриджах, рубашке с короткими рукавами, сапогах для верховой езды, коротком развевающемся плаще и с исполненным непреклонной решимости холодным взглядом.