Я ехал очень быстро. Добравшись до Виндзора, мы почти бегом бросились к весовой. У весовой уже ошивался Дасти, выразительно поглядывавший на часы.

— Как нога? — с подозрением спросил он. — Ты все еще хромаешь.

— Ничего, в седле я хромать не буду, — пообещал я.

Дасти глянул на меня исподлобья и убежал седлать. Даниэль сказала, что пойдет съесть сандвич и выпить кофе.

— Тебе одной не скучно будет?

— Нет, не будет. Иначе бы я не поехала.

За эти месяцы она успела подружиться с женой тренера из Ламборна, на лошадях которого я часто ездил, и с женами некоторых жокеев, но я знал, что когда она приезжает на скачки без тети, ей бывает одиноко.

— В четвертой скачке я не участвую, — сказал я. — Я приду к тебе на трибуны.

— Ладно, ладно. Иди переодевайся. Ты уже опаздываешь.

Я решил не оставлять документы в машине и взял их с собой на ипподром. В раздевалке я отдал их на хранение своему помощнику. Мой помощник был надежнее любого банковского сейфа. Ценные вещи (бумажник, к примеру) он прятал в необъятном кармане своего черного дерматинового фартука. Видимо, именно затем он этот фартук и завел: в раздевалках нет запирающихся шкафчиков и всю одежду вешают на крючок.

Сегодняшние скачки не сулили особых сложностей. Первую из своих (вторую по расписанию) я выиграл, обойдя соперников на двадцать корпусов Дасти сказал, что я перестарался; вторую проиграл, отстав примерно на столько же — Дасти снова был недоволен. Следующая скачка была четвертая.

Ее я провел на трибунах с Даниэль. Кроме того, я виделся с ней урывками по дороге от весовой к паддоку. Я сообщил ей последние известия о Джо, жокее, который пострадал в Сандауне, — он очнулся и шел на поправку. Даниэль сказала, что они пили кофе вместе с Бетси, женой тренера из Ламборна. Она говорила, что все замечательно, просто чудесно.

Было третье марта. Было холодно, дул порывистый ветер. И внезапно оказалось, что до Национального охотничьего приза в Челтенхеме осталась всего неделя.

— Бетси говорит, ужасно жаль, что тебе так не повезло с Золотым кубком. Теперь, когда Коля убили, ты уже не сможешь в нем участвовать...

— Да. Разве что какой-нибудь бедолага ключицу сломает...

— Кит!

— Но ведь так оно и бывает.

Судя по виду Даниэль, напоминать ей об этом явно не стоило. Я пожалел, что затронул больную тему. Я пошел на пятую скачку, думая о том, что сегодня, видимо, решающий день: Даниэль хочет в последний раз проверить, сможет ли она мириться с моим образом жизни. Я ежился на ветру и думал, что потерять ее — худшее из всего, что может мне грозить. Я пришел третьим.

Когда я вернулся туда, где расседлывают лошадей, Даниэль уже ждала меня, напряженная, бледная, заметно дрожащая.

— В чем дело? — резко спросил я, соскользнув на землю. — Что случилось?

— Он тут! — со страхом сказала он. — Анри Нантерр! Это он, я уверена.

— Слушай, — сказал я. — Мне надо пойти взвеситься. Это недолго, я просто сяду на весы и сразу выйду. А ты стой у двери весовой и никуда не отходи.

— Хорошо...

Она отправилась туда, куда я сказал. Я расседлал лошадь и обнадежил владельцев, отчасти удовлетворенных призовым местом. Взвесился, отдал седло, хлыст и шлем помощнику и вышел к Даниэль. Дрожать она перестала, но вид у нее все равно был напуганный.

— Где ты его видела? — спросил я.

— На трибунах, во время скачки. Он шел снизу и, похоже, пробивался ко мне. Расталкивал народ, извинялся и все поглядывал в мою сторону, проверял.

— Ты уверена, что это он?

— Он был точно такой, как на фотографии. И как ты его описывал. Я сперва не поняла... а потом я его узнала. Я... — она сглотнула, — я так испугалась! Он словно скользил сквозь толпу, точно угорь.

— Да, это он, — мрачно сказал я.

— Я сбежала от него, — сказала Даниэль. — Это было как в страшном сне. Я не могла идти быстро... так много народу, все смотрят скачку, я им мешаю... Когда я спустилась с трибун, скачка уже кончилась... я побежала...

Что мне делать? У тебя еще одна скачка...

