Возможно, имея все это в виду, в октябре 1835 года Дост Мохаммед сделал русским секретное предложение, оставшееся неизвестным англичанам. Царь Николай, чье беспокойство по поводу действий англичан в Афганистане, не говоря уже о прочих регионах Центральной Азии, все возрастало, немедленно отправил в Кабул Виткевича. Тот должен был выяснить, что конкретно предлагает Дост Мохаммед, и установить с ним дружеские связи. Тем временем Дост Мохаммед узнал, что в Индию назначен новый генерал-губернатор лорд Окленд, и поспешил вновь обратиться к нему с просьбой помочь в возвращении Пешавара. Но в то время Камран и Дост Мохаммед были не единственными претендентами на власть в Афганистане. В изгнании в Британской Индии существовал еще и шах Шуджах, который плел из Ладхианы бесконечные интриги против Дост Мохаммеда, отобравшего у него трон. Однако его перспективы вернуться к власти представлялись весьма далекими. Незадолго до этого он потерпел сокрушительное поражение от Дост Мохаммеда, хотя сам лично возглавил 22-тысячную армию вторжения, наступавшую на Кандагар. Как говорили, шах Шуджах бежал с поля битвы одним из первых.
Такова была в двух словах ситуация, когда 20 сентября 1837 года Бернс с триумфом вернулся в Кабул. При виде вернувшегося старого друга Дост Мохаммед пришел в восторг. Бернса усадили на спину слона и таким образом доставили в отведенное ему жилище в величественной крепости Бала Хиссар неподалеку от дворца Дост Мохаммеда. Но афганский владыка стремился, как только позволит дипломатический этикет, поскорее вернуться к серьезным делам. Речь шла скорее о политике, чем о торговле, и самым важным для него было то, чего больше всего боялось руководство Ост-Индской компании. Дело в том, что Дост Мохаммед уже знал, а Бернс еще нет, что Виткевич с казаками в пути. Пожалуй, он искренне больше хотел союза с англичанами — его ближайшими соседями, чем с русскими, жившими слишком далеко, чтобы из этого можно было извлечь практическую пользу. С другой стороны, если англичане колебались в вопросе предоставления ему помощи, в которой он нуждался, то прибытие русских могло помочь одолеть их сомнения. В любом случае стратегия его, как и любого другого владыки, сводилась к тому, что все средства хороши.
Между тем с возвращением Бернса в Кабул в нашей истории появляется новый герой. Это весьма любопытная личность по имени Чарльз Мессон — странствующий антиквар, увлеченный историей Центральной Азии, который уже несколько лет скитался по Персии и Афганистану в поисках монет и прочих древностей. Передвигаясь обычно пешком, временами без копейки денег и в лохмотьях, он изучил регион, как никто из европейцев. Мессон утверждал, что он американец из Кентукки, но, как выяснил британский политический агент в Аадхиане капитан Клод Уэйд, был он никаким не американцем, а простым дезертиром из армии компании, и звали его Джеймс Льюис. Летом 1833 года он появился в афганской столице и поселился в армянском квартале неподалеку от Бала Хиссара.
В то время Ост-Индская компания использовала сеть агентов, известных как «поставщики новостей», чтобы получать разведывательную информацию по политическим и экономическим вопросам из отдельных отдаленных областей, где не было европейских представителей. Зачастую ими были индийские торговцы. Их информация редко представляла какую-то ценность, так как большей частью состояла из непроверенных базарных слухов. Но когда Уэйд обнаружил, что Чарльз Мессон бывает в Кабуле, он понял, что тот может стать ценным источником информации из жизненно важного региона. Уэйд знал его как человека весьма трезвого и критичного ума, способного отсеять правду от простых слухов. Единственная проблема заключалась в том, что дезертирство из рядов вооруженных сил компании означало смертный приговор. Пришлось договориться, что Мессон получит официальное помилование и ему даже установят небольшое жалованье, если он будет регулярно поставлять новости из Кабула, одновременно продолжая свои археологические и исторические изыскания.
