Говоря языком дипломатии, я почувствовал себя слегка расстроенным. Можно же и просто признать, что я взбесился. Как слон, потревоженный в самый интимный момент своей жизни… Практически не разбирая дороги, я бросился обратно к навигаторской башне с четким намерением дать Гроссмейстеру по морде, даже если для этого придется поднять его с постели.

К счастью, а может, и наоборот, но я – человек отходчивый, поэтому, освежившись небольшой пробежкой по пустынным переходам, сменил гнев на милость и решил ограничиться изъятием бус. Причем мешать так никто и не вознамерился. Двери в башню были закрыты, но покорно раздвинулись, едва я прикоснулся к сенсорному замку. Внутри было тихо, спокойно и даже уютно. Многовековые пыль и грязь были старательно убраны, в холле горели несколько ламп, создавая приятное приглушенное освещение, за моей спиной едва слышно гудел кондиционер… Работал даже лифт, заботливо открывавший мне двери у дальней стены. Однако, невзирая на то что подниматься до главной диспетчерской было весьма немало, я не поддался на искушение, пересек холл по диагонали и двинул наверх ножками. Отчасти от того, что просто отвык от техники, отчасти из-за наводящей откровенный ужас возможности оказаться пойманным в западню в остановившемся лифте.

Тем не менее все по-прежнему шло как по маслу.

Без приключений, если не считать одышки и позывов к кашлю, я взобрался на добрые сорок метров и попал в зал, бывший некогда сердцем космодрома. Впрочем, таковым он являлся и теперь. Большая часть аппаратуры была включена, и помещение, несмотря на очевидное отсутствие Людей, жило какой-то своей странной жизнью разноцветных диаграмм… Мне недосуг было разбираться, что там к чему, поэтому я попытался сообразить, как поступить дальше. Мне требовался кабинет Гроссмейстера, который, как было поведано, располагался в одной из комнат рядом с этим залом. Только вот комнат этих, а точнее, одних дверей, было с полтора десятка… Можно было только пожурить себя за самоуверенность и поспешность. Допрашивая Александра, я был уверен, что мне ни при каких обстоятельствах не добраться до этого места без провожатых, но вышло иначе…

Первым делом я проверил дверь с красноречивым предостережением относительно посторонних. Находившаяся в самом центре правой стороны зала, она вела в помещения, отводившиеся прежде спецслужбам, и представляла, на мой взгляд, для нынешних обитателей космодрома первостепенный интерес.

В целом мои ожидания подтвердились. За дверью оказался еще один коридор с некоторым количеством выходов, и сразу чувствовалось, что это место нередко посещают, но, видимо, в дневное время. Ныне же тут царили сумрак и тишина, окончательно доказывавшие, что недавно я ломал комедию исключительно для улучшения собственного пищеварения.

Вернувшись в главный зал, я решил все же пошевелить мозгами, хотя доверие к ним падало на глазах. Какую комнату я выбрал бы себе в качестве кабинета, где предположительно буду проводить основную часть времени? Вероятно, большую, светлую и поблизости от большого рубильника, который надо включать в случае неожиданного нападения. Но вкусы Гроссмейстера были мне неизвестны, так что срабатывал только последний аргумент.

Я прошелся по периметру диспетчерской, разглядывая ее содержимое, но в явной форме большую кнопку не обнаружил. Тогда оставалось лишь принять рабочую версию, что все самые нужные команды отдаются с главного пульта, располагавшегося в дальнем от входа конце зала перед огромной стеклянной стеной. С такой точки зрения наиболее перспективно выглядели две двери с левой стороны, равно близкие к бывшему креслу главного диспетчера.

После секундного колебания я выбрал правую, как ближайшую к внешней стене башни и, следовательно, имеющую естественное освещение. Вытащив на всякий случай из ножен шпагу, я подошел к не отмеченному никакими знаками входу и дернул за ручку. Дверь открылась моментально, будто бы запирать что-то здесь просто считали дурным тоном… И я с первого взгляда понял, что на этот раз угадал. Это действительно оказался кабинет Гроссмейстера, небольшой, совершенно утилитарный, с минимумом мебели и максимумом информации. Вдоль стен тянулись стеллажи с печатными книгами, лазерными дисками и тому подобным. Рабочий стол, развернутый боком к большому окну, также был завален какими-то материалами. Янтарные бусы на видном месте не лежали.