— Ну, это будет ужасно скучно, но, видимо, придется, — сказал я извиняющимся тоном. — По крайней мере, там ты будешь в безопасности... Иди в дамскую комнату и сиди там. Найди стул и жди. Служительнице скажешь, что ты устала, что тебе дурно, тебя тошнит — все, что угодно. Сиди там до конца скачки. А потом я тебя заберу. Не позже чем через полчаса. Я кого-нибудь пришлю... А иначе не выходи, ни под каким соусом. Надо придумать какой-нибудь пароль...

— Рождество, — предложила Даниэль.

— Ладно. Без пароля не выходи, даже если тебе скажут, что я разбился и меня увозят в больницу или что-нибудь в этом духе. Я дам пароль своему помощнику и попрошу тебя забрать, если я сам не смогу... Но я непременно смогу! — закончил я, заметив, что она испугалась еще больше. — Я буду очень осторожен. Постарайся, чтобы Нантерр не видел, как ты будешь туда входить. Но если он все же тебя выследит...

— Я не выйду, — пообещала она. — Не беспокойся.

— Даниэль...

— Что?

— Я люблю тебя. Правда!

Она моргнула, опустила голову и быстро ушла. Я подумал, что Нантерр мог знать, что я буду на скачках в Виндзоре — для этого было достаточно заглянуть в газеты, — и что меня, как и любого из членов семьи принцессы, можно застать врасплох не только в темном переулке.

Я проводил Даниэль, не выпуская ее из виду, пока она не исчезла в единственном месте, куда Нантерр не мог за ней последовать. Потом поспешил обратно, переодеваться в новые цвета и взвешиваться. Француза нигде не было видно, но это не значило, что он не видит меня. Однако в силу своей профессии я все время находился на виду, и это было мне на руку: на скачках Нантерр на меня напасть не сможет, потому что, куда бы я ни шел, на меня все время смотрели. В паддоке, верхом на лошади, на трибунах... всюду, где бы ни появился жокей, люди провожают его взглядом. Вот за воротами ипподрома, когда я снова стану обычным человеком...

Последнюю скачку в Виндзоре я провел с особым тщанием, тем более что это был стипль-чез для новичков, дело непредсказуемое. Мой конь принадлежал не Уайкему, а мужу Бетси, тренеру из Ламборна. Честно признаться, для него это была не столько борьба не на жизнь, а на смерть, сколько хороший учебный заезд.

Четвертое место мужа Бетси вполне устроило, потому что препятствия новичок брал хорошо, а я сказал, что в следующий раз он непременно выиграет, как всегда говорят, чтобы утешить тренера и владельцев.

Я взвесился, быстро переоделся, забрал у помощника свое имущество и написал Даниэль записку: «Рождество наступило. Нам пора».

Записку отнесла Бетси. Через минуту она появилась вместе с Даниэль.

Обе они улыбались.

Я вздохнул с облегчением. Даниэль, похоже, тоже. Бетси покачала головой по поводу наших ребяческих забав, и мы с Даниэль отправились на быстро пустеющую автостоянку.

— Ты Нантерра не видел? — спросила Даниэль.

— Нет.

— Но я уверена, что это был он!

— Я тоже.

Моя машина стояла почти одна на краю ряда. Все соседи уже уехали. Я остановился поодаль и достал из кармана дистанционный стартер.

— Но это же твоя игрушка на случай мороза! — удивленно воскликнула Даниэль.

— Угу, — сказал я и нажал на кнопку. Ничего не взорвалось. Мотор спокойно завелся.

Мы подошли к машине, и я снова все тщательно проверил, но никаких неполадок не нашел.

— А если бы она взорвалась? — спросила Даниэль.

— Лучше машина, чем мы.

— Ты что, думаешь, он и на такое способен?!

— На самом деле, не знаю. Но я предпочитаю на всякий случай принять меры предосторожности, даже если они окажутся бесполезными. Лучше так, чем потом пожалеть.

Я выехал на шоссе и на первом же перекрестке развернулся и поехал в обратную сторону.

— Тоже «на всякий случай»? — насмешливо осведомилась Даниэль.

— Тебе очень хочется, чтобы тебе плеснули в лицо кислотой?

— Не особенно...

— Ну вот. Мы не знаем, какая у Нантерра машина. А на шоссе преследователь может часами незаметно висеть у тебя на «хвосте». Я не желаю, чтобы он поймал нас на одной из этих узких улочек в Чизике.