— Да, это похоже на Гринли! Он даже не хочет постоять на месте и лишних полчаса! Не сказал ли также куттер, куда граф держит путь?

— К западу, сэр, — с раздернутыми булинями и под малой парусностью.

— Так ступайте же, господин Бонтинг, и скажите капитану Гринли, чтоб он как можно скорее запасся свежей водой и чтоб никого больше не отпускал на берег. Во время отлива суда могут удержаться на одном якоре. Не так ли, Блюуатер?

— Мне кажется, что сигнал прямо сняться с якоря был бы короче. Если ты решился идти в море, к чему откладывать!

— Я желаю, господин Бонтинг, чтобы немедленно был подан сигнал к отплытию; лишь только начнут работу на шпилях, пришлите за мной шлюпку. Итак, прощайте, мой милый! Будьте деятельны!

— Когда вы будете проходить мимо «Цезаря», господин Бонтинг, сделайте одолжение, прикажите и моей шлюпке прибыть сюда, — сказал Блюуатер, приподнимаясь немного, чтобы взглянуть на уходящего лейтенанта.

— Как думаешь, Дик, не лучше ли я сделаю, если выйду в море, не дождавшись депеш из Лондона?

— Трудно сказать. Наши лорды Адмиралтейства могут всех нас послать в Шотландию навстречу Карлу Стюарту. Вероятно, они сделают тебя герцогом, а меня баронетом, чтоб тем самым заручиться нашей верностью.

— Подлецы! Не говори мне, пожалуйста, более об этом, особенно теперь. Если Вервильен действительно идет к западу, я не думаю, чтоб его внимание было устремлено на Эдинбург и наши северные пути.

— Жалко, постыдно, что англичане не могут решить сами своего спора без помощи французов или немцев!

— Что же делать, Дик! Свет надо принимать таким, каков он есть, и мы должны с тобой действовать, как прилично двум честным морякам, вовсе не рассуждая о политике. Я уверен, Блюуатер, что ты при всей своей приверженности к Стюартам, готов помочь мне победить monsieur de Vervillin?

— Без сомнения. Если что-нибудь и могло бы расположить меня в его пользу, — это убеждение, что он действует непосредственно в пользу моего природного и законного государя. Составил ли ты планы своих будущих действий и какую мне назначил в них роль?

Сэр Джервез, прежде чем ответил на этот вопрос, прошелся несколько раз по комнате в глубоком размышлении, между тем как Блюуатер, ожидая ответа, внимательно наблюдал за всеми его движениями и выражением лица. Наконец вице-адмирал, казалось, на что-то решился, и тогда он обратился к своему другу со следующими словами:

— Я обдумывал эти планы, Блюуатер, — сказал он, — даже и тогда, когда мои мысли, по-видимому, были заняты совсем другим. Если Вервильен действительно вышел в море, он должен находиться теперь к востоку от нас, ибо при тихом течении вод у французских берегов и при столь слабом юго-западном ветре он едва ли мог далеко уйти на запад. Так как мы не знаем еще достоверно его назначения, то для нас важнее всего в настоящее время отыскать его как можно скорее и держать в виду, пока не заставим его вступить в действие.

— Все это очень хорошо; с помощью фрегатов и других мелких крейсеров нам легко можно растянуться в такую линию, что мы можем обозревать дистанцию в сотни миль; но зато эскадра наша тогда будет рассыпана.

— Уж не опасаешься ли ты, что французы атакуют наш авангард прежде, чем успеет подойти к ним арьергард? — спросил с участием сэр Джервез, глубоко уважая мнение своего друга по этому делу. — Мне хочется самому идти впереди на «Плантагенете», имея позади пять или шесть быстрейших судов; тогда нам легко бы было удержать их до тех пор, пока к нам не подоспеет арьергард. Если они станут нас теснить, мы можем отступать.

— Без всякого сомнения, если только сэр Джервез решится когда-нибудь отступать от французов, — отвечал, смеясь, Блюуатер.

— Нет, нет, Дик! Даю тебе честное слово, что я не сделаю такой детской глупости. Ты можешь быть уверен, что я буду отступать до тех пор, пока не почувствую себя достаточно сильным, чтобы открыть сражение.

— Позволь мне, Окес, сделать тебе предложение со всей откровенностью, которая не должна омрачить нашу долгую дружбу.

