Он вдруг оттолкнул ее. Оба молчали. К чему слова о том, ложь или правда, что они женаты, что зачать сейчас ребенка было бы несчастьем. Она пришла к нему и не знала, сможет ли опять его покинуть.

– Должно быть, ты наслаждаешься, уничтожая меня.

Она покачала головой:

– Я не могу сдержаться. Не могу.

Аллегрето обхватил ее лицо руками, снова поцеловал.

– Я могу. Хотя это убивает меня.

Она притянула его к себе и, ощутив твердость мужского естества, начала сладострастно тереться об него.

– Ведьма, – пробормотал он.

Положив руки ей на плечи, он слегка надавил, заставил опуститься на колени и прижал ее лицо к своему паху.

Елена обхватила руками копье, сжимала его, ласкала губами и ртом. Она слышала тяжелое дыхание Аллегрето, ее собственное тело пылало от желания, чтобы он вошел в нее. Но она, словно проститутка, удовлетворяла его до тех пор, пока он не задрожал, стараясь проникнуть в самую глубину ее жаждущего рта. После того как он наконец отпустил ее, у нее не осталось ни воздуха в легких, ни мыслей в голове.

– Любимая!

Он вдруг подхватил ее, понес в спальню и уложил на край кровати. В таком положении она словно предлагала себя, и он целовал завитки между ног, пальцы скользили внутри. Елена задыхалась от сладостной муки, выгибаясь к его рту. Тело напряглось. Она вцепилась ему в волосы, приближая миг облегчения. И когда он пришел, в неистовом блаженстве, она не могла ни вздохнуть, ни крикнуть, только слезы полились у нее из-под век.

Звяканье ключей и скрип засова вырвали ее из того, что казалось ей минутной дремотой рядом с ним. Аллегрето уже был на ногах, когда громкий голос напомнил о времени. Дарио выглядел недовольным и раздраженным, но Елена почувствовала за этим беспокойство. Он бы не дал ей ни минуты больше того, чем они договорились. Кажется, даже меньше, подумала она, или час пролетел, как одно мгновение.

Она быстро поднялась. Аллегрето прикрыл ей лицо черно-белым капюшоном, потом наклонился словно для поцелуя, загораживая от стражников.

– Прощай, – чуть слышно произнес он. – Прощай.

И тут же отпустил. Елена не осмелилась еще раз взглянуть на него, боясь выдать себя.

– Для нее. – Аллегрето бросил золотую монету в сторону ближайшего стражника.

Тот понимающе ухмыльнулся и показал ей рукой на дверь.

– Похоже, девчонка была хороша.

На заседании совета Елена противостояла двадцати мужчинам, которые считали правильным только собственное мнение. Ни один не желал принять ее сторону. И это было опасно для ее правления. Никто еще не произнес этого вслух, но любой мог думать, что, если она не выйдет замуж по решению совета, возможно, ее следует переизбрать и заменить мужчиной. Или, если она будет слишком упряма, ее можно убрать какой-нибудь простой и губительной хитростью. Единственной причиной, по которой они пока оставили ее в покое, была их неспособность сойтись во мнении по поводу кандидатуры мужа. Голосование отложили до следующей встречи.

Теперь Елена сидела за обеденным столом между Раймоном и послом Милана, испытывая непреодолимое желание уронить голову на белоснежную дамасскую скатерть и отрешиться от всех забот. Но она старалась побороть усталость хотя бы для того, чтобы выглядеть любезной. Дарио не сводил глаз с синьора из Милана, однако дородный представитель семейства Висконти, похоже, не имел намерения отравить Елену. Он делал ей выговор за ее отказ согласиться на его предложение, хотя Милан и Монтеверде всегда были друзьями и верными союзниками. Елена совсем не то читала в книге деда и по совету Филиппа хорошо заплатила из казны за дополнительную защиту, если Милан окажется врагом.

Правда, она не стала говорить об этом на совете, опасаясь шпионов. Деньги якобы требовались для ремонта ее покоев, но пошли на оплату еще одной роты солдат, которые охраняли перевал в горах на севере. Если бы им не заплатили, они бы наверняка перекрыли его для торговли. Елена помнила Ганнибала и сочла более разумным иметь открытый перевал, чем новый полог над кроватью.

