– Это объясняет зло на земле.

– А в мире нет зла, – убежденно сказал Маркус.

Сбить с толку руссийского шпиона было нелегко. Он начал:

– Но что тогда…

– Не надо примеров, – попросил Маркус. – Это божественная доброта. Божественная справедливость. Вот, скажем, умирает ребенок в бедной семье…

Сказал он это так, будто в богатых семьях дети никогда не умирали. Но слушали его сейчас все очень внимательно, и Луиза примолкла.

– Родители плачут, а не знают, что вырос бы ребенок – и убил их! – пояснял тем временем Маркус. Ну точь-в-точь мои мысли. – Или еще…

Он говорил, а я шагал себе, глядя внимательно под ноги, и вспоминал, как у нас в селе однажды голод разразился. Ну… не то чтобы настоящий голод, когда люди кору гложут и друг друга сожрать готовы, но голодуха изрядная. И десяток ребят помладше голод унес. Неужели все бы выросли отцеубийцами? Да никогда не поверю!

А Маркус все говорил и говорил, приводя примеры божественной справедливости.

– Но почему бы тогда Господу не сделать людей добрее и чище? – спросил Фарид.

– Это будет насилие над человеческой волей, а Господь создал людей свободными.

Идущий впереди Жерар одобрительно кивнул.

– Но тогда выходит, что Бог терпит несовершенных людей, которых он же сам и сотворил несовершенными.

– Люди согрешили, и потому райские кущи для них увяли.

– Но согрешить людей принудил змей, в которого вселился дьявол…

Спор этот, похоже, мог до бесконечности идти. Будто встретились два давних противника, искусных в бою, и теперь готовы фехтовать хоть целую вечность. И чем этот спор кончится, я тоже прекрасно понимал.

Ничем.

Маркус в своем убеждении не поколеблется, ну а Фарид, не подозревающий, кто есть Маркус, ему не уступит. Дурное дело – спор.

Хотя и от него была польза. Коридор, по которому мы шли, становился все теснее и теснее, исчезли все следы кирпичной кладки, зато потолок поднимался все выше и выше, сходясь неровным клином. Теперь наш путь лежал в каменной щели высотой метра четыре, а шириной метра два. Ничего в этом страшного нет, но на людей непривычных действует гнетуще.

– Но ведь тогда вера лишает всякого смысла стремление людей совершенствоваться! – заявил за моей спиной Фарид. – Если греховность людей предопределена заранее и Господь лишь терпит ее, то что бы мы ни делали – лучше нам не стать!

– Не стать, – согласился Маркус. – Человек – есть грех, и грех этот не искуплен.

– Зачем же тогда приходил в наш мир Искупитель? – воскликнул Комаров. У всех, кого я видел, лица исполнились лукавства – как всегда бывает, если есть в компании всего один человек, не знающий великой тайны.

– Пробовал вернуть людям потерянный рай, но не смог, по причине безнадежной греховности человеческой, – спокойно ответил Маркус.

– Надеюсь, его преосвященство простит тебе подобные высказывания, – походило на то, что шпион растерялся.

– Простит, – отозвался Жерар.

Я глянул на Фарида – тот был задумчив.

Плохо. Может, он и впрямь аквинец, но разговор для него был не просто способом скоротать время. Пытался руссийский мастер тайных дел понять, в чем же тайна Маркуса. И наше поведение все больше его смущало.

– Ой! – вдруг воскликнула Луиза. Запрыгала на одной ноге, смешно помахивая в воздухе другой. – Я едва не подвернула ногу!

Она уперлась рукой о стену, помассировала лодыжку. Потом брезгливо уставилась на руку, запачкавшуюся от мокрого и поросшего мхом камня.

– Тут нечасто ходят… – пробормотала Хелен. Голос ее в узкой щели прозвучал глухо, но отчетливо. – Это ведь уже не подвалы, да? Не подвалы?

– Это пещерный путь, который ведет к границе, – пояснил Комаров.

Проводник наш терпеливо ждал, пока Луиза закончит возиться с ногой. Маркус и Петер придвинулись поближе к Комарову, к свету его фонаря.

– Ты сам ходил этим путем? – спросил Жерар.

