– Правда? – выдохнула она взволнованно, позабыв и про факс и про список. Ее глаза сияли, когда они шли вместе к лифту.

Карральдо сидел в одиночестве в кабинете своего большого пустого дома на Белгрейв. Он был в Лондоне уже четыре дня и до сих пор не решил, как ему поступить. Первоначально он собирался просто доставить Ренуара лондонскому клиенту, отметить похудение кошелька покупателя роскошным ленчем на Коннот и затем лететь назад в Венецию на обед в честь дня рождения Арии и их помолвки; но мысль об объявлении розысков наследников Поппи Мэллори сидела в его мозгу весь день, как ноющая боль, которая никак не хотела утихать. Он подумывал позвонить Франческе, чтобы понять, что у нее на уме, или даже спросить саму Арию, но он боялся их ответа. Это не был тот глубокий физический страх, который он испытывал в раннем детстве, не боль от унижений, которые он переносил впоследствии, когда обстоятельства изменились, – это был более утонченный страх, но и гораздо более мучительный.

Франческа будет добиваться денег Поппи Мэллори, и он мог догадаться, как она будет действовать; но все же он знал, что она по-прежнему еще не хочет упустить его как выгодного жениха для своей дочери – две удачи были лучше для Франчески, чем одна. Хуже было другое. Если у Арии появится альтернативный источник денег для того, чтобы обеспечить свою мать, она, он сердцем чувствовал, не выйдет за него замуж. Перед ним стояла дилемма: или сидеть сложа руки и ждать, как обойдется с ним судьба, или же предпринять определенные шаги, чтобы они никогда не смогли доказать право Арии на наследство.

Он позвонил в палаццо Ринарди после того, как снова прочел объявление. Баронессы не было дома, сообщила ему угрюмо Фьяметта, и Ария куда-то вышла, и она совершенно не знала, когда они обе вернутся.

– Скажи им, что неотложное дело задерживает меня в Лондоне, – сказал он. – И еще – я вернусь где-то на будущей неделе. И, пожалуйста, скажи Арии, что я очень сожалею о несостоявшемся обеде в честь нашей помолвки, но раз уж мы ждали так долго, без сомнения, мы сможем подождать еще чуть-чуть.

Потом он позвонил цветочнику и велел ему послать Арии шесть дюжин белых роз.

Мрачно потягивая бренди, он прислушивался к молчанию огромного дома… потрескиванию огня в камине, сочному голосу Паваротти, записанному на кассету, вставленную в деку, к слабому, едва различимому шелесту колес лондонского такси, поворачивающего за угол. И тогда его мысли устремились в прошлое – как и всегда, он был в одиночестве.

Никогда не было никаких любовных отношений между Карральдо и Франческой Ринарди. Она поняла, когда вышла замуж за Паоло, что Карральдо знает, какова была она настоящая – пустая и поверхностная и глубоко эгоистичная. Но когда Паоло умер, он постарался скрыть свою скорбь потери единственного настоящего друга и предпринял все необходимое для того, чтобы Паоло был похоронен со всеми подобающими ему почестями в семейной усыпальнице рода Ринарди.

Крошечная шестилетняя Ария доверчиво сжимала его руку, когда похоронная процессия плыла по сумрачной лагуне к погребальному острову Сан-Микеле, и ему почему-то казалось, что они делятся друг с другом своей общей болью и горем. Когда он нес ее, плачущую, из церкви, его охватило сильное всезахватывающее чувство любви. Впоследствии он всегда держался на расстоянии из-за Франчески, но неизменно следил за тем, чтобы Ария была финансово обеспечена. Но странное дело – в те моменты, когда он видел малышку, казалось, она боялась его, нервно прижимаясь к Фьяметте, и он гадал, что же такое могла сказать ей про него Франческа.

Прошло пять лет с тех пор, как он видел в последний раз Арию, когда ему неожиданно позвонила Франческа и попросила приехать в палаццо Ринарди. Фотографии в семейном альбоме сказали ему, что девочка превратилась в красавицу, в современном хрупком варианте, и у нее глаза и взгляд ее отца. Он слушал Франческу и понял с ужасом, что она собирается продать Арию на ярмарке невест – тому, кто больше заплатит. Конечно, он мог бы просто дать ей денег, которых она так хотела, и умыть руки, но он знал, что это никоим образом не удовлетворит жадность такой ненасытной женщины, как Франческа. Ей всегда будет хотеться еще и еще – и Карральдо мог дать голову на отсечение, что она будет стараться использовать Арию, чтобы добиться своего.

