– Никогда не верь рекомендациям, пока не узнаешь характер рекомендующего, – сказала тетушка Мэлоди, усаживаясь на один из удобных плетеных стульев в Квадри. – Но если ты хочешь попробовать granita, то я совершенно уверена, что здесь она не хуже, чем у Флориана.

– Поппи, – прошептала Энджел, когда тетушка Мэлоди отвернулась, прислушиваясь к звукам оркестра. – Ты себя очень странно ведешь. Почему ты так это расхваливаешь? И куда ты уходила сегодня в полдень?

Поппи колебалась; одна половина ее существа стремилась рассказать Энджел о сегодняшней встрече с Фелипе, но другая половина хотела сохранить свой секрет. Позже, обещала себе Поппи, она расскажет Энджел все, но сейчас это была ее волшебная тайна.

– О, я просто ходила к Флориану, – прошептала она в ответ Энджел. – Думаю, что это жара не дает мне покоя. – Но когда она зачерпнула свою granita, она попыталась представить себе опять, что это Фелипе сидит напротив нее, улыбаясь своей едва уловимой, уверенной, насмешливой улыбкой, говоря ей, что она красива, как женщины на полотнах Тициана, и целуя ее пальцы слегка прохладными крепкими губами. И она просто не могла дождаться, когда наступит завтрашний полдень.

Поппи примерила маленький кремовый жакет и табачного цвета юбку, которые мадам Моне выполнила по дизайну Вёрса, но Поппи это показалось слишком изощренным и вычурным. Отложив их в сторону, она надела желтое платье с рюшами, сшитое мисс Мэтьюс и с отчаянием подумала, что в нем она выглядит слишком молоденькой! Простая белая шелковая блуза и темно-зеленая юбка было единственным, что показалось ей подходящим. Поппи быстро привела в порядок свою прическу, обуздав волосы бесчисленным количеством заколок и шпилек. Она опаздывает! – подумала Поппи и устремилась в самую гущу тихого венецианского полдня – вдоль тенистых аллей и через маленькие игрушечные мостики, откидывая назад мятежные прядки рыжих волос, которые падали ей на глаза и скользили по щекам, уже влажным от пота.

Часы на башне уже показывали десять минут четвертого, когда она с разбегу влетела на Пьяццу, нервно приглаживая свои непокорные волосы. Внезапно она остановилась на бегу и попыталась придать своей походке чинный вид. С замирающим сердцем она заглянула сквозь стеклянные двери чайной Флориана, а потом зашла внутрь.

– Поппи! Я так рад! А я уже думал, что вы не придете!

Зеленоватые глаза Фелипе смотрели с такой искренностью, когда он взял ее руку в свои, глядя на нее так, словно она была самая удивительная и прекрасная девушка на свете. Опять Поппи почувствовала, что очутилась в особом, избранном мире, где существовали только она и он. Неотрывно глядя на него, она проговорила смущенно:

– Извините, я опоздала. И по самой глупой причине… Я просто не могла решить, что мне надеть.

Они сели за тот же столик… Их столик, – подумала Поппи, когда Фелипе подозвал вчерашнего официанта с черными бакенбардами и заказал una granita cioccolata per la bella signorina.

– Я была вчера вечером здесь, на Пьяцце, – сказала она застенчиво. – Я искала вас…

– Ах, как жаль, что я не знал! – воскликнул Фелипе. – Вчера вечером я обедал со своим дядей на загородной вилле. Это мое убежище, где я могу изредка спасаться от летнего венецианского зноя. Это сказочное место, Поппи. Там самые красивые в мире сады – с чудесными фонтанами, водопадами и потаенными гротами. И в один прекрасный день, – добавил он гордо, – вилла, эти райские сады и все поместье будут моими.

Он не рассказал ей сущий пустяк – то, что эти сады Эдема, разбитые его предками, разрослись и были запущены, что обширные земли поместья, с разбросанными на них ветхими домишками, фермами и виноградниками, были абсолютно непродуктивными из-за того, что годами ими никто не занимался. И что сквозь дыры в крыше виллы внутрь просачивалась дождевая вода.

– Эта сказочная вилла будет вашей? – повторила Поппи, затаив дыхание. Она подумала, что он, должно быть, забыл, что до сих пор держит ее руку, и, чувствуя смущение, она все же позволила своей руке оставаться в его теплой ладони.

Он кивнул.

