— Я же говорила, — шепнула Персивалю Линис и улыбнулась.

— Он не поверил тебе? — спросила Эвелин, только за Серанэтом закрылась дверь.

— Ещё поверит, — сказал Бог Верности. — Я не сказал ему ничего, кроме правды, и если он начнёт разбираться в деле сам, то поймёт это очень быстро.

— Ты сам-то готов к тому, что придётся разрушать прекрасное и отлаженное? — Эвелин говорила, выдыхая дым. — Мудрость погибшей Земли завещала нам не трогать то, что и так работает.

Серанэт поднял глаза к вершине геоморфоза и грустно вздохнул.

— Человечество на Земле тоже было работающим, отлаженным механизмом, — сказал Серанэт. — Однако цивилизация, привыкшая к стабильности, обречена на смерть. Как бы я ни любил стабильность, она есть цена, которую мы должны уплатить, если хотим выжить — так завещал нам Шарк, Эвелин. Он выбрал нас из миллиардов, чуть больше двух дюжин, подумать только… Мы были в ответе за то, чтобы сделать мир таким, каким он желал его видеть. Агмаил — предатель, Эвелин, и мой долг — исправить этот извращённый мир.

Мягко отворилась дверь, выпустив Персиваля навстречу тёплому ароматному ветру. Рыцаря всё не покидало это тревожащее чувство, что он уже вдыхал этот ветер, вдыхал его гораздо раньше, чем оказался здесь — но он не мог вспомнить, когда. Лишь тревога омрачала это пьянящее умиротворение, несомое ветром вместе с букетом незнакомых ароматов.

Фиолетовые глаза Серанэта встретились со взглядом Персиваля, и на лице Бога Верности снова мелькнула улыбка — ещё быстрее, ещё незаметней.

— Уже готов? Придётся немного прогуляться, — Серанэт повёл ладонью в сторону геоморфоза. — А по пути я расскажу, с чем мы имеем дело.

Пройдя через поляну, Серанэт и Персиваль взбирались по склону геоморфоза. Вблизи он был похож на множество каменных пузырей, слипшихся друг с другом, испещренных бесчисленным множеством пор. На ощупь поверхность была твёрдой, но Персиваль не мог отделаться от мысли, что подобный материал будет весить не больше пенопласта.

— Другие, Персиваль — это совершенно иная форма жизни, непохожая ни на что, с чем Человечеству доводилось столкнуться, — начал Серанэт. — Мы привыкли, что организмы состоят из клеток, в клетках есть ДНК, а в ДНК закодирована информация о том, каким организм должен быть — но здесь всё совершенно иначе. Представь себе сложнейшую молекулу, колоссальную по меркам обычных молекул, которая, вступая в химические реакции с окружающей средой, почти не меняет свой состав, но радикально меняет свойства. Эта молекула способна расщеплять вещества, переносить на своей поверхности атомы, двигаться в пространстве и выполнять простейшие алгоритмы. Такая молекула может быть достаточно сложна, чтобы копировать себя — эти молекулы мы и называем Другими. Конечно, в жизни всё куда сложней, но для первичного понимания представляй себе маленьких созданий, живущих своей жизнью, как живут своей жизнью привычные нам бактерии.

Персиваль приподнял уголки рта и резко выдохнул воздух.

— Вряд ли это всё, что мне нужно знать о них. По этому описанию они не сильно отличаются от тех же бактерий, поэтому рискну предположить, что ключевое отличие кроется в их масштабной организации, — сказал он.

Серанэт развёл руками.

— Ты прав, даже не зная, насколько. Собираясь вместе, Другие создают колонию, а также место обитания для неё. Колония похожа на организм — она питается, в какой-то мере думает и способна размножаться делением. Однако в подобной колонии каждая особь — я называю таких вионами — для организма является и нейроном, и пищеварительной системой, и глазами, и всем, что только может быть нужно. Именно такие колонии — анины — и образуют геоморфозы, конструируя из горной породы место, уберегающее их от дождя и ветра. Однако, пусть анины и демонстрируют признаки наличия сознания, даже самая сложная колония по интеллекту значительно, на порядки уступает человеку. Самое интересное начинается на следующем уровне.

Серанэт похлопал ладонью по особо выдающемуся выросту на пузырчатой поверхности геоморфоза, ведя Персиваля всё выше и выше.

