– Приветствую тебя, сестра!

Кара возмущенно фыркнула.

– Не разыгрывай невинность, Элейн, – сказала она с заметным итальянским акцентом, хотя уже столько лет жила в Англии. – Что ты сделала с домашней птицей Уильяма?

– Это была не простая домашняя птица, леди, – рассердился тот. Он с негодованием смотрел на Элейн, сжимая в грязных руках шапку. – Это был бойцовый петух, лучший из всех обученных петухов, я припрятал его для Шроветайда. И куры у моей жены все сдохли!

– Я уже слышала, только надеялась, что это неправда, – объяснила Элейн, нагло выкручиваясь. – Сэр Гай сказал, что в городе поголовно вымерла вся домашняя птица.

– Да, поголовно вся, – подтвердил Уильям. – К утру сдохли, так и лежали на дворах и улицах.

– Какие ужасные новости, – вздохнула Элейн.

Ей очень хотелось сесть, но она продолжала стоять, зная, что последует дальше.

– Хуже некуда, это все дела сатаны, – хрипло ответил Уильям, глядя на нее.

Элейн перекрестилась, потом с напускной озабоченностью спросила:

– Так говорит священник?

Фермер тоже перекрестился, когда она поймала его взгляд.

– У вашей сестры дурной глаз, леди, спаси нас Господи, – сказал он Каре.

– Нечестивец! – воскликнула та, перенося гнев с Элейн на него. – Я не потерплю таких слов в нашем доме, предупреждаю!

– Я про цвет, – буркнул Уильям. – Он не похож на голубой.

– Не показывай свое невежество. Леди Элейн знатного происхождения, а у нас такой фиалковый оттенок – признак аристократизма.

– Да, – настороженно сказал Уильям. – Иноземцы.

Кара поджала губы. Ее оливковая кожа и темно-карие глаза свидетельствовали, что она родилась далеко отсюда. Хотя Кара предпочитала говорить с сестрой по-итальянски, она всегда болезненно воспринимала намеки на то, что она не чистокровная англичанка, как ее муж.

– Ты отнял у меня слишком много времени. Обратись со своими жалобами к сэру Гаю, – высокомерно произнесла она.

– Так и сделаю, леди. Я хочу, чтоб он заплатил мне десять крон за бойцового петуха и еще двадцать шиллингов за потерю кур.

– Десять крон! – вскричала Кара. – Да ты никогда в жизни не видал таких денег! Почему это сэр Гай должен платить за твоего петуха, сдохшего от болезни?

Уильям прищурился.

– Он ваш муж и господин над вашей сестрой, разве нет? Моя жена говорит, девочка была там, дала ей хорошие подарки, чтобы она пустила ее в курятник. А назавтра вся птица сдохла... Это дела ведьмы, я знаю. Вы держали тут иноземную колдунью, та обучила девочку невесть чему, и вот что вышло! Мой петух должен был драться в Шроветайде, а теперь лежит мертвым камнем!

– Миссис Либуше не ведьма, – твердо сказала Элейн. – Она была послана самой графиней Мелантой, храни ее Господь, и научила меня целительству.

– А чему еще она вас научила? Ходить тайком по окрестностям и встречаться с мужчинами на мельнице, да? Как раз в этот день!

Не решаясь поднять глаза на сестру, Элейн почувствовала, как у нее подгибаются колени.

– Я не сделала ничего плохого вашей птице, Уилл, – сказала она. – Либуше учила меня лечить животных, а не вредить им.

– Встречалась с мужчинами на мельнице? – спросила Кара по-итальянски.

– Я только проходила мимо сэра Раймона, когда он собирался уезжать, – быстро ответила Элейн на их родном языке. – И сказала ему несколько слов на прощание.

– Елена, ты несусветная маленькая дура, – прошипела сестра. – Боже мой, ты кончишь уличной шлюхой из-за своего безрассудства!

Элейн опустила голову. Ей нечего было сказать в свое оправдание.

– Иноземцы, – проворчал Уильям, наблюдая за ними.

Кара тут же повернулась к фермеру.

– На мельнице определенно была не Элейн. Она по моему приказу весь день провела в замке. А ты... Мне очень не нравятся твои слова о дурном глазе и неприличные утверждения, которые позорят мою сестру. А теперь уходи.

