Байярдель почувствовал, что к нему возвращается надежда. Теперь он сердился на Мари за то, что она не последовала его советам, за то, что не отстранила Мерри Рулза и даже, вопреки всему, стала его союзницей. Она могла потерять все, связавшись с этим плутом.

Сильно огорченный, он подошел к портику и увидел, как Шамсеней отплывает в лодке от «Девы из порта Удачи» по направлению к «Святому Лорану». Он сглотнул и почувствовал, что у слюны был привкус пепла.

Тут он вспомнил, как Лефор и он сам предупреждали Мари быть осторожной с Мерри Рулзом и этим шотландцем Реджинальдом де Мобреем.

Неужели она не приняла во внимание ни одного из этих замечаний?

Почему же она связалась с человеком, который мог только ненавидеть ее, не скрывая своих намерений добиться поста губернатора? Как она смогла после всего того, что сказал ей Лефор о Мобрее, снова и надолго приютить этого шотландца под своей крышей? Этот Мобрей злоупотребил ее доверием, воспользовавшись ее гостеприимством, и передал экипажам Кромвеля планы обороны острова. Ведь это именно он спровоцировал нападение карибцев. Он направил тогда английские корабли на Мартинику с целью завладеть островом, воспользовавшись битвой против дикарей.

И все это Мари пропустила мимо ушей!

Славный капитан чувствовал себя растерянным и огорченным. По его мнению, Мари была просто безрассудной и непостоянной женщиной, поддающейся любому влиянию. И несмотря на то, что она была женщиной с характером и обладала большой силой воли, она рисковала и могла проиграть, продолжая эту опасную игру.

Он представил, как Мерри Рулз потирает руки, Этому человеку без труда удастся свалить всю ответственность за уничтожение флибустьеров на генеральшу. И когда колонисты станут страдать от голода, увидев приближение английских кораблей, без всякой надежды на то, что хотя бы один французский быстроходный корабль придет им на помощь, тогда они поймут, что поступили неблагоразумно. А поступая так опрометчиво, они и не подумают обвинить себя в том, что подтолкнули губернаторшу на этот путь! Конечно, по их мнению, это она будет виновата во всем. С другой стороны, если не будут приняты во внимание разрешения на плавание, то король будет этим очень недоволен. А генеральшу просто отстранят от должности, потому что изворотливый Мерри Рулз всегда сможет сказать, что он только исполнял приказы.

Капитан испытывал отвращение и чувствовал себя просто убитым.

Господин де Шамсеней уже поднялся на борт «Святого Лорана», и с портика Байярдель видел, как лодка, доставившая его туда, возвращалась обратно. Но что бы он ни думал об этом, он не мог воспротивиться приказу, даже такому отвратительному.

Сложив руки рупором, он громко отдавал команды, а когда лодка подошла к борту фрегата, моряки на реях уже натягивали паруса.

В то время как «Дева из порта Удачи» плыла на север по направлению к мысу Мабуйя и заливу Кей-де-Фер, господин де Шамсеней собрал в каюте, выбранной им на «Святом Лоране», своих старших офицеров.

Этому человеку никогда не везло в делах. Сначала он был простым моряком, потом оставил море и занялся обработкой земли. Но вскоре его плантация захирела, потому что он повсюду посадил один сахарный тростник. Вскоре он оставил это занятие. Все дело было в том, что некий господин Трезел, другой колонист, получил монополию на выращивание сахарного тростника на всем острове. А участок земли, купленный Шамсенеем, оказался непригодным для возделывания табака и индиго. Тогда, несмотря на то, что возделывание сахарного тростника было снова всем разрешено, чтобы люди не могли разориться окончательно, Шамсеней снова попытался, вернуться в морской флот.

Вначале он был весьма спесивым, но неудачи образумили его. В течение какого-то времени он сам был ярым флибустьером и однажды в присутствии Мерри Рулза сказал во весь голос, что эти люди умеют делать только две вещи: грабить и убивать.

Но времена изменились, а с ними изменился и господин де Шамсеней. С годами он стал по-другому смотреть на авантюристов с островов и, как он сам дал понять капитану Байярделю, сегодня был менее уверен в том, что эти флибустьеры были столь опасны для колонии.