Сэр Джервез приосанился, взглянул внимательно Блюуатеру в лицо и потом кивнул головой.

— Уж я, по выражению твоего лица, вижу, — сказал Блюуатер, — что ты догадываешься, о чем я хочу сказать тебе. Моя мысль такова, Джервез, что твой план был бы гораздо удобоисполнимее, если бы я вел авангард, а ты арьергард.

— Черт возьми! Это похоже, сэр Блюуатер, на возмущение, или, если хотите, на scandalum magnatum. Отчего это вы полагаете, что план главнокомандующего менее будет подвержен неудаче, если авангардом будет командовать адмирал Блюуатер, чем если он будет в руках адмирала Океса?

— Только потому, сэр, что когда адмирала Океса теснит неприятель, он более склонен следовать внушениям сердца, чем рассудка; между тем как адмирал Блюуатер действует в подобных случаях совсем иначе.

— Я слишком избаловал тебя, Дик, своими похвалами твоему искусству маневрировать — вот и все! Нет, я решился и, думаю, что ты знаешь меня довольно хорошо, чтобы быть уверенным, что в таком случае и военный совет не изменит моего намерения. Я предводительствую первым двухдечным судном, которое снимется с якоря, а ты последним. Ты понимаешь мой план, и потому, я надеюсь, исполнишь его с той точностью, с которой всегда исполнял все свои обязанности перед неприятелем.

Блюуатер улыбнулся на это с иронией и в то же время поднял свою ногу, находившуюся ниже другой на несколько дюймов выше, с какой-то особенной ухваткой.

— Природа не назначила тебя, Окес, быть заговорщиком, — сказал он, переменив свое положение. — У тебя в груди горит марсовый фонарь, который видит и слепой.

— Что у тебя опять за причуды, Дик? Разве распоряжения мои не совсем ясны, чтоб их можно было исполнить?

— Признаюсь, что так, равно как и причины, почему они так сделаны.

— Говори, пожалуйста, прямо. Я всегда предпочитаю выстрел целого борта вашим легоньким выстрелам из кропечных пушек. О каких ты толкуешь причинах?

— О тех, сэр Жерви, которые занимают теперь мысли известного вам сэра Джервеза Океса, баронета, вице-адмирала красного флага и кавалера ордена Бани, и именно: если я оставлю этого молодца, Дика Блюуатера, позади себя с четырьмя или пятью судами, он никогда не изменит мне в виду неприятеля, что бы ни сделал он с королем Георгом; этим самым я обеспечу себя с его стороны и поставлю все дело таким образом, что оно скорее будет казаться делом службы, чем верноподданничества.

Сэр Джервез покраснел до самых висков, видя, что Блюуатер проник в самые сокровенные его мысли, но невзирая на свою минутную досаду он взглянул своему обвинителю в лицо, и оба они засмеялись от всей души.

— Послушай, Дик, — сказал вице-адмирал, когда они перестали смеяться, — твои родители сделали большую ошибку, предназначив тебя во флот; тебя надобно бы было послать на воспитание к какому-нибудь колдуну. Впрочем, я мало забочусь о том, что ты думаешь; мои приказания отданы — и должны быть исполнены. Имеешь ли ты теперь ясное понятие о моем плане?

— Без всякого сомнения, даже и о причинах его.

— Ну, довольно об этом, Блюуатер, гораздо важнейшие вещи должны занимать нас теперь.

И с этим сэр Джервез рассказал своему другу все подробности своего плана, изложил с должной отчетливостью все свои желания и надежды, все случаи, в которых тот мог оказать ему помощь. Блюуатер слушал сэра Джервеза с той почтительностью, которую обыкновенно обнаруживал перед своим начальником. Кончив свою речь, сэр Джервез позвонил и вошедшему лакею велел позвать к себе сэра Вичерли Вичекомба.

— Проси сюда сэра Вичерли, — сказал он, когда человек доложил ему, что молодой баронет в передней ожидает позволения войти.

— Между обязанностями службы и гостей к хозяину, — сказал вице-адмирал, когда лейтенант вошел в комнату, — трудно сохранить вежливость, которую должно всегда и везде соблюдать, сэр Вичерли; по привычке я более думал все это время об адмирале и лейтенанте, чем о владельце этих земель и об обязанностях его гостей. Если я ошибся — извините меня.