Гильермо подходит к свите главнокомандующего и в который раз цепко вглядывается в крепкую фигуру Кортеса. Ему повсюду мерещится стража вечности… Но стража ведет себя непонятным образом – она предоставила ему полную свободу действия, и сейчас он – патер Гильермо, он же Умник или Ульрих фон Арцт-негласно возглавляет поход конкистадоров, тот самый поход, который в настоящей истории закончился победой и гибелью цивилизации ацтеков. Посмотрим, чем закончится этот поход сейчас, когда он решил вступиться за ацтеков и подставить новую подножку истории…

Тут патер поймал на себе подозрительный взгляд капитана Алонсо Пуэртокарреро. Капитан пялил на него свои кровавые зенки и теребил лапой косматую бороду… Страж?!

– Если ты страж, то чего молчишь?! – издевательски сказал он капитану на английском.

Пуэртокарреро явно ничего не понял, а, прошептав какие-то неясные угрозы, отвернулся. Гильермо перекрестил его и подошел к Кортесу. Эрнан стоял над картой, положенной на спину слуги, золотые галуны на его камзоле пылали на солнце зелено-желтыми брызгами.

– Надо подняться вверх по этой реке в глубь земли и все хорошенько разведать,– говорил Кортес, тыча пальцем в примитивную карту, где была подробно обозначена только Эспаньола, а берег Новой Испании означала ничего не говорящая линия с устьями нескольких рек.

– Нет, Эрнан,– возразил решительным голосом Умник-Гильермо,– эта хитрая река уведет в сторону от цели, в глубь континента, в ядовитые джунгли, где живут змеи да обезьяны. Нам нужно подняться вдоль берега на север и высадиться вот здесь (его палец обозначил точку). Отсюда самый короткий путь до столицы ацтеков. Меньше месяца пешего перехода.

– Откуда тебе это известно, отец Гильермо? – хмуро спросил Кортес. Для него этот священник на Эспаньоле был всего лишь заурядным церковным служителем, однако в походе он вдруг разом переменился и словно стал другим человеком.

– От Бога! – ответил Гильермо, смело глядя Кортесу в глаза.

– А может, от дьявола? – воскликнул капитан Пуэртокарреро и потянулся к эфесу клинка.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если б не странные гортанные крики с берега.

Гул изумления пробежал над палубой.

Там, на берегу Новой Испании, внезапно из чащи леса вышел угрожающей шеренгой небольшой отряд индейцев. Это были воины – на груди красные узоры охры, на плечах силуэты священных птиц, знаки войны на лбу, головные ритуальные уборы из перьев. Они вышли из леса в тот самый миг, когда шлюпка причалила к песчаной полосе. Вышли с гортанными криками и бесстрастными лицами. В испанцев полетели стрелы. Индейцы были вооружены луками и стреляли с поразительной быстротой. Несколько испанцев было ранено, а один убит наповал. Среди криков и ругательств выделялся аркебузер, который, надвинув на лицо защитную пластину, спокойно установил на подставку свое оружие. Стрелы ничего не могли сделать с его стальными латами; прицелился и выстрелил.

Первый оружейный выстрел на Американском континенте!

Притом, что пуля сразила наповал одного из стрелков, выстрел, огонь из ствола, дым – все это произвело необычайно сильное впечатление на индейцев, некоторые из них попадали на колени, двое-трое метнулись в чащу.

Выстрелы из арбалетов продемонстрировали индейцам невиданную дальность полета и убийственную мощь стрел белого врага.

Все довершил оглушительный грохот бортовых пушек «Сант-Яго». Восемь фальконетов выплюнули, в клубах порохового дыма, свинцовые ядра, которые, с воем пролетев над водой и береговой полосой, уже на излете, вонзились с хрустом в зеленую стену сельвы. Лес ответил испуганным шумом птиц, одно из ядер угодило в человеческую стену, пробив кровавую брешь в индейских рядах.

Оставив на песке умирающих и убитых, отряд отступил в страхе и беспорядке.

– Бойся гнева Господня, Алонсо,– с угрозой сказал священник бородатому капитану и показал в небо, где высоко-высоко был виден летящий крест,– видишь, он весь в крови.

При этом он снова упал на колени и затянул псалом.

