Элейн покачала головой:

– Нет... о женском монастыре?

– Не помнишь о захвате, о драке?

Она снова покачала головой:

– Нет.

– Ты была слишком мала. Года четыре. Не знаю, как они тебя выкрали – то ли случайное похищение, то ли нашелся предатель внутри монастыря. Но, заполучив тебя, они уже могли влиять на Кару. Она хранила это в тайне, даже я не догадывался, хотя подозревал неладное. К тому времени мы направились в Англию, пока Меланта всем лгала. – Он сухо засмеялся. – Даже моему отцу. В своих делах Меланта всегда была независима сверх меры. Думаю, в большой степени за это он и любил ее.

– Моя сестра никому не сказала? – нахмурилась Элейн.

– А кому бы она могла сказать? Мы знали, что среди нас есть человек Риаты. Мой отец послал меня охранять Меланту, а Каре было хорошо известно, что я уничтожу ее в тот же момент, как только обнаружу, что она собирается сделать.

– Я думала, ты любил ее.

– Любил.

Глядя на черно-белые квадраты шахматной доски, Элейн вспомнила сестру и то гробовое молчание, которым в их семье было окружено Монтеверде.

– Бедная Кара.

– Да, бедная Кара, – усмехнулся пират.

– Я не знаю, как поступила бы на ее месте. Думаю, так же.

– То есть сделала бы попытку, но с уверенностью, что все испортишь? Пощадила бы собственную душу ценой того, кого любишь?

– Разве можно считать ее за это виновной? Они же просили ее совершить убийство.

– А ставкой была твоя жизнь. Глупый кролик из Монтеверде, у нее не хватило твердости ни совершить убийство, ни даже спасти тебя. В этом главная слабость всех Риата – они всегда неправильно судят о возможностях тех, кого используют. Ты была обречена с того момента, как они тебя захватили.

– Я живу.

– Да, это чудо, достойное святого.

Или достойное ангела. Темного, могущественного, равносильного задаче. Да, она жива. Только не благодаря действиям Кары или леди Меланты. Всю жизнь она верила в своего ангела-хранителя, чувствовала, как он стоит в тени, чтобы защитить ее.

– Спасибо тебе за то, что ты спас меня. За то, что вырвал меня из их рук, когда никто другой ничего не мог сделать. – Пират лишь пожал плечами, глядя в сторону, и презрительно фыркнул. – Ты не любишь, когда тебя благодарят, – сказала Элейн.

Он раскрыл ладонь и нахмурился, как будто увидел там некую тайну.

– Не знаю. Ты единственная, кто сделал это.

Он сжал руку, потом широко расставил пальцы, и на его ладони оказался сладко пахнущий цветок лимонного дерева. Он протянул его Элейн.

– Для твоих волос, – отрывисто пробормотал он.

Элейн взяла цветок, немного помятый, с загнутыми лепестками.

– Кара никогда тебя не благодарила? – спросила она, вдыхая запах.

– Я не задерживался, чтобы поговорить с ней.

Она совершенно его не помнила во время приезда в Сейвернейк. В ее памяти остались только снег и большая Кара с ребенком. «Не могу поверить, что она никогда с тобой не говорила», – хотела сказать Элейн.

Пират встал. Движение грациозное, будто в танце, вся его скованность исчезла.

– Потом она вышла замуж за своего английского свинопаса. Наверняка я бы в конце концов убил ее, когда мы отправились бы на Святки ощипывать гуся.

– Ты играла в морру? – неожиданно спросил он, убирая шахматную доску в сундук.

Элейн сначала не поняла его, потом засмеялась:

– Играла! Только очень давно.

– Я тоже. Значит, силы у нас примерно равные.

– Детская игра, – вздохнула она.

– Нет. Я видел, как игроки в морру выигрывали и теряли целые состояния, – ответил пират, захлопывая крышку сундука. – В Англии она считается всего лишь детской?

Элейн сунула цветок за ухо. Она видела, как пират наблюдает за нею, и почувствовала теплоту в сердце.

– Кара научила всех нас, когда мы были маленькими. С тех пор я не играла.

Он поднял кулак.

– Два пальца или четыре?

Элейн нахмурилась, вспоминая.

– Мы играли только в два. А ты умеешь в четыре?

– Можем играть, как тебе нравится. Десять партий. Два пальца. Считаем общую сумму всех пальцев, очко за каждую победу.

