Мейнард снял шляпу и мужественно ответил, что очень рад, что ей так повезло, тем более что ее жокей вырвался вперед слишком рано и едва не проиграл скачку на финишной прямой.
— Но, мистер Аллардек, — говорила принцесса, в то время как я вежливо обошел его и направился к двери весовой, — если бы он не вырвался так далеко вперед, он бы тем более не продержался на подъеме.
«Она не только замечательная леди, — с благодарностью подумал я, садясь на весы, — она еще и понимает, что происходит во время скачки! Немногие владельцы могут этим похвастаться».
Однако Мейнард меня тревожил. Было очень похоже на то, что он нарывается на драку. Так что надо все время быть настороже, чтобы по возможности избежать стычки. Снятый мною фильм о Мейнарде вполне может погубить его репутацию, но это крайнее средство, и не следует прибегать к нему из-за таких пустяков: он охраняет от разрушительных последствий одержимости Мейнарда не только меня, но и Бобби с Холли, что важнее. Конечно, если я пущу в ход этот фильм, карьере Мейнарда придет конец, но зато его злоба вырвется на волю. Терять ему будет больше нечего, и тогда всем нам будет угрожать серьезная опасность.
Ну а тем временем мне, как всегда, предстояло еще две скачки. Я еще два раза покрыл расстояние между стартом и финишем, не думая об осторожности, и по милости богов ни разу не упал. Мейнард по-прежнему злобно пялился на меня, я по-прежнему был предельно учтив, и мне таки удалось дожить до чая целым и невредимым.
Я переоделся и отправился в ложу принцессы. Кроме нее, там были лорд Вонли, Литси и Даниэль. Беатрис не было.
— Дорогой мой, — воскликнул лорд Вонли, лучась доброжелательностью, — какая скачка! Я как раз зашел, чтобы поздравить принцессу Касилию. Замечательно, друг мой, просто замечательно! Какой тонкий расчет!
— Благодарю вас, — вежливо ответил я.
— А вчера? Это было сделано великолепно! Высший класс!
— Мои лошади вчера не участвовали, — с улыбкой заметила принцесса.
— Да нет, я не о скачке, а о том, как он спас жизнь тому остолопу в Брэдбери.
— Какому остолопу? — удивилась принцесса.
— Ну, какой-то дурень полез куда его не просили и свалился с галереи. Как, Кит вам не рассказывал? Хотя да, пожалуй, — задумчиво сказал лорд Вонли, — это не в его духе. Во всяком случае, сегодня на ипподроме только и было разговоров, что об этом происшествии. Об этом писали почти во всех газетах.
— Я не читала сегодняшних газет, — объяснила принцесса.
Лорд Вонли любезно пересказал ей из вторых рук повествование о вчерашних событиях. В общем и целом оно соответствовало действительности. Литси с Даниэль усердно глазели в окна, а я жалел о том, что не могу съесть пирожное с кремом. Наконец запас восторженных эпитетов у лорда Вонли иссяк.
— Да, кстати! — сказал он мне, взяв с чайного столика лежавший на нем большой коричневый конверт и протянув его мне. — Это вам. Все, что у нас нашлось. Надеюсь, вам это пригодится.
— Спасибо большое! — сказал я, взяв конверт.
— Пожалуйста! — ответил лорд Вонли, лучезарно улыбаясь. — Принцесса Касилия, благодарю за чай! И еще раз поздравляю!
И он удалился, источая благожелательность, оставив принцессу ошеломленной.
— Вы же были в Брэдбери! — сказала принцесса Литси и Даниэль. — Вы видели, как это произошло?
— Нет, не видели, — ответила Даниэль. — Мы прочли об этом сегодня утром, в «Спортивной жизни».
— А почему же вы мне не сказали?
— Кит не хотел огласки...
Принцесса посмотрела на меня. Я пожал плечами:
— Да, не хотел. И я вам буду очень признателен, принцесса, если вы не скажете об этом миссис Бэнт.
Она не успела спросить почему, потому что в этот момент появилась сама Беатрис. Легка на помине. Она вошла в ложу с довольной ухмылкой, которая еще больше расширилась при виде меня. Не сводя с меня глаз, Беатрис с аппетитом слопала пирожное с кремом, словно мой голодный вид доставлял ей особое удовольствие. Я слегка усмехнулся про себя. Если бы это было единственным несчастьем, свалившимся на меня за сегодняшний день, я был бы счастливым человеком!
