Успеем?

Османы с натугой вставили второй толкач в планёр. Я потрогал – вроде бы стоял он прочно. И провода были крепко накручены на два медных штырька, торчавших из глины. Не сдержав любопытства, я понюхал толкач – от него шел острый и едкий запах, вроде тех, что можно почуять в аптеке.

– Пошли вон! – велел я. – Быстро!

И обернувшись к товарищам, крикнул:

– Все в планёр!

Открыть люк в бомбовую камору оказалось непросто. Это сделал только Антуан, из кабины, когда я занял его место.

Хорошо хоть патроны еще были – и османы голов не поднимали. Скрипел круг, когда его разворачивали на нужный желоб, залезли туда Жан, Луи и Йенс. Его преосвященство осенил меня Святым Столбом и тоже отправился за ними.

– Ильмар! – крикнул из кабины Антуан. – Давай!

– Зажигай! – отозвался я и выпустил поверх голов последнюю длинную очередь. Пулевик рявкнул и затих, потрескивая раскаленным стволом.

Остывай, заслужил!

Разве ж есть в мире еще один пулевик, что двадцать лет проработал без отдыха?

Я вскочил и, припадая на ушибленную ногу, бросился к планёру. Силы я свои переоценил, и если бы Антуан и впрямь зажег запал сразу, оставаться бы мне на радость разъяренных осман.

Но Антуан включил запал, лишь когда я вскочил в кабину. Зашипело, взвыло, пахнуло вонючим кислым дымом, и планёр покатился из ангара.

Внутри кабины тоже все было иначе, чем в державном планёре. Ни единой дощечки – только плетеная сухая лоза между бамбуковым каркасом и туго натянутая ткань. Бамбук был выгнут плавными дугами и кругами, будто и вырос таким… хотя кто знает все китайские хитрости, с них станется детали для планёра вырастить на грядке! На доске с циферблатами вроде как побольше хитрых полетных устройств. Кресла, тоже из бамбука и брезента, стоят не гуськом, а рядом, как в карете. А так – те же рычаги, те же педали под ногами. Небо везде едино.

– Держись, Ильмар, – прошептал Антуан.

Мы неслись по траве, ровно, будто по каменному полю. Внизу ревело все сильнее, потом грохот стали перекрывать выстрелы. Я обернулся – османы уже повскакивали, и не меньше десятка палило нам вслед из пулевиков.

– Никогда не думал, – громко и четко сказал Антуан, – что мне доведется… еще раз…

Я заглянул в лицо старика.

Нет, страха там не было. И даже волнения – ни на каплю. Лишь слезы текли из глаз да морщился лоб в тщетной попытке их удержать.

– Ты справишься, – сказал я. – Ты обязательно… ты великий летун… мы полетим.

Османская пуля пробила обшивку и вышла сквозь стекло, оставив ровную дырочку, в которую радостно ворвался ветер. Но это было не важно, такими смешными и жалкими были сейчас все пули, что я лишь досадливо прижал к стеклу ладонь.

– Мы уже летим, Ильмар, – сказал Антуан.

Я прижал голову к боковому окошечку – и увидел, как уплывает вдаль земля.

А над нами, уже набрав недоступную пулям высоту, кружил разноцветный планёр Хелен.

Земля совсем другая, когда смотришь на нее с небес.

Поля превращаются в лоскутное одеяло, лес – в щетинку мха, озера – в лужицы, дороги – в белесые линии, города – в детскую игрушку.

Не создан человеческий глаз для того, чтобы смотреть на землю сверху. Может, оттого так сладко увидеть мир, каким его видит Бог.

Я смотрел в окно и не сразу понял, что обычный мой ужас от высоты, который дважды уже пережить довелось, подступать не торопится.

Неужели ко всему дается привычка? Даже к полету?

Хотя и полет этот был совсем другой. Ровно и мощно гудел под ногами ракетный толкач, Антуан даже не пытался искать восходящие потоки, а вел планёр за Хелен. Летунья, дождавшись нас, взяла курс на юг, немного забирая к востоку. Полетных карт у нас не было, но вряд ли самые сильные ветры могли удержать в небе тяжелый китайский планёр.

– Далеко полетим? – спросил я, перекрикивая звук толкача.