Она пожала плечами. Это, конечно, не шахматы, но пират смотрел на нее вполне серьезно. Одна рука за спиной.

– Итак, считаем до трех, – сказал он. – Раз... два... три...

– Четыре! – крикнули они хором.

Элейн взглянула на их руки. У каждого по два выпрямленных пальца.

– Ничья, – сказала она.

Пират кивнул.

– Раз... два... три...

– Один! – выпалила она, не успев сообразить, потом увидела, что держит два пальца, а у него только один. – Как глупо с моей стороны.

– Ладно. Раз... два... три...

– Зеро! – крикнула Элейн, подняв сжатый кулак против двух его пальцев. – О, черт, ты... – Она едва не сказала, что он выиграл. – Сколько ты назвал?

Он нахмурился в притворном замешательстве.

– Я забыл сказать.

– Это труднее, чем я представляла, – хихикнула она.

– Да! Готова? Раз... два... три...

– Три!

– Один! – Пират выкинул один палец, она – два.

– Я выиграла! Я впереди!

– Ты впереди, миледи.

Элейн сосредоточилась на их кулаках, слегка кивая при счете.

– Три! – закричала она, хотя пыталась выкинуть два пальца уже после того, как он выбросил один.

– Не мошенничай, – сказал пират.

– Я просто не успела сосредоточиться. Это не в счет.

– Хорошо. Но помни, что я приказываю сбрасывать обманщиков со скалы. Готова?

Она кивнула.

– Один! – Элейн подняла сжатый кулак, он выбросил два пальца. Оба посмотрели на руки. – Ты опять забыл!

– Проклятие. Считай ты. Похоже, я не могу делать одновременно и то и другое.

Она даже подпрыгивала, когда считала.

– Раз... два... три... Четыре! Нет, три! Я хотела сказать, три! – Оба выкинули по три пальца. Он взял ее за подбородок.

– Ты мошенница, ведьма. Прирожденная мошенница.

Пират наклонился и поцеловал ее. Она впилась ему в губы и быстро отпрянула.

– Готов? Я выигрываю.

– Последнее очко не считаем.

– Вес равно я впереди.

– Потому что обманываешь, – укорил он.

– Готов? – Элейн глубоко вдохнула, собираясь назвать три, а выбросить два и не перепутать.

– Раз... два... три... Пять!

Оба выкинули по два пальца.

– Пять? – ехидно спросил он.

– Ты меня запутал!

– Чем?

– Тем... что стоял здесь. И поцеловал.

– А где мне стоять? На двери ловушки?

Элейн сжала руки.

– Ладно. Еще раз. Мы должны сосредоточиться. – Она закрыла глаза.

– Вы достаточно успокоились, принцесса?

– Ты отвлекаешь меня.

– Ты прекрасна.

– Нет, сэр, это вы прекрасны и слишком хорошо об этом знаете. Раз... два... три...

– Четыре! – выкрикнули оба.

– Черт возьми. Я намерен сделать ничью.

– Я выиграю. – Элейн самодовольно усмехнулась.

Пират схватил ее за талию, притянул к себе.

– Ты никогда не выиграешь, – прорычал он. – Я этого не потерплю, ведьма.

Она взвизгнула, когда он повалил се на кровать.

– Я выиграла, – бормотала она. – Честно!

– Назови меня по имени, – приказал он, почти ложась на нее и прижимая ее голову к подушке.

– Нет! Ты проиграл!

– Да, – шепнул он ей на ухо. – Но ты думаешь, что я прекрасен.

– Отвратительная жаба, – хихикнула Элейн, пытаясь вздохнуть.

Она вдруг обнаружила, что сама лежит на нем, а он на кровати.

– Аллегрето!

Закрыв глаза, он улыбнулся. Она не знала, что он может так улыбаться. Не представляла, что он мог смеяться. И он был прекрасен... ее пират, ее ангел.

– Когда я увидел твои глаза, я подумал об этом озере.

Элейн уткнулась ему в плечо, вдохнула запах его теплой кожи.

– Дома некоторые считали, что у меня дурной глаз.

– Они глупцы. – Он запустил пальцы ей в волосы, потянул ее голову назад и сказал: – Твой дом здесь.

Она не ответила. Монтеверде до сих пор казалось ей нереальным местом, символом беды и насилия. А он был убийцей, не имеющим понятия о разнице между справедливостью и беззаконием. Но когда он вдруг рассмеялся вместе с нею... она почувствовала, что словно обрела давно потерянную часть себя.