Принцесса сказала Беатрис, что пора уезжать, потому что последняя скачка давно окончилась, и увела ее к «роллс-ройсу». Нечего было и надеяться, что Литси поедет с ними, даже если бы он этого хотел: Даниэль цеплялась за его руку всю дорогу до автостоянки. Ей не хотелось оставаться со мной наедине после вчерашнего объяснения, и я понял, что без его поддержки она бы вообще не решилась приехать. Впрочем, наверно, я знал это с самого начала. Завтра скачки снова будут в Сандауне, и я начинал думать, что, возможно, если Даниэль на них не поедет, всем будет спокойнее.
Когда мы добрались до машины. Литси по настоянию Даниэль сел на переднее сиденье, а сама она устроилась сзади. Прежде чем завести машину, я открыл коричневый конверт, который вручил мне лорд Вонли.
Внутри оказалась маленькая вырезка из газеты, еще одна вырезка, побольше, из иллюстрированного журнала, черно-белая фотография восемь на десять и записка от лорда Вонли с комплиментами и просьбой вернуть все это в «Глашатай», потому что у них остались только ксероксы.
— Что это? — спросил Литси.
Я передал ему черно-белую фотографию, на которой была изображена церемония вручения приза после скачки. Даниэль заглянула Литси через плечо и спросила:
— Что это за люди?
— Человек, которому вручают кубок, — это Нантерр.
Оба сказали «Ох ты!» и вгляделись повнимательнее.
— Рядом с ним — французский тренер Вийон. Дело происходит, я так понимаю, на ипподроме в Лонгшаме. Посмотрите на обороте, там должна быть какая-то информация.
Литси перевернул фотографию.
— Тут написано просто: «После скачки на При-де-ля-Сите: Вийон, Нантерр, Дюваль».
— Дюваль — это жокей, — пояснил я.
— Так вот как выглядит этот Нантерр... — задумчиво протянул Литси.
— Да, его ни с кем не спутаешь.
Он передал фотографию Даниэль.
— Ну, что там у нас еще?
— Статья из прошлогоднего английского журнала, посвященная грядущему Дерби. В нем должна была участвовать одна из лошадей Вийона, как там сказано, «после недавнего триумфа в Лонгшаме». Нантерр упоминается в качестве одного из владельцев. Газетная вырезка, тоже английская, оказалась не более содержательной. Прюдом, жеребец французского предпринимателя Анри Нантерра (тренер Вийон), прибыл в Англию, чтобы участвовать в скачках в Нью-маркете, но при выгрузке из самолета умер от сердечного приступа. Все.
— А кто фотограф? — спросил я, обернувшись к Даниэль. — Там не написано?
— "Все права принадлежат «Глашатаю», — прочла она на обороте. Я пожал плечами.
— Наверно, они ездили в Париж на какую-то большую скачку. Скорее всего, на Триумфальную арку.
Я забрал фотографию и сунул все вместе обратно в конверт.
— Какое решительное лицо! — сказала Даниэль, имея в виду Нантерра.
— И голос тоже решительный.
— А мы ни на шаг не продвинулись, — вздохнул Литси.
Я завел машину и двинулся к Лондону. На Итон-сквер ничего интересного не произошло, и Робби начинал скучать.
— Ничего, — сказал я ему, — ты отрабатываешь свой хлеб самим своим присутствием.
— Слушай, мужик, а что толку? Все равно же никто не знает, что я здесь!
— Не беспокойся, — сухо сказал я. — Все, что происходит в доме, становится известно человеку, от которого ты этот дом охраняешь. Так что не расслабляйся.
— Я и не расслабляюсь! — обиделся Робби.
— Вот и хорошо.
Я показал ему фото из «Глашатая».
— Вот этот человек, — сказал я ему, ткнув пальцем в фотографию. Если увидишь его, будь осторожен. Он носит пистолет. Возможно, пистолет заряжен, а возможно, и нет. И у него вечно в запасе какие-нибудь пакости.
Робби долго и внимательно смотрел на фотографию. И наконец сказал:
— Я его запомнил.
Я отнес приношения лорда Вонли в «бамбуковую» комнату, позвонил Уайкему, прослушал сообщения с автоответчика, разобрался с ними — обычные вечерние дела. Когда я спустился в гостиную выпить рюмочку перед ужином. Литси, Даниэль и принцесса обсуждали французских импрессионистов, выставлявшихся в Париже около 1880 года.