– Памми! Стоп! Это же просто замечательно, что ты начала думать о чем-то кроме «Рубинового башмачка»!

– Да, но…

– Да, но все прекрасно! Как обычно. Тебе не о чем беспокоиться. Позвони мне завтра, после встречи с Фостом. И помни: радость и фантазия, Памела, веселье и выдумка!

– Ты сегодня выглядишь так же прекрасно, как и соблазнительно, – сказал Аполлон, целуя руку Памелы и медля оторвать губы от ее кожи.

И его взгляд, и этот поцелуй были полны намека.

«Отлично, – подумала Памела, сдерживая нервную дрожь, – и строго противоположно тому впечатлению, которое я хотела произвести».

– Могу поспорить, ты говоришь это всем девушкам, – насмешливо сказала она, подражая тону Вернель.

– Нет, не в последнее время, – ответил он, и его небесного цвета глаза потемнели и стали очень серьезными. – И я никогда не говорил этого с такой искренностью.

– Тогда спасибо, – кивнула Памела, безуспешно пытаясь не поддаваться чарам его глаз.

Она мысленно встряхнулась, как кошка, угодившая лапками в воду, и осторожно сменила тему:

– Как твоя сестра?

– Еще беспокоится, но все нормально.

Он взял Памелу под руку, чтобы усадить в кресло. Аполлону хотелось сжать ее в объятиях и начать целовать прямо здесь, перед их кафе. Но язык ее тела отчетливо говорил ему, что спешить нельзя, нужно держаться поосторожнее.

– Диана совсем не хотела обидеть тебя. Как она и сказала, она в последнее время слегка не в себе.

Памела хотела уже пожать плечами и бросить что-нибудь вроде «да мне-то какое дело», но остановилась. Вместо того она выпрямилась и посмотрела в его бездонные глаза.

– Я не собираюсь делать вид, что меня нисколько не задело то, что я вдруг узнала о твоем отъезде, о котором ты ничего мне не сказал. По правде говоря, мне захотелось просто сбежать от тебя подальше.

– По правде…

Он задумчиво кивнул, думая о том, как ему нравится ее искренность, и в то же время понимая, что слишком редко женщины вообще бывали честны с ним. Они обожали его… поклонялись ему… старались добиться его внимания. Но вряд ли кто-то из них хотя бы пытался вести себя честно.

– Тебе стало больно оттого, что ты подумала: я мог уехать, ничего не объяснив. Мне очень жаль, что так случилось. – Он коснулся ее щеки, а потом золотой монеты, висевшей на ее шее. – Меньше всего мне хотелось бы, чтобы ты чувствовала себя так, словно должна бежать от меня, чтобы защититься. Прошу, поверь, твоим чувствам рядом со мной ничто не грозит.

И снова она ответила с полной откровенностью:

– Я стараюсь поверить тебе, но больше я ничего не могу обещать.

Аполлон поднес к губам ее руку.

– Тогда я буду довольствоваться твоей честностью и тем, что у меня есть возможность завоевать твое доверие.

– Можешь ты объяснить, почему уезжаешь?

– Ты не слишком будешь возражать, если мы поговорим об этом за ужином? Я задумал для тебя кое-что необычное на сегодня.

– Ох, ладно. – Памела почувствовала радость, которую ей хотелось бы скрыть немного удачнее. – Я ужасно голодна.

Она встала, остро ощущая, что Фебус все еще держит ее руку, но совершенно не желая отбирать ее.

– Куда мы идем?

– На гору Олимп, – ответил он с сияющим взглядом.

– Звучит так, будто ресторан с подобным названием просто обязан быть где-то рядом, вот только я не припомню такого, хотя и осмотрела вроде бы весь «Форум». Он во «Дворце Цезаря»?

– В него можно войти через «Дворец Цезаря», но это закрытое место. О нем знают лишь немногие.

– Только боги, да? – пошутила Памела.

– Только боги, – согласился Аполлон, усмехаясь.

Они рука об руку пошли через «Форум» к казино.

Их пальцы интимно касались друг друга, и Памела вспоминала, как прекрасно это было: находиться в его объятиях, прижимаясь к его обнаженной груди… Она ощущала его необычный запах. Он не был похож на запах модного и ужасно мужского одеколона. Запах Фебуса был чистым и естественным, оставаясь мужским. Ей нравилось вдыхать его снова и снова.

– Ты закончила рисунки купален? – спросил Аполлон.