— Анины способны общаться между собой, обмениваясь вионами. С точки зрения виона это выглядит, как своеобразное изгнание его из колонии, а с точки зрения анина подобный акт равносилен сказанному слову. Однако анины всей планеты, подобно модулям суперкомпьютера, объединяются в третью и высшую форму организации — Леина. Мне потребовалась не одна сотня лет, чтобы обнаружить его, и лишь недавно я выяснил, что его интеллектуальные и когнитивные способности феноменальны. Это кажется чудом, но маленькие, сравнительно примитивные вионы, практически не отличающиеся друг от друга, формируют великий интеллект, способный мыслить, осознавать себя и понимать этот мир. Да, он мыслит крайне медленно — тому виной не самая большая скорость перемещения виона между анинами — но миллионы лет опыта позволили Леину стать мудрецом, с которым мне посчастливилось войти в контакт. Более того, Леин воспринимает мир совершенно не так, как мы: для него по вполне естественным причинам отсутствуют любые представления о том, что может существовать разум, отличный от него, поэтому даже сейчас, когда я разговаривал с ним почти тысячу лет, он всё так же не знает, кто я, где я и откуда, хоть я и пытался ему это объяснить. Печально, конечно…

Серанэт остановился и посмотрел вниз, где у подножья геоморфоза стоял небольшой домик. Персиваль же, оторвав взгляд от пузырчатой поверхности, охватил взором этот огромный, широкий мир, расстилавшийся под ним. До самого горизонта тянулись холмистые поля зеленовато-жёлтого цвета, и где-то там, вдалеке, сверкал стёклами незнакомый инопланетный город. Бесконечность простиралась под ним, и Персиваль вспомнил, как с таким же настроем глядел он на бескрайние белые склоны своего родного Кубуса. Тогда он был уверен в том, что Кубус будет таким всегда, что идеальный мир Агмаила вечен и простирается в будущее неудержимым лучом. Но теперь он стоит в пяти шагах от человека, решившего обрубить этот луч, прервать утопию ради своих идеалов — и знает, что тот может быть прав.

— Мне сказали, что Другие опасны, — сказал Персиваль наконец. — Более того, вы планируете использовать их, как оружие. Но как?

— Боюсь, сейчас ты не должен этого знать, — по лицу Серанэта скользнула улыбка, задержавшись чуть дольше. — Я всего лишь хочу показать тебе, как они выглядят и как с ними общаться. Тебе стоит понять, что, в первую очередь, Другие — не оружие, а уникальная форма жизни, ценное знание, которое показывает нам, каким причудливым всё-таки бывает этот мир. Агмаил создал утопию, воистину — стабильную, счастливую — но там нет места разнообразию. Здесь же, в этих геоморфозах, я могу почувствовать пробирающий до дрожи зов неизвестности, который буквально пронизывал воздух в некоторых местах Земли. Пойдём же, осталось немного.

Где-то на половине высоты геоморфоза перед Персивалем и Серанэтом предстала пещера. Пещера была довольно высока, в два человеческих роста, и Бог Верности без колебаний шагнул в её тень, жестом поманив Персиваля за собой. Внутри взгляду предстало сравнительно обжитое место со столом, парой стульев и шкафом.

— Вионы очень чувствительны к свету, — говорил Серанэт, облачаясь в мантию, которую взял из шкафа. — Особенно, к его спектру. Некоторые комбинации цветов отпугивают их, так как ассоциируются со светом солнца или опасностью, а некоторые наоборот — вызывают интерес.

Мантия Бога Верности мягко засияла зелёным светом, и Серанэт двинулся вглубь пещеры. Персиваль сделал шаг за ним, но остановился, увидев, как Бог Верности предупреждающе поднял ладонь. Вскоре и Серанэт встал на месте, разведя руки в стороны. Персиваль хорошо видел его — сияющую зелёным фигуру, и прикинул варианты, что же будет дальше. И улыбнулся, похвалив себя, когда увидел, как зелёную мантию медленно окутывают черные тени.

Тени росли и сгущались, и вскоре покрыли мантию целиком. Серанэта едва было видно, но сквозь пелену теней Персиваль улавливал, как меняются оттенки мантии, переливаясь всеми возможными цветами, и как этим радужным волнам вторят волны полупрозрачных теней. И тут стены пещеры мягко засияли, отвечая Серанэту своими причудливыми узорами таинственного света: Другие говорили.