Что касается таинственного полковника Стюарта, то он поспешно покинул Махомадабад, свою резидентуру на границе, едва до него дошли известия о падении Геок-Тепе. Узнав новость первым, он поспешил передать ее в британскую миссию в Тегеране. Даже если его поездка на границу не была санкционирована, теперь он мог чувствовать себя совершенно спокойно: Министерству иностранных дел слишком поздно было что-либо предпринимать, когда он уже находился на пути домой. Действительно, в Тегеране он посетил британскую миссию, где информировал посла, которого прежде так старательно избегал. В опубликованных много лет спустя заметках о событиях той поры, озаглавленных «По Персии под чужой личиной», Стюарт чрезвычайно осмотрительно пишет о том, что он действительно пережил в этом взрывоопасном краю, путешествуя под видом армянского торговца лошадьми. Архив миссии, находящийся в настоящее время в Лондонской Индийской библиотеке, не содержит дополнительных сведений об этом. Несомненно лишь одно: его тайная и запрещенная (если это действительно было так) деятельность не повредила его карьере. Через несколько месяцев он вернулся на персидскую границу, на этот раз как сотрудник миссии, должность которого носила расплывчатое название «особый уполномоченный».
Победитель при Геок-Тепе генерал Скобелев оказался менее удачлив. В ответ на протест Европы по поводу резни невинных туркмен царь вынужден был снять его с должности и отправить в Минск— не такое уж захолустье, но боевому генералу делать там было нечего. Официально это было сделано для того, чтобы успокоить европейское общественное мнение. Однако, по утверждению некоторых, на самом деле это стало замаскированной отставкой. Санкт-Петербургу не нравилось, что Скобелев страдает манией величия и явно выказывает политические амбиции. Он, например, даже предложил канцлеру Германии Бисмарку, которого поносил как самого большого противника России, драться с ним перед их армиями на дуэли до смертельного исхода. Скобелева, который познал успех, определенно хотели поставить на место. Генерал, которому не было и сорока, потерял все шансы на дальнейший триумф, а ведь он только ради него и жил. Его стали преследовать кошмары о смерти в постели, а не на поле битвы. Через год после победы при Геок-Тепе его кошмар осуществился: генерал скончался от сердечного приступа, случившегося, как шептались, во время посещения московского борделя.
Захват Геок-Тепе сам по себе не вызвал неуместной тревоги ни в Лондоне, ни в Калькутте (кроме, конечно, русофобов). Эта крепость с глинобитными стенами ни для кого не представляла большого стратегического значения. Кроме того, ее захват не стал полной неожиданностью. Считалось, что «туркмены, которые сами были ответственны за превеликие человеческие страдания, получили по заслугам», хотя последующая резня их жен и дочерей была осуждена всеми как отвратительная и ненужная. Что действительно беспокоило британцев, так это вопрос: двинутся ли русские теперь на восток, к Мерву, откуда очень легко было осуществить бросок в Афганистан и занять Герат? Санкт-Петербург, еще не готовый к дальнейшей экспансии, прекрасно знал об этих британских опасениях и беспокоился, как бы Лондон не принял решения о превентивном ударе, о захвате Герата и, как требовали некоторые «ястребы», возможно, даже Мерва. Чтобы рассеять эти британские опасения, Санкт-Петербург дал ряд гарантий, что не имеет никаких дальнейших планов в Транскаспии и, конечно, никаких намерений расположиться в районе Мерва. «Мы не только не хотим идти туда, — объявил представитель царского министра иностранных дел Николай Гирс, — но и счастливы, что нет ничего, способного принудить нас туда пойти». К тому же в личном письме британскому послу лорду Дафферину царь Александр добавил свою собственную торжественную гарантию: сообщил, что дал указ об окончательном прекращении экспансии. Откуда англичанам было знать, что очень скоро Александр погибнет — будет взорван бомбой террориста, когда он будет возвращаться в Зимний дворец со смотра своих войск.
