– Я не понимала этого прежде, но теперь понимаю. Думаю, во мне есть какая-то маленькая частица, которая всегда ощущала себя немножко смертной.

Артемида грустно улыбнулась, глянув на тело Памелы.

– Пожалуй, лучшая моя часть.

Поддавшись порыву, Артемида наклонилась и взяла монету с изображением ее брата, все еще висевшую на шее Памелы. И резким движением сорвала цепочку с тела.

– Аполлон будет рад, если я сохраню это для нее. Артемида сжала ладонь, и монета исчезла. А потом богиня опустилась на колени рядом с телом подруги.

– Что ты хочешь сделать? – спросил Эдди.

– Что могу, – тихо ответила Артемида.

Она подняла руки, и они начали светиться прохладным белым светом полной луны.

– Прощай, моя подруга, – тихо говорила Артемида, а свет с ее сияющих рук стекал вниз, на тело Памелы, изменяя его… восстанавливая… и делая то, что казалось правильным Артемиде.

Когда свет угас, искалеченное тело смертной снова стало прекрасным и юным. Артемида устало выпрямилась.

– Проводи меня, Эдди. Я должна вернуться и предстать перед моим отцом.

– Конечно, моя богиня.

Взяв богиню под руку, писатель осторожно повел ее прочь от тела погибшей смертной. Они почти уже дошли до мостовой, когда Артемида вдруг остановилась. Принюхиваясь, как лесной зверь, она повернула голову и прищурилась. Тот самый автомобиль… Он был смят спереди и залит кровью, и на нем отчетливо виднелись следы столкновения с телом Памелы.

Артемида подошла ближе и заглянула в машину. Женщина, замороженная чарами Аполлона, обеими руками вцепилась в руль. Она была надежно пристегнута ремнем и не пострадала, но ее широко раскрытые глаза были полны невыразимого ужаса. Артемида еще раз с силой втянула воздух.

От этой смертной воняло спиртным, но не только спиртным… Острый нюх Артемиды различил еще и сладкий дух амброзии, смешанный с похотью, и отчаянием, и наркоманией… Бог вина оставил здесь свой след, но не такой отчетливый и сильный, какой была связь Артемиды с Памелой. Эта связь была более скрытой, хотя и не менее действенной. Артемида прикрыла глаза, борясь с приступом бешеного гнева. Он заплатит, пообещала она себе. Она увидит, как Бахус заплатит за это.

Потом она открыла глаза и увидела, что Эдди пристально наблюдает за ней.

– Ты знаешь, почему это случилось.

– Да, – ответила Артемида.

Лицо Эдди вспыхнуло гневом.

– Заставь их заплатить, богиня.

– Заставлю, мой воин. Заставлю.

Артемида решительно повернулась лицом к чудовищной мешанине машин, возникшей из зависти и злобы. Она заговорила голосом, мощным от наполнявшей его бессмертной силы, и ее слова разнеслись над Лас-Вегасом; прекрасная Охотница утешала, исцеляла, а потом уничтожила последние следы мерзких чар Бахуса.

Пусть освободится их дух

И этой ночью никто больше не умрет.

Эта женщина – чудо, которое они увидят,

Хотя и не поймут, почему и как оно случилось.

Пусть прольется мое благословение на их

смертные души,

Пусть оно смоет их воспоминания… и облегчит их боль.

Артемида уронила руки, и столпотворение вокруг них ожило. Крики «Вы можете в это поверить? Нет, вы видите?..» заполнили ночь, люди заметались по улице, а воздух вдали прорезал вой сирены «скорой помощи».

Среди всей этой суматохи Артемида взяла Эдди за руку. И они ушли, никем не замеченные, окруженные полем бессмертной безмятежности.

– Ты сделала доброе дело, моя богиня. – Эдди погладил Артемиду по руке, когда они уже вышли на дорожку ко входу во «Дворец Цезаря».

Артемида улыбнулась.

– Спасибо. – И тут же склонила голову набок, о чем-то размышляя.

– Богиня? – окликнул ее писатель.

– Эдди, я, возможно, не смогу больше вернуться сюда. На Олимпе могут счесть все эти события слишком большим вмешательством в жизнь смертных.

– Я понимаю.

Он немного помедлил и наконец позволил маске эксцентричного литератора соскользнуть с лица, открыв сердечную боль, ясно читавшуюся в глазах.

