– Можно тут, – неловко предложил Петер.

Мы уселись за столик. Антуан, углядев, что женщина как раз давит сок из солнечно-ярких апельсинов, жестами попросил стакан. Тот же сок заказал и Петер, я же молча ткнул пальцем в стеклянный графин с багрово-красной жидкостью. Люблю я вишневый сок, никакие апельсины с ним не сравнятся…

– Как ты понял, кто я? – спросил я у Петера.

– Глаза есть, – пробормотал Петер. – Не иудей, скрывается, ищет двух женщин, мужчину и мальчика… понять нетрудно. Вся Держава ищет…

– Петер, почему же ты не сказал нам сразу?

– Зачем? – вполне резонно ответил Петер. – Вы хотели сохранить тайну, я и молчал.

Нам подали сок. Петер к своему стакану едва прикоснулся, Антуан жадно осушил сразу половину и спросил:

– Понимаю, почему ты не польстился на награду. Но тебя не пугает то, что говорится… о нас?

Петер наконец-то решился посмотреть ему в глаза. И твердо сказал:

– Я привык верить своим глазам и ушам. Говорят всякое… но никто и никогда не обвинял епископа Жерара в недостатке веры. Если он считает, что вам следует оставаться на свободе, значит, не все так просто.

Принесли сок и мне. Я глотнул, уже предвкушая сочную вишневую мякоть на языке, густой и сладкий нектар…

Что за гадость?

Сок был сладким, но приторным. Пах землей и травой.

Я посмотрел на женщину, усердно крутящую пресс. Та ехидно улыбнулась – мол, сам выбирал.

– Это свекольный сок, – небрежно бросил Петер. – Очень популярный этим летом, но мне не нравится.

Отставив стакан, я спросил:

– Петер, а если тебя схватит Стража?

– Потому я и предпочитал не знать точно, – ответил Петер.

– Ты не понимаешь, – покачал я головой. – Это слишком серьезно. Никто не примет на веру твои слова. Мы как прокаженные – любой, кого коснемся, обречен. Если тебя схватят, то упрячут в тюрьму навеки. На всякий случай.

Петер слегка побледнел. Но ответил достойно:

– Если бы епископ Жерар не спас меня, я уже лежал бы в гробу. Я обещал помочь вам и буду помогать, покуда в этом есть нужда.

– Хорошо. – Антуан поднялся. – Тогда забудем обо всем, что было сказано… и пойдем в парфюмерный магазин.

Как ни странно, но я был даже рад, что Петер разгадал нашу тайну. Дурное дело – постоянно оглядываться на спутника, размышлять, не сболтнул ли при нем чего лишнего.

Мы поднялись на второй этаж – на лифте, служитель уважительно кивнул, пропуская нас в кабину. Видимо, два иудея в сопровождении местного выглядели солидными покупателями.

На втором этаже «Элефанта» Петер уверенно направился к лавке, занимавшей едва ли не четверть этажа. Чего тут только не было! Я поневоле знаком с парфюмерией, приходилось порой свой облик менять, но подобного изобилия не видел никогда.

От запаха духов кружилась голова. Рядами выстроились стеклянные и фарфоровые баночки с мазями и притираниями. Пудру продавали и в коробочках, и на вес – покупателям попроще, из тех, что соблазняется грошовой экономией, купив товар без красивой упаковки и большой партией. Десяток девиц демонстрировали краски для волос – стоя рядком, от белокурой до смоляно-черной, и держа в руках краску, послужившую такому преображению. Вертлявый молодой человек суетился в толпе, давая всем желающим понюхать новые духи – с самым модным запахом ржавого железа.

Тут же продавались и побрякушки, которые столь приятно видеть на любимой женщине, но так обидно покупать для жены. Жемчужные бусы, стальные кольца и цепочки, украшения из золота и серебра, рубиновые и алмазные колье, перламутровые броши, костяные и деревянные украшения, чья ценность заключалась не в материале, а в искусной работе.

Покупателей, на наше счастье, хоть и было изрядно, но свободные продавщицы оставались. Петер покрутил головой, просветлел лицом и призывно замахал одной из них. Девушка, увидев Петера, явно удивилась и бросилась к нему. Я с любопытством наблюдал, уже уверившись, что и помимо невесты Петер не обделял вниманием женский пол.

