— Он ведь не это имел в виду...

— Возможно.

— Если с вами из-за меня что-то случится, я себе этого никогда не прощу!

— Именно на это он и рассчитывает. Но я готов рискнуть — так же, как и Томас.

А про себя я подумал, что, если ее муж не сломался сразу, увидев, как ей приставили к виску пистолет, вряд ли он сдастся ради кого-то из нас.

— С кем-то из тех, кто мне дорог или работает на меня... — повторила она и содрогнулась.

— Ерунда. Ничего он не сделает! — ободряюще сказал я.

Принцесса тихо ответила, что надеется на это, и ушла спать. Я снова обошел большой дом, проверяя замки и раздумывая, чего я еще не предусмотрел.

Наутро оказалось, что кое-чего я действительно не предусмотрел.

В семь часов, когда зажужжал внутренний телефон, я уже проснулся. Даусон сонным голосом попросил меня подойти к городскому телефону, потому что мне звонят. Я взял трубку и услышал голос Уайкема.

Конюшня по воскресеньям просыпается рано, как и в другие дни. Я привык к ранним звонкам Уайкема — он всегда вставал в пять. Однако сегодня голос у него был такой встревоженный, каким я его еще никогда не слышал.

Поначалу я принялся даже мучительно соображать, что такого я мог натворить во сне.

— Ты... ты понял, что я с-сказал? — Он даже заикался от волнения.

— Две! Д-две лошади п-принцес-сы! М-мертвые!

— Две?! — Я резко выпрямился и похолодел. — Как? То есть... которые?

— Они лежат мертвые у себя в денниках. Уже окоченели. Должно быть, прошло несколько часов... — Которые? — со страхом повторил я. На том конце провода ответили не сразу. Уайкем и в лучшие времена плохо помнил клички лошадей, и сейчас, должно быть, у него в голове прокручивался длинный список героев былых времен.

— Те две, что участвовали в скачках в пятницу, — сказал он наконец.

Я онемел.

— Эй, ты слушаешь? — окликнул он.

— Д-да... Вы имеете в виду... Каскад и Котопакси?

«Нет, — подумал я, — этого не может быть. Это неправда. Только не Котопакси! И перед самым Большим национальным!»

— Каскад, — сказал он. — И Котопакси.

— О нет... Что с ними? — спросил я.

— Я позвал ветеринара, — сказал Уайкем. — Из постели вытащил. Сам не знаю как. Это его работа. Но две! Я понимаю, одна могла сдохнуть. Бывает. Но чтобы две!.. Скажи принцессе, Кит.

— Это ваша работа! — возразил я.

— Нет-нет. Ты уж там... Расскажи ей. Лучше так, чем по телефону. Они ведь для нее все равно как дети.

«Те, кто ей дорог...» Господи Иисусе!

— А Кинли? — настойчиво спросил я.

— Чего?

— Кинли... ну, тот, что вчера пришел первым.

— А, этот! Этот в порядке. Мы всех лошадей проверили, когда нашли тех двух. У них ведь денники рядом были, ты, наверно, помнишь... Скажи принцессе, Кит, ладно? Нам ведь их убрать надо. Пусть она решит, что делать с тушами. Хотя если они отравленные...

— Вы думаете, их отравили? — спросил я.

— Не знаю. Скажи ей, Кит! — Он с треском швырнул трубку, и я отошел от телефона, готовый взорваться от бессильного гнева.

Убивать лошадей! Если бы Анри Нантерр сейчас был здесь, я затолкал бы его пластиковый пистолет ему в глотку! Каскад и Котопакси... Я ведь их знал много лет! Я оплакивал их, словно друзей.

Даусон согласился попросить свою жену разбудить принцессу и сказать, что я должен сообщить ей печальные новости о ее лошадях и буду ждать ее в гостиной. Я оделся и спустился вниз. Принцесса, встревоженная, вскоре вышла.

— Что случилось? — спросила она. — С кем?

Когда я сказал, ее ужас сменился мрачными раздумьями.

— Он не мог этого сделать! — воскликнула она. — Вы ведь не думаете, что...

— Если это он, — сказал я, — то он об этом пожалеет.

Она решила, что нам следует немедленно поехать на конюшню к Уайкему.

Я пытался ее отговорить, но она настаивала на своем.

