Они были на вилле в Портофино. Был холодный осенний вечер. Весь день они провели вне дома, катаясь на лодке. Они хорошо пообедали и теперь сидели, отдыхая, около огня, тихо тлеющего в камине, и пили ароматное превосходное бренди. Внезапно Карральдо поставил бокал и посмотрел внимательно на Паоло.
– Есть нечто, что я должен тебе рассказать.
По его бледному лицу и серьезным глазам Паоло понял, что это очень важно. Он откинулся в кресле и приготовился слушать. Он сидел тихо, не задавая вопросов, пока Карральдо рассказывал ему историю своей жизни.
Он родился, должно быть, где-то в 1937 году, хотя он не мог бы с точностью назвать дату, потому что все документы и записи пропали или сгорели. Он даже не знал, кто были его родители – сколько он себя помнил, он жил вместе с женщиной по имени Антонелла в тесной, лишенной солнечного света квартирке, которую они снимали в Неаполе. Карральдо помнил, что никогда не называл ее мамой – только Антонеллой, и поэтому он решил, что она не была его родной матерью. Она очень отличалась от других женщин с детьми, снимавших комнатушки в том небольшом, но многолюдном доме – она всегда содержала его в чистоте, опрятно одевала. По непонятной причине она называла его Энтони, а не Антонио, что было бы более естественно.
Бенито Муссолини и фашизм уже пришли к власти, и на волне исторического энтузиазма и любования немецким главарем фашистов Гитлером в апреле 1939 Италия вторглась в Албанию. Позже, уже в союзе с Германией, Италия оказалась вовлеченной в войну с Россией.
По мере того, как вторая мировая война расползалась по Европе, жизнь становилась все труднее и труднее; запасы продовольствия в стране уменьшались с каждым днем, потому что большинство фермеров были отправлены на фронт. Но для Энтони, который и в лучшие дни не ел сытно, все было в порядке. Как всегда. Он играл на грязных развороченных улицах; его друзьями были дети крестьян, снимавших комнатушки в доме, где он жил, и Энтони впитал в себя диалект и грубость речи своего окружения. К пяти годам он обладал словарным запасом, типичным для уличного бродяжки, и знал все пути и тропки, ведущие к его дому. Частенько со стайкой шумных оборванных ребятишек он бегал по кривым узким улочкам, на которых стояли кособокие обшарпанные дома, и убегал довольно далеко. Но это был его мирок. Он знал о нем абсолютно все. Он был в нем как рыба в воде.
В сентябре 1943 года Пятая армия Соединенных Штатов под командованием генерал-лейтенанта Марка Кларка высадилась на западном побережье Италии у Салерно, и, так как линия фронта все приближалась, Неаполь подвергался постоянным бомбежкам. Город лежал в руинах, но, тем не менее, повседневная жизнь шла своим чередом. Одним солнечным утром в конце сентября американцы особенно сильно лупили по городу, и в считанные минуты дом Энтони был стерт с лица земли. На его месте остались только развалины и изуродованные тела. Одним из этих обожженных тел была Антонелла. Энтони спасся от смерти только потому, что его послали в булочную купить свежего хлеба к ленчу. Ему было шесть лет. Он остался один на изуродованных войной улицах Неаполя.
Той же ночью он обнаружил, что он не в полном одиночестве – было много других ребятишек, оказавшихся в таком же положении, их были дюжины, может, сотни – он не умел считать дальше двадцати. Его новые друзья напугали его, говоря, что скоро придут американские солдаты и могут забрать его, если узнают, что он – сирота. Многих уже увезли власти – больше их никто не видел. На следующий день город был взят союзниками, и, трясясь от страха перед танками, орудиями и марширующими чужаками, Энтони спрятался в развалинах разбомбленного города. Его быстро научили, как выпрашивать деньги и еду и… воровать. Они воровали все, до чего только могли дотянуться их шустрые руки – белье с веревок, кошельки у старых дам и еду у зазевавшихся булочников и бакалейщиков. Ребятишки были маленькими и смышлеными, у них был такой невинный вид – кто заподозрит, что они мелкие воришки? По ночам они спали в развалинах на той обгоревшей развороченной рухляди, которая когда-то была матрацами, стульями, кроватями… Они сбивались в стайки по двадцать человек, или больше, объединенные одной силой – стремлением выжить.