Он думал над всей ситуацией целую ночь и сказал себе, что есть две веские причины для того, чтобы жениться на Арии Ринарди. Одна из них – это то, что он не мог позволить, чтобы над дочерью его старого лучшего друга Паоло глумилась Франческа. Вторая была куда более личной, но он говорил себе, что, как бы там ни было, он делает это ради блага Арии. Но была еще и третья причина. Ария была еще слишком молода, чтобы не сломаться под тяжестью, которую хотела взвалить на нее Франческа; ей было необходимо время, чтобы стать сильной, возмужать – стать женщиной. И когда он подумал о женщине, которой может стать Ария, он понял, что жаждет ее той же всепоглощающей страстью которая заставляла его отдавать миллионы за Рембрандта или Мане. Ария воплощала в себе юность и невинность – и он так нуждался в ней, прямо сейчас.

Он просидел в одиночестве всю ночь за бутылкой бренди так же, как и сейчас, смотря на огонь в камине. Карральдо думал о своем старом друге и все еще не знал, как ему поступить. Он спрашивал себя – одобрил бы Паоло то, что он собирался сделать. И еще – он вспоминал ту ночь, тридцать три года назад, когда он рассказал ему всю правду о себе.

Он впервые увидел Паоло одним памятным вечером в Театре Ла Фениче в Венеции, когда давали «Норму» с Марией Каллас. Восхищенная публика уже покинула зал, а он все еще сидел в кресле под впечатлением увиденного и услышанного, не в силах стряхнуть с себя чары дивного голоса певицы. Наконец, он открыл глаза и увидел, что его сосед тоже еще не ушел. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы понять, что он гак же влюблен в «Норму», как и сам Карральдо! Секунду поколебавшись, Карральдо предложил ему распить бутылку шампанского, чтобы отметить этот счастливый для них день.

Когда Паоло упомянул о своем увлечении поэтами-романтиками, Карральдо пригласил его в свой дом, чтобы его новый знакомый мог взглянуть на его собрание редких книг и рукописей. Дружба, основанная на общих интересах и симпатии, быстро крепла: много вечеров они проводили вместе, говоря о живописи, музыке, поэзии… Любовь к искусству еще больше сближала их. Их беседы продолжались в письмах, когда Карральдо уезжал по делам или находился в одном из своих домов вне Венеции.

Карральдо знал, что род Ринарди был древним родом, но Паоло сказал, что деньги семьи тают. Его родители умерли, а сам он безнадежно непрактичен, и когда он получает сумму, которая согласно завещанию родителей выплачивается ему раз в три месяца, он немедленно тратит ее на свои любимые старые книги, произведения искусства и хорошее вино. Но Карральдо восхищался им, его удивительным даром слова. У Паоло был красивый голос, и просто слушать его – как он говорит, читает стихи по-итальянски или сонеты Шекспира на английском, или Вергилия на латыни – было все равно, что слушать музыку. Он считал Паоло обаятельным, чудесным человеком и Паоло, в свою очередь, тоже находился под впечатлением от Карральдо, заинтригованный атмосферой таинственности, которая его окружала, немыслимым богатством – одни картины в доме Энтони стоили целое состояние. Это было притяжение противоположностей. Они наслаждались обществом друг друга, но никогда не задавали слишком личных вопросов. Они были хорошими друзьями.

Иногда, в сумеречные часы перед закатом, за бутылкой хорошего бренди, они говорили о своих сокровенных чувствах. Бывало, разговор заходил о женщинах, о любви… и о сексе. И однажды, в такую вот ночь, Карральдо понял, что он больше не может жить наедине со своей душой; он должен либо рассказать правду о себе своему другу, либо покончить с их дружбой. Это было мгновенное решение – Паоло был единственным человеком, которому Карральдо позволил приблизиться к себе, единственным, с кем Энтони забывал о своей обычной настороженности и самоконтроле и которому выражал свои чувства. Теперь он понимал, что настал момент, когда он может потерять человека, которого он любил как верного друга и брата. Карральдо знал, что третьего пути нет. Так пусть Паоло станет судьей их дружбы.