— Нет-нет, я должна поехать. Бедный Уайкем! Он нуждается в поддержке и утешении. Мне будет не по себе, если я не поеду.

Сама она нуждалась в утешении куда больше Уайкема... Но, как бы то ни было, в половине девятого мы были уже в дороге. Принцесса успела накрасить губы. Томас лишился выходного, но, казалось, не возражал. Я предложил повести машину сам, но мое предложение было с негодованием отвергнуто.

Конюшня Уайкема, в часе езды от Лондона, была расположена рядом с небольшой деревенькой на склонах суссекских холмов. Это был большой комплекс строений, беспорядочно расширявшийся и достраивавшийся в течение целого столетия. Владельцам здесь очень нравилось, потому что конюшня представляла собой целый лабиринт маленьких двориков, по восемь-десять денников в каждом, с кустами остролиста в красных кадках. Для работников этот живописный лабиринт означал много лишней беготни и уйму потерянного времени.

Лошади принцессы стояли в пяти двориках, вперемешку с другими. Уайкем, как и многие тренеры, предпочитал ставить лошадей одного владельца не всех вместе, а рядом с чужими. И Каскад с Котопакси были единственными принадлежавшими принцессе лошадьми, которые стояли во дворе, ближайшем к въезду.

Мы остановились у дома Харлоу и пошли пешком к арке, ведущей в соседний дворик. Услышав, что мы приехали, Уайкем вышел нам навстречу.

«Постарел он за эту неделю», — с беспокойством подумал я, глядя, как он шаловливо целует ручку принцессе. Он всегда делал вид, что флиртует с ней, сверкая глазами и демонстрируя остатки былого мощного обаяния. Но в это утро он был рассеян. Когда он снял шляпу, его седые волосы разметались на ветру. Худые старческие руки дрожали.

— Дорогой мой Уайкем! — встревоженно воскликнула принцесса. — Вы же простудитесь!

— Идемте в дом, — сказал он, направляясь в ту сторону. — Так оно лучше будет.

Принцесса заколебалась.

— А мои бедные лошадки еще здесь?

Уайкем кивнул с несчастным видом.

— У них там ветеринар.

— Тогда я, пожалуй, пойду посмотреть на них, — просто сказала она и решительно направилась во двор. Мы с Уайкемом потащились следом, даже не пытаясь ее отговорить.

Двери двух денников были открыты. Внутри горели слабые электрические лампочки, хотя снаружи было совсем светло. Все прочие денники были заперты.

— Мы оставили других лошадей в денниках, — говорил Уайкем. — Они вроде бы не беспокоятся, потому что крови нет... лошади крови боятся, знаете ли...

Принцесса слушала вполуха. Подходя к денникам, где на темно-коричневой торфяной подстилке лежали ее лошади, она замедлила шаг. Их тела выглядели бесформенными грудами.

Когда лошади погибли, они были в ночных попонах, но то ли ветеринар, то ли Уайкем, то ли конюхи сняли их и положили к стене. Мы молча смотрели на темную блестящую шкуру Каскада, на гнедого, словно припорошенного снегом Котопакси...

Робин Кертис, долговязый ветеринар с мальчишеской физиономией, иногда встречался с принцессой. Со мной он виделся гораздо чаще. На нем был зеленый комбинезон. Он кивнул нам и извинился, что не может пожать руку — ему сперва надо помыться.

Принцесса ответила на приветствие и сразу довольно хладнокровно спросила:

— Пожалуйста, скажите... как они умерли?

Робин взглянул на Уайкема, на меня, и поскольку мы не возражали, посмотрел на принцессу и сказал ей прямо:

— Их пристрелили, мэм. Они даже ничего и понять не успели. Их убил человек, мэм. Из пистолета.

Каскад лежал наискосок поперек денника, головой к двери. Голова его находилась в тени. Робин Кертис шагнул на торфяную подстилку, наклонился и приподнял черную челку лошади.

— Его плохо видно, мэм, потому что лошадь черная, но вот тут, прямо под челкой, есть пятно.

Он выпрямился, вытер руки платком.

— Сразу и не заметишь, — сказал он. — Особенно если не знать, что искать.

Принцесса отвернулась. В глазах ее блеснули слезы, но лицо оставалось спокойным. Отошла к соседнему деннику и некоторое время постояла в дверях.

Котопакси лежал крупом к двери, головой к кормушке, так что головы не было видно.