После того, как Энтони год прятался от властей и научился всему, что должен знать маленький преступник, он уже вряд ли мог вспомнить, что когда-то жил другой жизнью. Однажды он украл мешок с необходимыми вещами для чистки обуви из-за спины его владельца, сидевшего в кафе и смаковавшего стаканчик вина. На этот раз, вместо того, чтобы побежать к своим дружкам в развалины, он спрятал свою добычу за пыльными бархатными занавесками в ризнице ближайшей церкви. Когда он вернулся на ночлег в развалины, он долго и напряженно думал, что же ему делать теперь. Энтони было семь лет, он многому научился за прошедший год – он был проворным и сформировавшимся воришкой; он знал, где можно сбыть украденные вещи и сколько они могут стоить; он знал, как надо воровать и как добывать пищу, чтобы выжить. И он знал, что такое – одиночество. Но с этим мешком он сможет начать свое собственное маленькое «дело», которое будет приносить ему верные деньги – не то что несколько шальных монет, которые он мог урвать у зазевавшихся прохожих. Конечно, ему придется расстаться со своими приятелями, но тут уж ничего не поделаешь. Он не может упустить такой шанс изменить свою жизнь.
Энтони был достаточно сообразительным, чтобы не остаться в прежнем районе города – он перебрался дальше на запад. Вскоре он понял, что в разоренной войной Италии болезненно-худой, босой, оборванный беспризорник может заработать честные деньги, чистя обувь парням, которые сидят в кафе и скверах. Он прилежно трудился, и они часто бросали в его протянутую ладошку больше денег, чем Энтони просил, давали ему шоколадки и гладили по растрепанной грязной голове, прежде чем уйти. Но Энтони не знал, что за ним следят.
Он уверенно шагал по ступенькам, которыми кончалась аллея, вниз – к тем развалинам, которые служили его тогдашним домом, когда они вынырнули из-за его спины. Чья-то рука сдавила его горло, и он ощутил холодок острого железа, приставленного к его груди, когда нападавший повалил его на землю. Энтони был застигнут врасплох, но он не собирался без борьбы расставаться со своим мешком и, выгнув спину, он сумел вскочить на ноги. Резко отскочив, он внезапно набросился на своего обидчика и нанес ему удар в пах. С диким воплем мальчишка покатился по земле, но тут еще двое навалились на Энтони, пиная и лупя его до тех пор, пока у него не потекла кровь.
– Ну что, сопляк, теперь ты готов слушать? – рычали они. Энтони очень удивился, что они все еще здесь, а не сбежали с его мешком; он смотрел на них в замешательстве – он еле мог видеть их, перед глазами у него становилось темно. Они были гораздо старше и крупнее, чем он. И он знал, что сильно избит. Они победили.
– Слушать что? – огрызнулся он. – Почему вы не взяли просто мой мешок и не оставили меня в покое?
– Нам совсем не это нужно, – прошипел мальчишка, ставя ногу в тяжелом солдатском ботинке на грудь Энтони. – А теперь заткнись и слушай, что тебе говорят.
С опаской глядя на ботинок, Энтони сделал то, что ему велели. Из их слов он понял, что может как всегда отправляться каждый день со своим мешком чистить обувь, но теперь с каждой лиры, которую он заработает, половина будет идти его новым «приятелям». У него нет выбора – эти четырнадцатилетние подростки стали его хозяевами. В обмен на это они пообещали, что его территория, включающая церковный сквер и его окрестности, будет «защищена» – ни один другой мальчишка-чистильщик не осмелится приблизиться к этому месту. Один из них – тот, кто все еще не снимал ногу с груди Энтони, – провел пальцем по острию ножа.
– Теперь ты согласен? – спросил он, поднося нож к горлу Энтони. Энтони кивнул. – Я согласен, – выдавил он из себя.
– Каждый день ты будешь встречаться с нами, – гнусно хихикнул другой подросток. – Сначала – в два часа дня, а потом – в одиннадцать вечера, и отдавать деньги. И не вздумай нас надувать – за тобой будут следить. Если попытаешься что-нибудь сделать… – он провел ножом вдоль горла Энтони с угрожающей ухмылкой, – ты знаешь, что тебя ждет. Это было просто предупреждение, чтобы ты понимал, что мы знаем свое дело.