Вложив шпагу обратно в ножны, я двинулся к столу, предполагая покопаться в его ящиках, но тут наконец случилось то, чего я уже перестал ожидать. Едва я сделал три шага вглубь кабинета, как легкая пластиковая дверь позади практически бесшумно открылась. Среагировав скорее на движение, чем на звук, я обернулся, вновь протягивая руку за оружием. Впрочем, на полпути к эфесу моя рука остановила свой ход… На пороге стоял Гроссмейстер, совершенно одетый, бодрый и подтянутый. Приподняв брови, он покачал головой:

– Да, Рагнар, вашей уверенности в себе можно позавидовать.

– Взаимно! – я вернул ему комплимент, не отводя взгляда от дула направленного мне в голову бластера.

Потолок над моей головой был бесцветным. Во всяком случае я не мог подобрать названия для того мутного серовато-белого оттенка, в который он был окрашен. Косые лучи заходящего солнца, бросавшие отсвет на дальний от моей кровати угол, конечно, несколько скрашивали впечатление, но картина оставалась исключительно безрадостной, ибо больше смотреть было не на что. Потому как, кроме потолка и стен, убранство комнаты составляли лишь моя кровать да тумбочка и стул рядом. Ну, была, разумеется, еще и дверь, однако пялиться на нее было немногим интереснее.

Ах да, за изголовьем кровати находилось окно, но в него я ни разу не выглядывал. По причине того, что лежал, не вставая, уже пятый, а может, и шестой день. Не подумайте только, что меня привязали к кровати. Нет, до такого варварства Гроссмейстер не опускался. Напротив, он был довольно-таки мил… Просто я болел…

Это выяснилось очень скоро после моего пленения. Отобрав оружие и Доску, Гроссмейстер препроводил меня в эту комнату, где тогда не было ничего вообще, и оставил предаваться печальным размышлениям, но, вернувшись в середине дня, обнаружил, что вместо смирения и раскаяния меня обуял жесточайший приступ лихорадки. Я даже жалел, что практически не помнил ничего ни из того дня, ни из последующих трех или четырех. Вероятно, выражение лиц Гроссмейстера и Яромира, волокших мне кровать, доставило бы мне удовольствие.

Впрочем, надо отдать им должное, выхаживали они меня с большим старанием. Компрессы, лекарства, Яромир в качестве ночной сиделки – я вполне готов был согласиться с тем, что попросту обязан им своей жизнью. Обманываться относительно природы такого благородства не стоило. Все-таки если бы моя Фигура вдруг исчезла с Доски, то мои друзья в Форпосте навряд ли стали бы вдаваться в доскональное изучение причин этого события. Перерезали бы глотку Александру, и вся любовь.

Так что, полагаю, когда я пошел на поправку, то сему обстоятельству искренне радовались все обитатели космодрома. Для меня, правда, этот повод для радости был единственным, потому как в остальном сбывались наихудшие ожидания. Начиная со вчерашнего вечера, я уже вполне пришел в чувства, но Гроссмейстер вроде как предпринимать ничего не собирался. В последний день я вообще его не видел… Что происходило за стенами моего узилища, мне было, конечно, неизвестно – Яромир был любезен, но вопросы просто игнорировал, и я практически не сомневался, что даже при желании рассказать ему было бы нечего.

Все же предчувствие подсказывало, что хоть раз Гроссмейстер все же будет иметь со мной разговор. И, с одной стороны, очень хотелось, чтобы это произошло поскорее и хоть ненадолго избавило от гнетущей скуки, а с другой – я все-таки был еще слабоват для столь решительного момента. Ведь если я не хочу жить в очаровательной комнате с голыми стенами, то предстояло как-то убедить его в необходимости обменять меня на своего племянника… Едва же я удостоверился в абсолютной неспособности придумать что-либо по этому поводу, как дверь тихо приоткрылась. Иногда меня одолевало жуткое ощущение, что Гроссмейстер просто читает мои мысли.