Надежды на то, что русские смогут наконец отказаться от своей экспансионистской политики в Центральной Азии, как это сделали британцы, окрепли после двух явно примирительных шагов, сделанных ими в это время. Один состоял в мирном урегулировании большой части прежде недемаркированной границы с Персией, простиравшейся от Каспийского моря до пункта далеко к востоку от Геок-Тепе, хотя восточнее граница все еще оставалась открытой. Здесь располагался Мерв, номинально принадлежащий Персии, но теперь оказавшийся в руках туркмен.
Другим российским шагом, по общему признанию, выполненным с большим нежеланием, был уход из Кульджи, к северо-востоку от Кашгара, ее возвращение под китайское правление. Кроме случая с продажей в 1867 году за 7 миллионов долларов Аляски Соединенным Штатам (после того, как Санкт-Петербург принял это решение, оправдывать его экономической выгодой стало трудновато), русские никогда и нигде не спускали свой флаг. Город Кульджа и его окрестности, как известно, были захвачены Россией десять лет назад, чтобы предотвратить (так по крайней мере в то время утверждал Санкт-Петербург) ее переход в руки Якуб Бека. Этому существовало известное оправдание, поскольку Кульджа, или Или, как называли ее китайцы, контролировала важный стратегический путь, ведущий на север, в Россию. Теперь, когда Пекин сам отнял у Якуб Бека контроль над Синьцзяном, репутация Санкт-Петербурга пострадала из-за невыполнения им собственных прежних гарантий, в результате разгорелся долгий и ожесточенный дипломатический конфликт.
Наконец весной 1880 года китайцы стали угрожать вернуть Кульджу силой и направили для этого свою армию. Русские в тот момент не имели ни желания, ни возможностей затевать войну с Китаем и в соответствии со своей старой политикой максимального приобретения при минимальном риске уступили, заодно обвиняя британцев в том, что те стали причиной неожиданной воинственности Пекина. Согласно соглашению, которое Санкт-Петербург подписал на следующий год, русские согласились вернуть Кульджу при условии сохранения контроля над небольшой территорией к западу от города и получения от китайцев значительных компенсаций «оккупационных затрат» на охрану этой территории. Для русских отступление под угрозой азиатской силы было беспрецедентным. «Китай, — заявил лорд Дафферин, — заставил Россию сделать то, чего она никогда не сделала бы прежде, — извергнуть территорию, которую однажды поглотила».
Но если все это рассматривалось Гладстоном и его кабинетом как залог будущих добрых намерений Санкт-Петербурга в Центральной Азии, то скоро наступило протрезвление. Несмотря на торжественные обещания по отношению Мерва, вскоре в строжайшей тайне стали появляться планы его аннексии. Среди приглашенных на коронацию Александра III, вступившего на престол после убийства отца, оказалось множество туркменских старейшин из Мерва. Цель приглашения состояла в том, чтобы напомнить им о военной мощи России и убедить, что любое дальнейшее сопротивление бесполезно. Это сработало. Пораженные великолепием и пышностью события, зрелищем многочисленных войсковых соединений и артиллерии, туркмены вернулись домой, в свою последнюю цитадель Мерв, убежденные, что выступить против армий царя — безумие. В это же время туземные агенты распространяли по окрестным городах и селениям слухи, что англичане оставили Афганистан по приказу царя. Никто на земле, говорили они, даже королева Виктория, не смел игнорировать желаний царя. Любые надежды туркмен на приход англичан к ним на помощь напрасны.
Сея таким образом семена сомнения среди туркмен, русские затем решили послать в Мерв шпиона, чтобы попытаться изучить настроения на месте. Была надежда, что, все еще помня о Геок-Тепе, туркмены больше не станут сражаться, а безропотно покорятся, оказавшись лицом к лицу с российскими войсками. Но в том случае, если они все же решатся на сопротивление, тщательное изучение обороны Мерва будет очень кстати. Это весьма опасное предприятие в классической манере Большой Игры требовало от исполнителя исключительной храбрости. Однако под рукой оказалась идеальная кандидатура — лейтенант Алиханов.