– Я хочу видеть сэра Гая, – упорствовал Уильям.

– Уходи сейчас же! – приказала Кара. – Или стражник вытолкает тебя за ворота!

– Иноземцы! – огрызнулся Уильям и, даже не поклонившись дамам, пошел к выходу. – Еретики! Я все расскажу про вас священнику.

Элейн сидела в апартаментах леди Меланты, до боли сжав руки на коленях. Вдали, будто во сне, она слышала резкий голос спорившей с кем-то леди Беатрис, но единственным отчетливым воспоминанием Элейн был презрительный отказ Раймона.

Прошли недели, а она помнила каждое слово из письма сэра Гая, которое читала ей Кара за их рукоделием в Сейвернейке. И даже не имело значения, что церковный суд в Солсбери, писал им сэр Гай, отклонил как необоснованные все обвинения в ереси. Не имело значения, что урон от падежа кур возмещен сельским жителям с такой щедростью, на какую они даже не смели надеяться.

В Вестминстере, читала Кара, перевернув страницу и многозначительно посмотрев на Элейн, состоялось оглашение имен вступающих в брак. Раймон де Клер женится на некой Кэтрин Рьенн, вдове богемского рыцаря.

– Миледи. – Элейн вздрогнула. Подняв голову, она увидела камергера в бело-красной ливрее. Он поклонился: – Ее светлость примет вас в спальне.

Элейн осознала, что графиню Беатрис Ладфорд и ее длинношерстного спаниеля провожают из приемной леди Меланты. Несмотря на раздраженный тон, графиня Беатрис казалась весьма довольной результатами визита. Когда почтенная леди проходила мимо, великолепная в своем тяжелом парчовом одеянии, Элейн сделала реверанс, получив в ответ презрительный кивок и ворчливый лай.

Должно быть, все знали, что она впала в немилость у крестной и та вызвала ее для беседы. Конечно, прием в личных покоях ее светлости – это большая честь, даже графиня Беатрис не проникла дальше приемного зала, но все потому, что леди Меланта хотела в строжайшем уединении обсудить с крестницей ее «истории» с курами и джентльменами.

Элейн проследовала за дворецким через приемную, мимо стоявшего под балдахином кресла для аудиенций. В спальне леди Меланта как раз снимала подбитый горностаем плащ, а горничная освобождала ее от высокого остроконечного головного убора, представлявшего собой конус, украшенный сверкающими изумрудами и серебряными рельефами.

Графиня обернулась, распущенные волосы черными волнами рассыпались по ее обнаженным плечам. Миндалевидные глаза удивительного темно-фиалкового оттенка пристально следили за тем, как Элейн делает реверанс.

– Спаси вас и храни Господь, моя любимая крестная, – сказала Элейн и, не выпрямляясь, продолжала глядеть на синий крест, вытканный в турецком ковре. Наступило молчание.

– Боюсь, с тобой что-то неладно, Элли, – тихо произнесла леди Меланта.

Элейн покачала головой и закусила губу, чтобы унять подступившие слезы. Гордость не позволяла ей обнаружить свои чувства ни перед Карой, ни перед слугами, ни перед деревенским священником.

– У тебя дрожат руки. Мэри, убери этот табурет, поставь к огню кресло. Принеси две пары комнатных туфель, одну зимнюю на меху. Я надену зеленый халат. И мальвазийское вино для нас. Хорошо согретое и подслащенное. Садись, Елена.

Когда графиня отвернулась, Элейн села, безучастно уставившись на огонь, и первые слезы медленно покатились у нее по щекам. После ухода служанки леди Меланта опустилась в кресло и поворошила в камине горящие угли.

– Когда успокоишься, расскажешь мне, что случилось. – Графиня положила ей на колени льняное полотенце.

Теперь слезы полились ручьем, и Элейн закрыла лицо полотенцем.

– Твои руки слишком худы, – заметила крестная.

– Сейчас Великий пост, миледи. Есть совершенно не хочется.

– Ты не заболела?

– Нет. По крайней мере... Нет. – Элейн отвернулась к огню, скрывая вновь набежавшие слезы.

Она чувствовала, что леди Меланта наблюдает за ней, однако не собиралась ничего говорить. Да и что бы она могла сказать крестной, как объяснить свое глупое поведение?

– А ты случайно не влюбилась? – спросила леди Меланта.