– С Эроном ничего не случилось?

– Нет, он в порядке, но капризничает – зубы режутся. О чем я тебе сказала минуту назад.

– Должно быть, я это упустила. Дженни засмеялась:

– Могу представить. Что там у вас происходит с этим Маркусом? Ты какая-то сама не своя.

Вероника украдкой взглянула на свою одежду, валявшуюся в ногах постели, и на одежду Маркуса на полу. Ни за что она не сказала бы младшей сестренке, что прыгнула к Маркусу в постель с энтузиазмом шокоголика, попавшего в Херши-лэнд, шоколадное царство в Пенсильвании.

– Я просто задумалась о чем-то на минутку.

– О чем-то высоком, светловолосом и, если верить тебе, чертовски сексуальном?

– Дженни!

– Тебя так легко раздразнить. Ты об этом знаешь, Вероника?

Маркус тоже ей раньше так говорил. Он смеялся над тем, что она воспринимает жизнь слишком серьезно и ее до постыдного легко завести. Но все же были времена, еще при жизни родителей, когда некоторые полагали, будто у Вероники есть чувство юмора. Вероника поморщилась.

– Как я понимаю, ты еще не рассказала ему об Эроне, верно?

Вероника вжалась в подушки у себя за спиной, словно могла спрятаться от собственной трусости.

– Ну… нет. – Прежде всего она не нашла подходящих слов, а потом он буквально выбил почву у нее из-под ног своим страстным натиском. Она все еще не вполне пришла в себя после любовного соития, а после того как он рассказал ей о своем прошлом, ситуация еще более усложнилась.

– Может, тебе просто стоит пригласить его в гости? Он увидит Эрона и сложит два плюс два, раз уж у тебя не получается выдавить из себя это «четыре». – Дженни говорила насмешливо, даже с издевкой.

Но мозги Вероники, изрядно потрепанные эмоциональной бурей, уцепились за предложение Дженни с силой, достойной урагана, рожденного у берегов Флориды. Почему бы нет? Что, если просто представить Маркуса его собственному сыну? И ничего не говорить. Она не знала, как сообщить этому светловолосому гиганту, что они вместе сделали ребенка, особенно после его откровений о собственном прошлом.

Одно время она думала, что самой большой трудностью, с которой она столкнется, будет его желание избежать ответственности за произошедшее. Теперь она опасалась его реакции по совсем иным причинам.

Будет ли Маркус возмущен и оскорблен тем, что она родила от него незаконнорожденного ребенка, то есть поступила так же, как в свое время его мать? Решит ли он, что она оттягивала момент истины специально, чтобы причинить ему боль?

Она думала, что от ее исчезновения ему плохо не станет – в личном плане. А он вел себя так, словно этот аспект ее предательства оказался для него самым болезненным.

Пригласив его к себе, она закроет себе путь к отступлению – в пещеру внутренних страхов и предположений. Правда вылезет наружу, как только он увидит их ребенка. Эрон сильно похож на Маркуса, и тот знает, чтобыл ее единственным мужчиной. Мозги у него проворные – его не затруднит понять все.

– Вероника, ты снова замолчала.

– Я просто подумала, что ты у меня умница.

– Спасибо. Что это ты вдруг так решила?

– Ты всегда была умницей, но сейчас я просто потрясена твоим провидением. Показать Эрона Маркусу будет куда проще, чем рассказать ему о его сыне.

– Я просто шутила!

– Я знаю, но мысль и в самом деле неплохая. Жаль, что я раньше до этого не додумалась.

– Но, Вероника…

Она не дала Дженни закончить.

– Никаких «но». Я, кажется, не в силах выдавить из себя нужные слова. Никогда не считала себя трусихой, но теперь думаю, не написано ли это слово у меня на спине несмываемой краской. Если я его приглашу, у меня не будет иного выхода, как сказать ему о том, что он – отец Эрона. Разве ты не понимаешь?

Повисла напряженная тишина.

– Дженни?

– Да, понимаю. – Дженни вздохнула и рассмеялась. – Может, ты и права. Кроме того, когда он увидит нашего ангелочка, он просто не сможет злиться на тебя долго.