Посол тем временем пустился в рассуждения о бесполезности республиканских законов, предложив ей не давать слишком много власти избранным советникам. Она тоже была не слишком довольна поведением совета, однако критика миланца вывела Елену из себя, на что тот и рассчитывал. Но прежде чем она смогла найти вежливый способ прервать наглого посла, ее ошеломило вмешательство Раймона.

– Нет, милорд, разве вы не читали книгу принца Лигурио на эту тему? – громко спросил он по-французски, взглянув на Елену. – Я недавно закончил ее, и, думаю, всем королям нужно ознакомиться с нею.

Елена смотрела на него, почти ожидая, что он сейчас улыбнется и подмигнет, как будто он пошутил. Насколько ей известно, Раймон не был сторонником гражданского правления, служил Ланкастеру, беспрекословно подчиняясь ему во всех вопросах. Но он с полной серьезностью бросился на защиту идей ее деда, подавляя возражения посла латинскими и даже греческими цитатами. Миланец что-то бормотал в ответ, но Раймон утверждал, что власть кровавого тирана держится на страхе, а порядок в Монтеверде – следствие уважения и любви к принцессе.

Елена сочла необходимым вмешаться, пока дородного посла не хватил удар. Она перевела разговор на грядущий сбор винограда, поинтересовавшись у миланского дипломата погодой в Ломбардии. Они стали обсуждать сельские праздники, венчающие сбор урожая.

– Ваша светлость, – вдруг с улыбкой сказал Раймон, – окажите мне честь. Разрешите предложить вам одну идею. Давайте устроим в Moнтeверде торжество по поводу годовщины вашего правления.

Елена моргнула от неожиданности. В ее представлении это был трудный год потрясений, страдания, одиночества. Раймон, подняв брови, взглянул на посла и затем перешел на английский.

– Это будет знаком для сомневающихся, что все идет хорошо. Людям всегда нравились праздники. Сделайте наряды, которые они смогут оставить себе. Объявите амнистию. – Пожав плечами, он искоса посмотрел на нее. – Придумайте какое-нибудь веселье. И может быть, ваша светлость, это заставит вас опять улыбнуться.

Из окна Аллегрето видел цветные пятна флагов, вооруженных людей в крепости, где содержался Франко Пьетро, и решил, что его снова пригласили в цитадель. Но у Зафера не было никаких особых сведений, только новость, что готовится пышное торжество в честь годовщины новой республики Монтеверде. Оно пройдет в цитадели, а также на рынках и улицах всех городов. На площади собираются установить бронзовую статую принца Лигурио в тоге римского сенатора и лавровом венке. Это дар Венеции. Речи произнесут все достойные люди, которые могут оказаться в это время на севере Италии.

Это совершенно безрассудное предприятие встревожило Аллегрето. Значит, цитадель откроют для многочисленной толпы, а принцесса наверняка возглавит торжественную процессию, которая пройдет от Авины к центру города. Он даже послал ей предостережение, оставшееся без внимания. Дошел слух, что она с удовольствием принимает советы англичанина, своего фаворита.

Хотя Зафер утверждал, что она ни с кем из мужчин не встречалась наедине, Аллегрето не верил.

Когда в первый день праздника за ним внезапно пришли солдаты, ему все стало ясно. Может, ее убедили англичанин или Филипп и советники, его это не интересовало. Если она избрала казнь главным событием торжества, чтобы одним блестящим ударом отделаться от Риаты и Навоны, то он мог только восхищаться ею. И надеяться, что ему под конец позволят исповедаться.

Он не сопротивлялся, пока его обряжали в великолепную зеленую одежду и надевали на голову золотой обруч, украшенный пером. Весьма пышный наряд для приговоренного к смерти. Возможно, она считала это любезностью, но лучше бы приказала снять с него кандалы. Они терли запястья и делали его беспомощным при крутом спуске с горы. Он шел, гордо глядя вперед и пытаясь обуздать нарастающую ярость. Два солдата вели коня, Зафер шел рядом, положив руку на стремя.