– Мои отец и мать умерли, когда мне было семь лет. Дядя Умберто вырастил меня на вилле д'Оро и в наших двух палаццо – здесь, в Венеции.

– У вас два дворца? – выдохнула она. Он скромно пожал плечами.

– Один – это палаццо Ринарди, а другой перешел в нашу семью как приданое. Но, к сожалению, все это разрушается, потому что им давно необходим ремонт. Это стоит так дорого – содержать старинные постройки; зимой вода поднимается и свайные сооружения, фундамент, на котором покоится здание, начинают подгнивать. Боюсь, что на реставрацию пойдут все деньги семьи.

– Но они пойдут на такое хорошее дело, – сказала Поппи серьезно. – Нет ничего чудеснее, чем жить во дворце, дверь которого выходит на Гранд Канал, и плыть в собственной гондоле по этим сказочным рекам. О, Фелипе, вы, наверно, живете в одном из чудес света!

Он восхищенно пожал ее руку.

– Но почему бы нам не пойти и не взглянуть на эти чудеса палаццо Ринарди изнутри? И с Гранд Канала? – предложил он. – Этот дворец стоит здесь с пятнадцатого столетия, и он сам по себе – настоящая сказка!

Granita Поппи растаяла и превратилась в шоколадную массу, пока она смотрела на него, не в силах оторвать взгляда.

– Пятнадцатый век… – прошептала она. – В Калифорнии нет ничего подобного… такого древнего…

Фелипе поднял руку и отвел прядку волос от ее глаз.

– Расскажите мне о себе, о своем доме в Калифорнии. Я даже не могу себе представить тех мест.

• Легкая дрожь волнения и радости пробежала по ее венам, когда его пальцы коснулись ее лица. И Калифорния казалась такой далекой, когда она говорила ему об ослепительно-белом доме на ранчо, с цветниками во дворе, о звонкой, словно колокольчики, водяной россыпи фонтана, украшенного мексиканскими изразцами, о теплых конюшнях и своем арабском скакуне, Рани, по которому она ужасно скучала; рассказывала ему о просторных, волнующихся свежей травой акрах земли ранчо Санта-Виттория и огромных стадах скота и табунах. Она вспоминала об их доме на улице Де ла Вина, о поездках на лошадях и пикниках. И она рассказала ему о Нике и Розалии.

– Они – мои родители, – сказала она гордо, потому что сама поверила в это.

– И еще Энджел, – добавила она. – Моя сестра.

– Ваша младшая сестра? – спросил Фелипе лениво.

– Нет, о, нет. Нам обеим по восемнадцать, – ответила она, не думая.

– Обеим? – спросил он удивленно. – Вы – близнецы?

Поппи покраснела от замешательства, пойманная на лжи, в которую сама совершенно поверила.

– Я… да… – солгала она, замирая от страха. – Энджел немного старше… чуть-чуть.

– И? – вопросительно посмотрел Фелипе, поднимая брови.

Она взглянула на него, нервничая.

– И… что?

– И… кто еще?

Конечно, – как она могла забыть о нем!

– Еще – Грэг, – добавила она быстро. – Мой брат.

– Если бы вы знали, как я вам завидую, – вздохнул грустно Фелипе. – Когда мои родители утонули во время кораблекрушения на Адриатике, я стал жить с моим дядей Умберто. Вы не можете себе представить, как я был одинок, Поппи. Мой дядюшка – бакалавр, и он много времени проводил в Париже и Лондоне – гораздо больше, чем играл со своим маленьким воспитанником во дворе виллы.

– Мне так жаль, – тихо проговорила Поппи, ее голубые глаза светились сочувствием, когда она представила себе красивого маленького мальчика, сидящего в одиночестве на роскошной загородной вилле. Она настолько ушла в его жизнь, его несчастья, что совершенно позабыла о своем собственном несчастливом одиноком детстве.

Фелипе пожал плечами, выдавив из себя храбрую улыбку.

– Но все это в прошлом. А сегодня я здесь, у Флориана, вместе с самой чудесной девушкой, какую я только встречал в своей жизни.

Поппи опустила глаза и смотрела в тарелку, не зная, что сказать.

– Вы, наверно, знали так много девушек… – сказала она с усилием, покраснев.

– Да, это так. Но не таких, как вы, Поппи. Окончательно смутившись, она ничего не ответила, ее лицо горело; подозвав Карло, Фелипе положил монетку в его руку, не замечая счета.