Вероника об этом не думала, но у нее было смутное ощущение, что так оно и будет, и еще она поняла, что ее собственное подсознание ухватилось за эту правду. Именно поэтому идея показать Эрона отцу показалась ей такой удачной.

– Только сегодня его не приводи. У Эрона зубы режутся, а ты знаешь, какой он становится капризный, когда ему больно или он устал, – увидев чужого, он расплачется, и все.

Да, сейчас Эрон был не в лучшей форме. Он плохо спал, у него слегка поднялась температура, и он тянул в рот все подряд – можно себе представить, как у него чесались и ныли десны. И это могло продолжаться еще несколько дней.

– Ладно. Я приглашу его на ужин вечером в понедельник.

– Отлично. Хочешь, я исчезну на этот вечер? В библиотеку, например, могу сходить.

Вероника задумалась.

– Да, пожалуй, так будет лучше. Я думаю, что Маркус оценит возможность познакомиться с Эроном без свидетелей.

Наверное, он был бы не против, чтобы его заранее предупредили о том, что ему предстоит. Но не все коту масленица.

– Идет. Кстати, ты не могла бы по дороге домой заскочить в аптеку и купить для Эрона зубную притирку?

– Конечно. А у нас все кончилось?

– Я поэтому и позвонила.

Вероника могла представить, как сейчас улыбалась Дженни.

– Ах вот как. – Она тоже расцвела улыбкой. – Теперь понятно. – Вероника бросила взгляд на часы. Было уже почти девять. – Я приеду домой минут через сорок – сорок пять.

– Не торопись. На самом деле притирка не кончилась, ее просто мало осталось.

– Спасибо, моя сладкая. Мое сокровище. Ты об этом знаешь?

– Конечно. Я уверена, что ты всегда мечтала провести лучшие годы, ухаживая за больной сестрой. Так что насчет сокровища ты погорячилась. – Дженни пыталась шутить, но чуткое сестринское ухо уловило горечь.

Более того, Веронику слова сестры повергли в шок, и она добрых пять секунд молчала в трубку.

– Никогда больше так не говори! – сдержанно сказала Вероника. – Когда мама и папа умерли, ты была всем, что у меня осталось. Я и выжила лишь потому, что была нужна тебе. Для меня находиться с тобой рядом в трудное время было смыслом жизни, и я не позволю тебе думать по-другому. Ты – мое благословение. Ты так помогаешь мне с Эроном… Что бы я без тебя делала?

– О, Вероника…

Когда Маркус вернулся в спальню, Ронни вешала трубку.

– Мне надо идти.

– Ты сказала, что должна сообщить мне что-то важное.

Вероника побледнела.

– Да. – Она неопределенно взмахнула рукой. – Я просто поняла, что все будет намного проще, если ты просто зайдешь ко мне. Я скажу тебе там.

Он молча смотрел на нее в ожидании дальнейших объяснений.

– Лучше один раз увидеть картину, чем сто раз услышать о ней, – продолжала она, еще более его запутав.

– Картину? – спросил он беспомощно.

Что за картину может она хранить у себя дома, чтобы та облегчила ей признание в шпионаже?

– Ну, я имею в виду не картину в прямом смысле, скорее визуальную поддержку. Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать? – спросила она, нервно теребя простыню. – Помнишь, в школе, когда учитель тригонометрии рассказывал об этих запутанных теоремах, ничего не было понятно, пока он не начинал рисовать мелом на доске?

– У меня с тригонометрией был полный порядок, и теоремы мне давались легко, – сказал он. И только потом понял, что она вовлекает его в довольно странную дискуссию, вместо того чтобы помочь решить ту действительно актуальную проблему, перед лицом которой оба стояли. А решить ее могло только чистосердечное признание.

Она разом осунулась.

– Ну ладно. Ты ведь притворяешься, что не понимаешь? Скажи!

– Я не понимаю.

Руки, зажатые в кулаки, беспокойно заерзали по матрасу, отчего простыня опасно приспустилась, грозя обнажить ее маленькую, но весьма симпатичную и очень чувствительную грудь. Рейтинг вышеупомянутого примитивного и очень мужского способа достижения семейной гармонии существенно повысился.

Она посмотрела ему в глаза, совершенно не замечая того, что простыня вот-вот сползет совсем.