Во всяком случае, этот человек, независимый и любивший командовать, теперь чувствовал меньше уверенности в себе.

Он собрал в каюте молодого Жильбера Дотремона, лейтенанта Бельграно и колонистов Ля Шикотта и Эрнеста де Ложона и в нескольких словах поведал им о поручении, данном ему капитаном Байярделем.

Шамсеней смог давно оценить этих людей, с которыми он воевал еще против карибцев. Жильбер Дотремон был молодым человеком, рано разочаровавшимся в колонии и который правильно поступил, оставив ее и пойдя на военную службу, Шамсеней не без оснований подозревал его в ухаживаниях за Мари дю Парке, хотя и не знал, как далеко зашли эти ухаживания.

Бельграно был старшим канониром, от которого не требовалось особых знаний стратегии. Что же касается двух остальных колонистов — Ля Шикотта и Эрнеста де Ложона, то можно было сказать, что никакое, даже безумно опасное дело, не могло испугать их. Наоборот, всякая рискованная операция, даже та, которую почти невозможно было провести, всегда привлекала их обоих.

Когда все четверо поняли, что от них требуется, первым взял слово Эрнест де Ложон. Он не испытывал ни особой антипатии, ни симпатии к флибустьерам, и лишь мысль о битве оживляла и вдохновляла его.

— Господин де Шамсеней, — заявил он, — я считаю, что мы только подвергнем опасности наши войска, если начнем переговоры с флибустьерами, как вы нам сказали. Я знаю, что говорят о них на Мартинике. Испанцы называют их прокаженными, а наши колонисты — разбойниками. Видимо, так оно и есть! По определению, разбойники — это темные, бесчестные личности, иными словами, предатели. Как можно будет довериться их слову, которого мы сможем добиться от них? Доверившись этим людям, мы рискуем получить нож в спину. Я такого мнения, что их надо прямо атаковать с оружием в руках, с пушечными выстрелами.

— К сожалению, у меня приказ капитана береговой охраны господина Байярделя действовать так, как я вам сказал: начать переговоры, чтобы избежать большого количества жертв, предварительно убедившись в том, что перед нами действительно флибустьеры.

Он взглянул на Ля Шикотта, который, уловив вопрос в его взгляде, сказал:

— Мне кажется, что мой товарищ де Ложон высказал правильную мысль. Этим людям нельзя доверять. Давайте нападем на них, часть уничтожим, а других привезем в форт Святого Петра, где многим колонистам будет приятно увидеть, как они болтаются на деревьях.

Шамсеней собрался было уже открыть рот, чтобы повторить свои замечания, как к нему подошел Жильбер Дотремон. Он был элегантен и породист, и многие колонисты Мартиники недолюбливали его, потому что почти все женщины колонии смотрели только на него. Но в нем, однако, не было ничего фатовского. Это был благоразумный человек с твердым характером, великолепного телосложения. Он любил белых женщин, хотя и не пренебрегал порой и негритянками, которых часто встречал на плантациях своего отца.

Он потер руки по привычке, напоминающей немного манеры шевалье де Мобрея, что сыграло в свое время неплохую службу молодому человеку в его отношениях с Мари, и сказал с большой обходительностью:

— К сожалению, господа, мне кажется, что господин де Шамсеней не спрашивает нашего мнения, как нам надо действовать. Вероятно, оттого, что он получил конкретные приказы от капитана Байярделя, которому высшие власти города поручили командование походом и который сам получил конкретные указания, как надо действовать в этой ситуации.

Эрнест де Ложон бросил на Жильбера взгляд, который бы испепелил его, будь у него на то воля.

— Присутствующий здесь лейтенант Бельграно, — воскликнул он, — скажет вам, что лучший способ заставить умолкнуть этот экипаж, так это потопить его выстрелами из пушек. Не так ли, лейтенант?

Человек, к которому обратился де Ложон, оглядел мутным взором колонистов и перевел его на Шамсенея. Казалось, ему все было безразлично, настолько он ушел в себя.