На четвертую ночь Янгхасбенд с удивлением услышал вдалеке цокот множества копыт. Выглянув из палатки, он увидел в ярком лунном свете строй примерно из тридцати казаков. Наскоро набросив одежду, он послал одного из своих людей выяснить, что привело казаков сюда. Вскоре посыльный вернулся и сказал, что с ним срочно хочет поговорить полковник Ионов. Янгхасбенд пригласил полковника вместе с адъютантом в свою палатку. Русский сказал, что у него есть неприятное известие, которое сообщает заранее: получен приказ выпроводить британского офицера из района, который стал теперь российской территорией. «Но я не на российской территории», — возразил Янгхасбенд и добавил, что Бозай-и-Гумбез принадлежит Афганистану. «Вы можете сколько угодно считать, что это афганская территория, — мрачно буркнул Ионов, — но мы считаем ее русской».
«Что, если я откажусь подчиниться?», — спросил Янгхасбенд. «Тогда мы будем вынуждены удалить вас силой», — ответил явно огорченный Ионов. «Ладно, у вас тридцать казаков, а я — один, — сказал ему англичанин, — так что я вынужден подчиниться». Затем он выразил самый категорический протест и пообещал немедленно сообщить о произволе своему правительству, которое и решит совершенно точно, какие следует предпринять шаги.
Полковник поблагодарил Янгхасбенда за то, что он облегчил выполнение его неприятной задачи, и выразил глубокое личное сожаление по поводу необходимости выполнить приказ, особенно ввиду сердечных отношений, которые между ними установились. Янгхасбенд заверил русского, что претензии не лично к нему, а к тем, кто дал этот незаконный приказ, и спросил, не желает ли Ионов с адъютантом после дальней дороги поесть. Он с удовольствием даст повару команду приготовить небольшой ужин. Донельзя растроганный, российский полковник схватил Янгхасбенда в медвежьи объятия, эмоционально выражая благодарность за то, как англичанин реагировал на неприятность. «Самое неприятное для офицера, — объявил Ионов, — поступать по отношению к другому офицеру так, как больше подобает полицейскому». И добавил, что надеется встретиться еще раз с англичанином, который избавил их обоих от деликатных затруднений, до его отъезда.
Подчеркивая свое высокое мнение о Янгхасбенде, Ионов предложил англичанину, если тот желает, уйти за границу самостоятельно, без сопровождения. Единственное условие: уйти через китайскую, а не через индийскую границу. Так строго-настрого приказало российское командование. Они квалифицировали Янгхасбенда как нарушителя. Кроме того он не должен проходить некоторыми перевалами. Причина этих требований была не совсем ясна, хотя, возможно, все делалось для того, чтобы как можно дольше задержать распространение информации относительно российских шагов не говоря уже о его собственном изгнании. Может быть, тут был элемент мести за предыдущий британский отказ на просьбу капитана Громбчевского о зимовке в Ладаке. А возможно, русские подозревали о роли Янгхасбенда в бедствии, которое того постигло. Британский офицер был уверен, что сможет найти перевалы, неизвестные русским и потому отсутствующие в их списке, и взял на себя обязательство соблюдать их условия, даже подписал об этом официальное заявление.
Русские, с благодарностью принявшие предложение Янгхасбенда о совместной трапезе, не задержались надолго, не иначе из-за несколько щекотливого положения. Следующим утром, когда Янгхасбенд уже собирался отправиться на китайскую границу, Ионов приехал в его лагерь, чтобы вновь поблагодарить за деликатное отношение к ситуации и в качестве прощального подарка преподнести олений окорок. Но если начальство полковника надеялось задержать новости насчет изгнания Янгхасбенда, заставив его возвращаться окольным путем, ему предстояло пережить разочарование. За час до прощания с русскими британский офицер поспешно отправил в Гилгит гонца с детальным рапортом как о случившемся, так и о самых последних шагах Санкт-Петербурга на Крыше Мира. Теперь он ехал на восток, к китайской границе, предполагая найти путь через один из перевалов, отсутствовавших в списке полковника Ионова. Он не спешил и задержался на китайской границе к северу от Хунзы, надеясь встретиться с лейтенантом Девисоном, а тем временем контролировать любые новые российские шаги. Это была Большая Игра, увлекавшая ее участников, и 28-летний Янгхасбенд был одним из них.