– Да, закончила, – ответила Памела, отгоняя наконец от себя мысли о его коже. – И мне они нравятся. Я никогда не делала подобного. Это очень волнует – когда создаешь нечто совершенно новое. Ну конечно, это удастся сделать только в том случае, если я сумею убедить Эдди.

– Думаю, ты его убедишь.

Я тоже всерьез на это надеюсь, я… ОХ ЧЕРТ ПОБЕРИ! – Памела резко остановилась, словно налетев на невидимую стену.

Она уставилась на сверкающие сумочки, выставленные в запертой стеклянной витрине, водруженной на мраморный постамент перед претенциозным магазинчиком дамских аксессуаров.

– Просто глазам не верю, до чего же она безупречна!

Памела, как зачарованная, выпустила руку Аполлона и подошла к витрине. Там в небольшой хрустальной коробке лежали три усыпанные драгоценностями сумочки. Одна – как детская копилка-поросенок, вторая представляла собой чудесную стрекозу, а третья… Именно к третьей и было приковано внимание Памелы. Это была точная копия рубинового башмачка Дороти из «Волшебника страны Оз». Под лампами витрины она играла и переливалась красными бусинками и полудрагоценными камнями и выглядела волшебной и знакомой, как будто только что прилетела из страны Оз…

– Я должна ее заполучить. – Памела помахала рукой, привлекая внимание продавца, что стоял внутри магазина.

Аполлон наблюдал, как Памела, совершенно очарованная сумочкой, похожей на красную туфельку на таком же высоком каблуке, как те, что любила носить сама Памела, нетерпеливо ждала, пока слуга отопрет ящик и осторожно достанет сумочку-туфлю. Памела почтительно взяла безделушку. Она посмотрела на золоченый ценник, висевший на застежке сумочки. И побледнела.

– Скажите, я действительно не ошибаюсь? Тут написано «четыре тысячи долларов», не четыре сотни? – спросила она служащего.

– Нет, мадам, вы не ошибаетесь. Эта сумочка – оригинальная работа Джудит Лейбер. – По тону слуги было ясно, что это вполне объясняет цену.

– Она прекрасна… – Памела неохотно отдала сумочку служащему, и тот вернул ее в стеклянный ящик.

– Могу я показать вам что-нибудь еще, мадам?

– Нет, спасибо.

Слуга запер ящик.

– Если я смогу быть вам еще чем-то полезен, только кликните.

Он развернулся на месте и вернулся на свой пост в бутик.

– Ты не собираешься ее покупать? – спросил Аполлон, расстроенный несчастным видом Памелы.

– Ты шутишь? Четыре тысячи долларов! Я не могу потратить такие деньги на сумочку.

– Но ты сказала, что она безупречна.

– Так и есть! И четыре сотни долларов можно отдать за такое совершенство. – Памела вздохнула и снова взяла его за руку, чтобы увести от магазина. – Идем, а то я разрыдаюсь.

– У тебя нет четырех тысяч долларов? – спросил Аполлон, когда они пошли дальше.

– Ну, у меня есть четыре штуки. Но у меня нет лишних четырех штук… по крайней мере, настолько лишних, чтобы выбросить на игрушку вроде драгоценной сумочки. Даже если это рубиновый башмачок самой Дороти. Ох, ладно. Может быть, когда-нибудь…

Аполлон подумал о толстом свертке бумажных денег, что лежал у него в кармане. Он не помнил точно, какую сумму взял с собой. Он просто вытащил сколько-то из пачки купюр, которые были по приказу Зевса оставлены Бахусом в золотой чаше у входа в портал. Аполлон быстро произвел мысленный подсчет и был почти уверен, что четыре тысячи там не наберется. Но в любом случае Памела считала это огромной суммой, скорее всего, слишком большой для подарка. Аполлон посмотрел на золотую монету, уютно устроившуюся в ложбинке между грудями Памелы. Памела и это не хотела принять от него, хотя даже отдаленно не представляла себе стоимости талисмана. Нет, она наверняка не позволит ему подарить ей ту сумочку.

Фальшивый камень сменился дорогим ковром, когда Аполлон и Памела покинули торговую зону «Форума» и вошли во «Дворец Цезаря».

– Сюда, – сказал Аполлон, поворачивая направо и минуя несколько рядов торопливо мигающих машин с прорезями для денег… а потом он замедлил шаг и остановился.