– С нами святая сила,– со страхом восклицали матросы и солдаты, заметив в небе распятие. Только Кортес, отвернувшись от чуда, задумчиво поглядывал на молящегося святого отца – власть Гильермо бросала неожиданный вызов его собственному могуществу. И бородач Алонсо понял это по глазам главнокомандующего.

Он не стал опускаться на колени и смотреть в небо, где мелькал над побережьем алый спортивный самолет.

К вечеру – наперекор увещеваниям и угрозам священника – высадка части войск была закончена, ночью вдоль берега пылали сторожевые костры, утром к Кортесу притащили пойманного в сельве индейца, который после пытки сообщил, что на испанцев наступает армия численностью в 2500 человек. Пока все складывалось именно так, как и произошло в тот первый поход Кортеса, и Умник-Гильермо выходил из себя: главнокомандующий решил перехватить инициативу и в момент боя обойти индейцев с конным отрядом в шестнадцать всадников и напасть сзади.

Как только солнце взошло повыше, отряд двинулся в обход – третьим вслед за Кортесом и Пузртокарреро скакал Гильермо: отныне с него не спускали глаз. Хотя ничто не могло причинить ему вреда, Умник уже готов был издевательски взмыть в небо вместе с тремя незаметными слугами, в которых трудно было узнать его фиолетовую свиту с электронными мозгами. Умник уже обдумывал, как это сделать поэффектней, как наперерез белому коню Эрнандо Кортеса из чащи метнулся Батон и в упор выстрелил в грудь конкистадора.

Испуганный конь делает свечку.

Кортес катится из седла, висит несколько секунд на стременах, затем шлепается в грязь, уставившись в небо мертвыми глазами.

Конь под бородачом Алонсо делает отчаянный скачок в сторону, и все пространство затягивает ослепительная серебристая вспышка. И вновь время стекленеет на глазах, становится тягучим, как мед, и медленным, как черепаха. Несколько секунд фигуры, свет сквозь листву, кони, мириады листьев, экзотические птицы, облачка в вышине застывают на месте, а затем начинают пятиться вспять, выполнять при этом фантастические рывки, сдвиги, шажки, перетекания.

– Это запрещенный прием,– крикнул Умник, прыгая на землю с оцепеневшего полукаменного коня, на коже которого переливались черно-белые волны остановленного света. Солнце напоило мир стробоскопическими вспышками.

Конь, опускаясь на задние ноги, начинает делать скачок вспять. Белая лошадь Кортеса вновь вступила в собственный след. Рот Пуэртокарреро стал закрываться.

– Болван! – заорал Умник, увидев, что Батон спокойно целится в его сердце и давит на спусковой крючок пальцем.– Две машины нейтрализуют друг друга. И потом – мы заодно, Батон!

Но только ощутив вялое сопротивление курка и увидев, что пуля лезет из ствола револьвера со скоростью зубной пасты из тюбика, Роман понял, что Умник опять прав.

– Брось пушку, Батон,– сказал Умник, хватая его за руки.– Кортес будет жить. Глянь – он взлетает в седло спиной вперед. Ха! Он не умнее других, и дело не в нем. Испанцы уничтожат древний мир. Его ничто не спасет. Убей Кортеса, и любой заменит его, хотя бы вот этот наглец – Алонсо Пуэртокарреро! Дело в свинце и порохе! В лошадях, черт возьми!

– Заткнись, Умник, я понял, в чем дело… Это не развилка во времени. Развилка была там, прошлой ночью, когда шайка могла повернуть домой. А сегодня мир неуязвим.

– Ого, я вижу, ты вооружен до зубов!

Умник заметил, что цвет Машины времени на запястье соперника – цвет золота.

– А задушить тебя я смогу! – Батон попытался схватить Умника за горло, но тот отскочил с ловкостью обезьяны. Зато на сжатых пальцах Романа повисла сорванная с груди псевдосвященника портативная рация.

– Я не один, дурень!

Умник показывает на свою могучую свиту, которая спокойно движется сквозь бетон остановленных минут по поляне с короткокрылыми автоматами наперевес.

– Считай, что твоя первая попытка не удалась: ха!

Кортес, взлетев с земли, наконец опускается в седло и начинает открывать глаза, брошенные поводья втекают в его ладони, пуля выныривает из груди и начинает ползти улиткой вспять, к точке вылета. Кровавое пятно на камзоле съеживается до размеров монеты, а затем и вообще исчезает.