Комаров покачал головой:

– Я – нет. Но знаю людей, которые ходят частенько. Нам не стоит задерживаться, сюда еще может добраться погоня…

Опасливо озираясь, Луиза двинулась дальше. И я заметил, насколько осторожнее все стали, как внимательно глядели под ноги.

Это хорошо. Если кто-то сломает в пещере ногу – нам его не вынести.

К вечеру мы уже много чего повидали.

Каменная щель, в которой едва не охромела Луиза, была давным-давно пройдена. И все сразу поняли, как хорошо и легко было по ней идти. Потому что щель эта в какой-то момент будто винтом изогнулась, вытянулась слева направо, и оказались мы в пещере совершенно неслыханных размеров. Причем размеры ее были огромны вширь, в высоту пещера не превышала метра. Потолок был каменный, почти ровный, а вот пол покрывала мокрая скользкая глина. Знающие люди такую пещеру назвали бы «ракоход».

Проводник ухмыльнулся нам желтыми от табака зубами. Опустился на корточки, ловко закрепил карбидный фонарь в петле на плече.

– Ползти? – взвизгнула Луиза.

– Да. – Фарид стал крепить и свой фонарь. – Ничего, ничего, это недолго.

Наверное, так себя червяк чувствует, вползший в начинку огромного расслоившегося пирога… Мы поползли, навьючив вещи на спину или волоча их за собой.

Прямо над головой – сочащаяся редкой, но неустанной капелью каменная крышка. Под ногами – утрамбованная глина, норовящая забраться даже за шиворот. Через десять минут заболели колени, под которые все время попадалась твердая известковая крошка. Через двадцать – все были в этой грязи с ног до головы. Особенно не повезло Хелен, у которой ноги разъехались на слякоти, – она упала в грязь животом, рванулась и ухитрилась прокатиться еще и спиной.

Я все время поглядывал на троицу, внушавшую мне опасения.

Первый, конечно же, Петер. Лицо у него было белее мела, он вперился взглядом в мерцающую впереди лампу проводника, но все-таки полз.

Вторым был Маркус. Вся его уверенность, все спокойствие, накопленные за минувшие недели, куда-то подевались. Выглядел он теперь не лучше, чем на каторжном корабле. Но пока держался.

Хуже всего было с Антуаном. Железный он старик, ничего не скажешь. И пусть любовью его было небо, но и под землей летун не робел. Но возраст… совсем уж не тот у него был возраст, чтобы ползком километр за километром двигаться. Не надо было нам его с собой брать! Он ведь Страже почти неизвестен, мог бы и законным порядком границу пересечь!

Но теперь уже ничего нельзя было изменить. Оставалось лишь Сестру молить, чтобы выдержало его старое сердце.

А мы все ползли и ползли. Как здесь находил дорогу проводник? То ли по заметным кое-где бороздам – похоже, контрабандисты свой груз по пещере волоком тащили, и глина не успевала затянуть все следы. То ли по редким известняковым столбам, уходящим от потолка в глину, держащим над нами всю каменную толщу.

– Долго еще, Комаров? – спросил я.

– Столько же, если проводник не соврал, – тяжело дыша, отозвался Фарид. В Тайной Палате умеют лазутчиков готовить, но, видно, притворяясь негоциантом, Комаров сноровку потерял. Вкусное вино и обильная еда – самый главный враг для солдата.

– Антуан не выдержит, – шепнул я.

Комаров поморщился. Потянулся было к лицу, очки протереть от грязи, но вовремя остановился. У него не только ладони, все руки были в глине по самые плечи.

– Скоро будет привал. Надо вытерпеть. Ползем, мы отстанем!

И впрямь: проводник, женщины и Жерар с Антуаном уже отдалились от нас.

Ругнулся я про себя, но спорить не стал. В этой щели, да на мокрой глине – не отдых будет, одно мучение.

И мы ползли, все дальше и дальше, под равнодушный перестук капель, по скользкой грязи, все ниже и ниже, а потом, напротив, вверх. Я представил себе пещеру, и мне вдруг почудилось, будто вижу я ее со стороны. Огромная полость, по форме – словно чечевица. Сверху камень, снизу глина. И глина эта медленно-медленно сползает в какую-то дыру посреди пещеры, иначе давно бы уже заполнилась она вся, доверху, на горе мадьярским контрабандистам…