— Можно подумать, что они забыли, чем обязаны этим флибустьерам! — воскликнула Мари в негодовании. — Боже, насколько же коротка их память! Да если бы не Лефор и Байярдель, остров дважды мог быть подвергнут разорению, его просто бы сожгли, а невинная кровь лилась бы рекой!

— Мне об этом ничего не известно, — скромно признался Реджинальд. — Не мне судить, ведь меня не было здесь в этот момент. Но в чем я уверен, так это в том, что флибустьеры действительно представляют собой постоянную опасность. Не спорю, что люди вроде Лефора и Байярделя, которых вы, кажется, очень уважаете, могли оказать огромные услуги острову Мартиника. Однако не забывайте, что есть и другие пираты, которые без колебаний разорили бы его, если бы только были уверены в своей удаче.

Мари откашлялась с некоторым раздражением, а Мобрей настойчиво продолжал:

— Не сердитесь, дорогая Мари, во всяком случае, не надо сразу в штыки воспринимать все, что я желаю вам сказать. Пока другие пираты только и ждут случая, чтобы напасть на остров, Лефор и Байярдель, может, даже готовы прийти им на помощь.

Мари с сомнением покачала головой:

— Вы что-то путаете, Реджинальд, и сгущаете краски.

Реджинальд уловил в ее голосе нотку сомнения, указывающую на то, что она начинает сдаваться. Это придало ему больше уверенности. Стало быть, Мари действительно не была твердо убеждена, как это накануне утверждала, в верности Лефора и Байярделя, что, однако, не помешало ей выразить им свою признательность. Но она знала Лефора, его беспринципность, непосредственность, храбрость, жажду риска и склонность к авантюрам, которые всегда руководили его поступками. Что же до Байярделя, то разве не был он верным подручным Лефора? Да! Мари вынуждена признать, что она ни в чем не могла рассчитывать на людей, тем более защищать их в деле, обреченном на проигрыш ввиду азартности их натур.

— Надеюсь, — вкрадчиво сказал шевалье, — что вам не придется выбирать между наследством, которое вы должны сохранить для ваших детей, и Лефором? Вы должны осознавать свои обязанности по отношению к сыну, хотя бы в память о его достойном отце. А Лефору, который, может быть, пока еще и честный человек, но стоящий на грани преступления, вы ничем не обязаны. Ради бочки рома и слитка золота он способен предать любого. Вряд ли можно рассчитывать на такого человека. Если же общественное мнение осудит его, вы тоже не сможете не осудить его, иначе подумают, что вы сознательно губите себя и детей.

— Не осудить его! — повторила она с волнением в голосе.

— Именно так! — сказал он ледяным тоном. — И я готов объяснить вам, почему. Потому что прежде всего вы должны осознавать свои обязанности по отношению к вашему ребенку. Вы должны даже пожертвовать собой ради него. Кроме того, — а это вас уже обязывает осудить Лефора и Байярделя — завтра вы предстанете перед Высшим Советом Мартиники. Вы много выиграете, если покажете в Совете, что горите желанием удовлетворить общественное мнение. А если вы пойдете против него, то считайте, что проиграли. Понимаете?

— Я понимаю, — неуверенно ответила Мари. — Я понимаю, что общественное мнение осудило Лефора и Байярделя. Ведь так? Следовательно, завтра я должна пожертвовать и тем, и другим?

Реджинальд смотрел на нее с еще большим восхищением, чем тогда, когда она говорила, стоя на лестнице замка. Он поближе придвинулся к ней, чтобы можно было дотронуться до нее, и, взяв ее за руку, сказал:

— У вас проницательный ум, Мари! Но вы не совсем правильно поняли меня. Лефор и Байярдель не такие уж простаки. Поэтому надо, чтобы вы четко и ясно заявили, что вы решительно настроены на беспощадную войну с дикарями и флибустьерами, кем бы они ни были.

Помолчав минуту, он продолжил:

— И потом, кто может с уверенностью сказать нам, жив ли Лефор или погиб в каком-нибудь новом походе?

— О! Я так не думаю! — ответила Мари с уверенностью.

— Кто знает? Лефор — это олицетворение беспорядка и зла. Под этим именем подразумеваются все пираты, корсары и морские разбойники, терроризирующие трудовое население этих краев.