– Посмотрим. Я лишь ведомый, – не отрывая взгляда от яркой точки планёра впереди, ответил Антуан. – Девочка хорошо летит… умница…

Сухие руки старика крепко сжимали штурвал. Казалось, что управлять планёром для него – детская забава. Вот только иногда губы сжимались уж слишком сильно – и я заметил, что это случается при каждом развороте.

Рули тягать – тяжкая работа. Не зря Хелен своей силой хвалилась. Я спросил:

– Как ты, Антуан?

Он ответил сразу:

– Ради этого я пошел бы на край света, Ильмар.

Ревел толкач, стлалась внизу земля. Медленно и неспешно мы набирали высоту, ныряя иногда в невесомые пряди облаков. Один раз планёр влетел в такую густую тучу, что ничего не было видно вокруг – лишь светящаяся молочным светом мгла. Антуан словно и не заметил этого, все так же сидел, уставившись в переднее стекло. Когда планёр вынырнул из облаков, оказалось, что мы ничуть не отдалились от планёра Хелен. Но Антуан только и сказал:

– Девочка хороша.

– Далеко мы можем улететь? – продолжал я допытываться.

– Я не знаю, что за толкачи у нас стоят, Ильмар. Самые хорошие горят по нескольку часов. В час мы делаем не меньше трехсот километров… Говорят, что китайские летуны перегоняли османам планёры лишь с двумя посадками, и уходило на весь путь двое суток.

– Так мы долетим до Иудеи?

Антуан не спорил, но с сомнением покачал головой.

– Не жди от судьбы слишком многого, Ильмар. Дотянем до Измира – хорошо. А лучше всего – Кипр. Хоть и под османами, но там свои порядки, да и близко к Иудее…

Планёр слегка качнуло, и я замолчал, решив не отвлекать Антуана.

– Хочешь заняться делом? – спросил летун. – Бомбовая камора сразу за нами. Если сумеешь аккуратно проделать отверстие в стенке – посмотрим, как там наши.

Вначале мне пришлось извернуться, чтобы добраться до стенки. Тоже туго натянутая ткань на перекрещенных распорках. Я уж было потянулся за ножом, когда заметил защелку.

– Антуан, тут можно открыть…

Старик тревожно оглянулся.

– Только осторожно!

Я повернул защелку и откинул лючок за креслами.

На решетчатом полу бомбовой каморы лежали, вцепившись в бамбуковые прутья, его преосвященство со своим верным охранником, бывший лекарь Дома и беглый надзиратель. Сквозь обшивку им проникало немного света, и они мрачно смотрели на меня.

– Как вы там? – спросил я, понимая всю нелепость вопроса.

– Замечательно! – отозвался Жан. – Заползай!

– Не стоит, – немедленно откликнулся Антуан. – Запоры не выдержат, они и так еле держат, люк под вами раскроется.

Понять, шутит он или нет, было невозможно.

– Ты мог предупредить? – завопил Жан. – Ах ты старый придурок!

– Будешь орать – потяну рычажок! – Антуан довольно захихикал. – Всегда есть возможность ошибки, не ты ли это говорил?

Перебранка их была шутливой, ясное дело, но и Йенс, и Луи занервничали. Лишь Жерар сохранял спокойствие:

– Антуан, куда мы намерены лететь?

– Не знаю! Ведет Хелен, – отозвался летун.

Но через несколько минут, когда разговор затих, он стал тревожно вглядываться в стрелку компаса.

– Что-то не так? – уловив его взгляд, спросил я.

– Только бы она не вздумала лететь над морем…

– Ты же сам говорил про Кипр… и над морем лучший ветер, – блеснул я познаниями.

– Лучший, – согласился Антуан. – Вот только я не лучший, я уже устаю.

Он замолчал, и больше тревожить его я не решился. Страх не вернулся полностью, но теперь я поглядывал на старика с опаской. Ему слишком досталось за последние дни. Одних пещер хватило бы, чтобы измотать молодого.

Прошло часа два, а может быть, и больше. Планёры все так же мчались над облаками, над полями и реками, над мелкими селениями и городками побольше. Антуан все больше и больше хмурился, наконец произнес:

– Ее не зря называли ведьмой, Ильмар…

– Что такое?

– Глянь, там, впереди.

Я всмотрелся – и увидел блистающую на горизонте полоску воды.