Прошло несколько дней, и появился Девисон. «Вдали, — записал Янгхасбенд, — я увидел приближающегося всадника в фуражке и высоких русских сапогах и сначала подумал, что какой-то русский собрался удостоить меня своим посещением. Это, однако, оказался Девисон. С ним обошлись еще более бесцеремонно, чем со мной: его препроводили обратно в Туркестан». Там его лично допросил российский губернатор. Затем лейтенанта проводили к китайской границе и отпустили. Однако его арест и задержка послужили одной полезной цели. Захваченного Девисона везли на север по маршруту, которым прежде не ходил ни один британский офицер или исследователь. Вскоре офицеры двинулись назад к Гилгиту через перевал, о существовании которого им рассказали благожелательно настроенные пастухи. В последний раз друзья оказались вместе: во время следующей разведки Девисон умер от брюшного тифа. Он был, записал впоследствии Янгхасбенд, офицером необычайной храбрости и решительности, со всеми задатками великого исследователя.
К тому времени новости относительно инцидента достигли Лондона, и Уайтхолл приложил невероятные усилия, чтобы его замалчивать, пока правительство решало, как лучше всего реагировать на это новое продвижение русских. Вскоре, однако, слухи через Индию проникли на Флит-стрит; в «Таймс» даже появилось сообщение, что Янгхасбенд убит в столкновении с захватчиками. Его сразу же опровергли, но публикация подробностей о произволе русских по отношению к британским офицерам на афганской территории не позволяла сохранять спокойствие. Пресса, парламент и публика были рассержены, взметнулся еще один виток антироссийской эмоциональной лихорадки. Лорд Росбери, либеральный пэр, который вскоре станет министром иностранных дел, пошел еще дальше, назвав Бозай-и-Гумбез, бесплодную долину, где Янгхасбенда перехватили русские, Гибралтаром Гиндукуша. В Индии главнокомандующий генерал Робертс сказал Янгхасбенду, что, по его мнению, настал момент нанести по русским удар. «Мы готовы, — сказал он, — а они — нет», и приказал мобилизовать войска на случай, если российский захват Памира приведет к войне.
Другие «ястребы» также готовы были ввязаться в драку. «Русские безнаказанно нарушили все соглашения, — писал специальный корреспондент „Таймс“ Е.Ф. Кнайт, путешествовавший по Кашмиру и Ладаку. — Вступление их войск на территорию Читрала, государства, находящегося под нашей защитой и субсидируемого индийским правительством, — преднамеренный шаг, который надо рассматривать как равнозначный объявлению войны». Если британцы игнорируют подобные вторжения в государства, которым даны гарантии от иностранной агрессии, предупредил он, то «аборигены не смогут не перестать в нас верить». Они решат, что Россия куда более могучая сила, «которой мы боимся сопротивляться». Поэтому они неизбежно повернутся к русским. «Мы должны, — заканчивал он, — ожидать против нас интриг, если не более открытой враждебности, как закономерного результата нашей апатии». Его предчувствия, похоже, подтверждали секретные сведения из Читрала. Сообщалось, что изгнание из Афганистана Янгхасбенда серьезно подорвало британский престиж среди аборигенов, они утрачивают доверие к Британии, что в точности отвечает российским интересам. Подобные сомнения, как мы уже видели, были и в отношении правителя Хунзы Сафдара Али, чьи личные симпатии, как известно, были отданы Санкт-Петербургу.
Решительный протест по поводу агрессивных шагов России на Памире был выражен в распоряжениях лорда Солсбери британскому послу в Санкт-Петербурге, прямолинейному сэру Роберту Мориеру. Он не только отверг все претензии России на Памир, но и потребовал извиниться за незаконное изгнание оттуда Янгхасбенда и Девисона. Посол предупредил, что, если это не будет сделано немедленно, «вопрос примет очень серьезные международные масштабы». Неожиданный накал британской ноты вместе с информацией, что подразделение индийской армии в Кветте уже приведено в полную боевую готовность, напугали царя и его министров. В тот момент страна переживала сложный период. Множество губерний России были охвачены голодом и серьезными политическими волнениями, и, следовательно, экономика была не в состоянии выдержать полномасштабный конфликт с Британией. Поэтому Санкт-Петербург нехотя решил отступить. К негодованию военных, он отозвал войска и, по сути, дезавуировал требование захвата Памира, ожидающего урегулирования границ на постоянной основе. Вина за весь инцидент была возложена на несчастного полковника Ионова, которого обвинили в превышении полномочий, выразившемся в объявлении об аннексии Памира и высылке Янгхасбенда. Только позднее стало известно, что в порядке компенсации за роль козла отпущения царь Александр лично подарил ему золотой перстень и втихую назначил на генеральскую должность. Тем не менее Британия добилась извинений, и по крайней мере временно на Памире не стало российских войск.