Он подождал, какова будет ее реакция, но поскольку она продолжала молчать, добавил:

— Осудите их, Мари! Да, объявите им войну с завтрашнего дня! И тогда вы вырвете у Мерри Рулза его главный козырь. Его кандидатура или, по крайней мере, попытка, которую он обязательно сделает, чтобы получить место, которое по праву принадлежит вам, во имя вашего сына Жака Диеля Денамбюка, опирается, могу в этом поклясться, на программу: «любой ценой оградить остров от флибустьеров и дикарей».

— Насколько мне известно, Байярдель — не флибустьер, не пират, — заметила Мари тихим голосом. — Однако его, таковым считают. Этот человек очень предан мне, и я отвечаю за его лояльность и моральные качества. Кроме того, Байярдель выполняет на острове почетную работу и имеет высокое звание: он начальник береговой охраны острова от дикарей.

— Флибустьеры — это те же дикари, — ответил Реджинальд.

— Ну и дальше что?

— А то, что Байярдель будет гоняться за пиратами, если он лоялен! Он победит их или погибнет в сражении, если он такой верный и храбрый, каким вы его описываете. В противном случае, если он лишен этих добродетелей, ему нетрудно будет перейти на сторону врага, и вот тогда его нужно будет повесить, как и других.

— Ах! — воскликнула Мари, дав понять шотландцу, что сердце ее разрывается на части — Вы плохо судите об этих людях! Вы не знаете, чем я обязана им.

— Я знаю, — твердо сказал он, — но вы можете потерять из-за них наследство вашего сына.

Наступило тяжелое молчание, во время которого шевалье не отрываясь смотрел на Мари. Затем он продолжил:

— Я хотел бы, друг мой, сказать вам еще многое, чтобы вы встали на верный путь. Надеюсь, вам известно, что я объездил почти весь свет и что за двадцать лет моих путешествий я много повидал. Говорю вам об этом, потому что знаю, что «Речи о состоянии мира и войны» Макиавелли являются вашей настольной книгой. И все-таки я чувствую, что вы слушаете меня в пол-уха. Цель оправдывает средства, так-то! Никто вам не говорит, что нападая на пиратов, вы осуждаете Лефора. С другой стороны, подчиняясь воле народа, вы подчиняетесь королю.

— Королю? — изумилась она.

— Именно так, — ответил он. — У меня с собой есть копия приказа, отданного губернатору Гваделупы, в котором Его Величество доводит до сведения через своего министра следующее: «… зло, причиняемое пиратскими набегами настолько очевидно, что командующий эскадры, идущей в Пуэнт-а-Питр, получил приказ захватывать всех пиратов, встреченных в море, и доставлять их в Гваделупу, где их будут судить как разбойников в соответствии с действующими указами». В этом указе есть добавление, — уточнил он. — «Флибустьеры должны быть информированы о намерениях. Его Величества с тем, чтобы эти люди с момента получения приказа проявили склонность, как этого желает Его Величество, к обработке земли или же занятию торговлей, являющимся главным способом поддержки колонии…»

— Но, — воскликнула Мари, — неужели Его Величество так плохо информировано, не знает, что без этих флибустьеров многие враги нашей страны без всяких колебаний будут останавливать наши корабли, чтобы уморить нас с голоду? Ведь дело в том, что господин де Пуэнси создал свой собственный флот с тем, чтобы французские корабли не могли быть остановлены голландскими, испанскими… и даже английскими кораблями, — добавила она после некоторого колебания.

— Не означает ли это, дорогая Мари, что вы решили не подчиниться королю, общественному мнению и тем самым потерять наследство, которое должен получить ваш сын? Какая важность, если один или два корабля не прибудут на место, зато маленький Жак не потеряет того, что он должен получить по праву!

Она схватилась за голову обеими руками; Реджинальд просто добивал ее своими аргументами. Она думала о Лефоре, от которого давно не было известий, о Байярделе, давшем ей клятву служить верой и правдой. Она говорила себе, что осудить Лефора означало бы ранить в самое сердце начальника береговой, охраны. Могла бы она осудить этих двух мужчин, которым она так многим была обязана, если не всем своим счастьем, оставшись хорошей матерью и верной супругой в своем вдовстве?