Но нет, не похоже было, что встретились любовники. Скорее уж – друзья, как ни редко встречается дружба между мужчиной и женщиной, тем более если они молоды и не безобразны.

– Это Катален, – словно прочтя мои мысли, сказал Петер. – Дочь моей кормилицы, моя молочная сестра…

Он перешел на мадьярский, что-то рассказывая девушке. Судя по всему, о своем чудесном исцелении: на лице ее попеременно отражались то радость, то удивление, то чистое, чуть наивное благолепие. Я даже залюбовался девицей. Той благородной крови, которая сразу чувствовалась в Илоне, да и в самом Петере явственно проступала, у нее не было. Но сразу становилось понятно, что девушка она честная и добрая, наделенная упорством и трудолюбием. Такая станет хорошей женой и матерью, да и бедствовать, наверное, не будет – разве что обручится на свою беду с лодырем и пьяницей.

– Интересно, что Петер собирается сказать? – спросил я Антуана по-галльски. Не таясь, чтобы Петер услышал.

– Узнаем, – спокойно ответил Антуан. Чуть горбясь – видно, устал от ходьбы, он озирал толпу. И на лице его была та печальная и светлая умиротворенность, что бывает лишь у стариков, уже начинающих прощаться с жизнью, но не озлобившихся и не возненавидевших молодость.

Петер повернулся к нам. Совсем по-простецки прищелкнул пальцами и сказал:

– Кажется, нам повезло!

Для разговора мы вышли на улицу и уселись на скамеечке перед скульптурой, изображавшей очередного элефанта. Петер горел желанием поделиться тем, что узнал от своей молочной сестры, но пока мы не оказались в одиночестве, не проронил ни слова.

– Я рассказал Катален, что злобная тетушка твоей невесты силой увезла ее в Аквиникум, – начал он, обращаясь ко мне. – Но ты прознал и вместе с отцом отправился вслед…

Антуан поморщился.

– Да, словно в дурной пьеске! – согласился Петер. – Только в такие истории молодой девушке поверить легче всего.

– Не всякой… – заметил Антуан.

Петер кивнул:

– Да. Но Катален поверила. Она славная… но слишком романтичная. Так вот, именно она вчера обслуживала двух женщин. Описание совпадает. Обе были взволнованные, напряженные, особенно та, что помоложе. На украшения только поглядели, а вот парфюмерии заказали немало. Всякой, и не только духов, но и красок для волос… и парик один. Им даже денег не хватило расплатиться, и покупку им отправили с посыльным…

– Адрес? – воскликнул я.

– Проспект Кальмана, дом баронессы Швальц. Катален запомнила, потому что баронесса у них бывала частенько. Но всегда одна, покупала немного и торгуясь, будто последнюю марку отдавала. Старая, выжившая из ума женщина, откуда у нее такие гости – непонятно. Сама баронесса из-под Вены, но живет большей частью в Аквиникуме.

– Поехали, – решил я. – Либо нам повезло, либо дурацкая ошибка, но лучше уж не мешкать.

Антуан подумал и кивнул.

И мы направились к двуколке, где скучал кучер, читая подобранный где-то кусок старой газеты. Надо же, образованный человек, а занимается извозом.

Не знаю уж, выжила из ума баронесса или нет, но дом ее и впрямь казался странным. Будто начинали его строить совсем уж в древние времена, когда каждый богатый дом обязан был быть крепостью. Отсюда крепкие стены, узкие оконца и даже смешной неглубокий ров вокруг: полный зацветшей воды, но такой запущенный, что его не просто перепрыгнуть – перешагнуть можно.

А потом оглянулся неведомый строитель, увидел, что вокруг – просвещенные и законопослушные времена. Почесал в затылке, ну и давай лепить: на крепкие стены – узорные барельефы, по которым легко взбираться, на высокий второй этаж – пышные балконы, через которые в дом даже ребенок проникнет. Я даже вздохнул, представив себе, какое раздолье перед любым вором открывается.

Двуколка ждала нас в сторонке: уверенности у нас все-таки не было. А мы все стояли перед крепкой дверью, богатая резьба на которой давно забилась грязью. Наконец Антуан откашлялся и постучал увесистым деревянным молотком.