Проявилась ли между этими двумя людьми своеобразная ревность или что-то еще, никто никогда не узнает, но, похоже, Мессон активно невзлюбил Бернса. В книге, написанной после смерти Бернса, Мессон обвиняет его во всем, что было сделано не так. Возможно, эта антипатия была взаимной, ведь Бернс не мог не знать, что Мессон дезертировал из армии компании. Столь чувствительный человек, как Мессон, вполне мог почувствовать его неодобрение. В своем отчете о собственной миссии Бернс упоминает Мессона только вскользь, хотя в те критические недели эти двое должны были проводить вместе немало времени. Однако так уж получилось, что последнее слово осталось за Мессоном.
Была ли критика Мессона в адрес Бернса верна или нет, но миссия с самого начала была обречена на провал. Лорд Окленд был решительно против каких-либо дел с Дост Мохаммедом, так как это могло вызвать недовольство Ранжит Сингха. Если бы пришлось выбирать между этими двумя, то выбор следовало остановить на последнем. Англичане уже удержали Ранжит Сингха от захвата части Синда, и теперь пытаться убедить его вернуть Пешавар его заклятому врагу Дост Мохаммеду было бы не просто бесполезно, но и опасно. Бернс предложил компромисс — тайно пообещать Дост Мохаммеду Пешавар после кончины Ранжит Сингха, ждать которой оставалось уже недолго. Но это предложение отверг генерал-губернатор, который в принципе был против подобных сделок. Не прошло и предложение Дост Мохаммеда в обмен на возвращение Пешавара отправить одного из его собственных сыновей ко двору Ранжит Сингха в качестве дипломатического заложника, хотя такая практика на Востоке была не так уж необычна.
20 января 1838 года после длительных переговоров генерал-губернатор лично написал Дост Мохаммеду, рассеяв любые остававшиеся у того надежды использовать англичан для давления на Ранжит Сингха, и посоветовал ему отказаться от всяких мыслей о возвращении Пешавара. Вместо того Окленд предложил ему помириться с правителем сикхов. «Благодаря благородству своего характера, — писал генерал-губернатор, — и его отношению к своему давнему союзу с британским правительством, магараджа Ранжит Сингх согласился с моим пожеланием прекратить борьбу и установить спокойствие». Письмо едва ли могло быть более оскорбительным или более тщательно рассчитанным на то, чтобы уязвить гордость Дост Мохаммеда. Но самое худшее было еще впереди.
Теперь, когда лорд Окленд узнал, что в Кабул направляется капитан Виткевич (фактически тот только что туда прибыл), он счел нужным предупредить афганского правителя, что если тот будет вести какие-то дела с русскими без его личного предварительного одобрения, англичане не будут считать себя связанными каким-либо обязательствами по сдерживанию армий Ранжит Сингха. В том случае, если письмо все же не будет понято до конца, несчастному Бернсу предстояло разъяснить его Дост Мохаммеду устно. Если тот вступит в любой союз с русскими или с любой другой державой, которая рассматривается как враждебная британским интересам, тогда он будет силой свергнут со своего трона. Когда содержимое письма стало известно, в Кабуле оно вызвало возмущение. Сам Бернс чувствовал себя глубоко потрясенным бескомпромиссным тоном послания, которое фактически вырвало из-под него всякую почву. Обращаясь к Дост Мохаммеду, как к непослушному школяру, и указывая ему, с кем можно иметь дело, а с кем нет, взамен Окленд не предлагал ничего, кроме туманных разглагольствований о доброй воле англичан. Однако, несмотря на свой гнев, Дост Мохаммед сумел сдержаться, видимо, все еще надеясь склонить англичан на свою сторону. В конце концов, он держал в рукаве еще одну карту — русскую.
Будучи по происхождению человеком совсем иного круга, капитан Ян Виткевич обладал тем не менее многими личными качествами, общими с Бернсом, Роулинсоном и Конолли. Родившись в аристократической литовской семье, он еще студентом оказался вовлеченным в антироссийское движение сопротивления в Польше. Смертной казни он избежал лишь благодаря юному возрасту, но вместо этого в 17 лет был сослан в Сибирь простым солдатом. Чтобы заполнить долгие скучные месяцы, он взялся за изучение языков Центральной Азии, и очень скоро его лингвистические и другие способности привлекли внимание старших офицеров оренбургского гарнизона. Его должным образом произвели в лейтенанты и широко использовали для сбора разведывательной информации среди мусульманских племен в приграничных районах. Наконец русский главнокомандующий в Оренбурге генерал Перовский забрал его в свой личный штаб и гордо заявлял, что бывший диссидент Виткевич знает о здешних местах больше, чем любой офицер.