– Я с самого начала знал, что ты не останешься со мной. Но я выбрал любовь к тебе. И я не сожалею о своем выборе. Я буду хранить в сердце память о тебе, пока жив.

– Возможно, есть способ сохранить не только память обо мне в твоем сердце, – медленно произнесла Артемида. – Эдди, ты когда-нибудь слышал о королевстве Талса, что в Оклахоме?

Глава тридцать третья

– Гадес!

Стены дворца Гадеса содрогнулись от голоса Аполлона.

Темный бог ворвался в тронный зал, а его жена спешила за ним.

– Аполлон?

Гадес едва узнал своего друга в этом чужаке в перепачканной кровью одежде, прижимавшем к груди сияющую сферу. Дикий, безумный взгляд был совершенно незнаком Гадесу; бог света никогда не смотрел так.

– Что случилось?

– Они убили ее! Эти железные твари! Я не смог их остановить. Я не смог добраться до нее вовремя.

Аполлон тяжело дышал и говорил отрывисто.

Жена Гадеса вышла вперед. Душа Каролины, скрытая в бессмертном теле Персефоны, содрогнулась, сразу все поняв.

– Это Памела… – сказала она, глядя на шар яркого света.

– Душа современной смертной? Ты принес сюда душу современной смертной?! – воскликнул Гадес.

– Конечно, принес сюда, – сердито сказала Лина, – а что еще он мог сделать?

– Ты должен все исправить! Ты должен сделать ее снова Памелой!

Внимательный взгляд Лины впился в бога света.

– Так, довольно этой болтовни. Она все та же Памела, и ты наверняка пугаешь ее. – Она обернулась на мужа. – Любовь моя, ты должен быть рад ей и приветствовать ее.

Владыка Подземного мира неохотно шагнул вперед. Он протянул руку, но прежде чем коснуться шара, посмотрел в глаза Аполлону.

– Не слишком-то мудро нарушать законы Вселенной, друг мой.

– Она моя половинка, – ответил Аполлон.

Темный бог грустно покачал головой.

– Будем надеяться, что богини судьбы проявят понимание.

Он коснулся ладонью сияющего шара.

– Добро пожаловать в мои владения, Памела. Свет задрожал – а потом стал расширяться.

И со звуком, очень похожим на вздох, он стал приобретать новые формы и очертания – пока наконец в объятиях Аполлона не очутилась Памела. Ее тело все еще слегка светилось, и вся она выглядела нереальной, прозрачной, как будто была незаконченным акварельным портретом самой себя. Аполлон, всхлипнув, крепче обнял ее. Памела была прохладной и слишком легкой. Аполлон боялся, что, если выпустит ее, она уплывет прочь. Памела молчала и не шевелилась.

– Памела! – воскликнул бог света. – Это я! Ты со мной. И теперь все будет хорошо.

Легкая дрожь пробежала по ее почти нематериальному телу.

– Аполлон?

Она слегка отстранилась от него, растерянно оглядываясь по сторонам. Она видела, что стоит в гигантском мраморном зале рядом с Аполлоном, прекрасной молодой женщиной и высоким смуглым мужчиной. Потом ее взгляд опустился к собственному телу – и Памела побледнела от потрясения.

– Скажи, что это мне снится, Аполлон. Скажи, что я скоро проснусь, – произнесла она дрожащим голосом.

– Не могу, – хрипло ответил он.

– Памела…

Голос Лины лился тепло и спокойно. Она легко коснулась руки духа недавно умершей.

– Меня зовут Каролина; если хочешь, можешь звать меня Линой. А это мой муж, Гадес.

Глаза Памелы на бледном лице казались огромными и круглыми.

– Гадес? – прошептала Памела.

Деревянным движением она подняла полупрозрачную руку и уставилась на нее.

– Я умерла? И теперь я в…

Ее взгляд снова метнулся к Гадесу, а рот открылся, как будто Памела хотела закричать.

– Ты в Элизиуме, – сказала Лина с мягкой улыбкой.

Она взяла руку, которую Памела продолжала держать перед лицом, и сжала ее в своих ладонях, желая, чтобы бессмертная сила Персефоны, таившаяся в ней, успокоила Памелу.

– А если точнее, ты в нашем дворце на краю полей Элизиума. Подземный мир невероятно прекрасен, милая. И здесь тебе совершенно нечего бояться.