Плюнуть на все.

Выжить!

Чего он там, дурачок, в комнате своей испугался – какие-то сны, черные лица, глаз мертвеца… боже мой, какая ерунда! А тут – реальный страх, настоящий. Как свернувшиеся, сгоревшие волоски на его запястье.

Что ж так страшно-то, господи?! Не хочет он никого спасать… Пусть они сами выпутываются, почему он вообще должен думать об этих придурках?! Да пусть они горят синим пламенем! Да хоть фиолетовым в крапинку! Туда им и дорога, козлам отмороженным!..

– Ты должен, Сашка, – как обычно, к чему он уже немного привык, ответила на его невысказанную мысль Вега. – Не для них. Для себя. Вот представь, что ты – воин и сейчас – война. Скажи, ты бы защищал добро?

Вега приподнялась на локте. Зрачки у нее были огромные, черные. Подпаленные брови, лоб и щеки – в грязных разводах, а на ресницах подрагивают капли невысохшей воды.

– Сдалось мне это добро! Я бы только тебя защищал, – честно признался Сашка, – и маму еще. А их-то я почему должен?!

– Не их, – Вега встала, – себя, только себя, пойми! Это твоя война, твой выбор. Тебе и решать.

Сашка зажмурился.

Не хотел он никуда идти. Не хотел. В конце концов – вот не встанет он сейчас… или встанет, но двинется прямиком к дороге, вслед за пожарными. Тропу он помнил, тут рукой подать. Дяди взрослые шибко обрадуются, что он из опасной зоны вышел. И вернется он к маме…

И что будет?

Да ничего!

Вега говорит, что у него теперь есть неведомая сила, – вот и отлично. Пригодится! Это же как… как пистолет. Только круче. Как автомат Калашникова. С силой у него проблем не будет, у него как раз без силы были проблемы. А Вега заладила одно – добро, добро…

А вот не хочет он быть добрым! Хочет быть злым. Страшным. Пугающим. Зато никакой Череп к нему больше не сунется. Эх, как хорошо, как здорово – быть сильным! И пусть все его враги сдохнут!

А захочет – так он и школу подожжет, он ведь вроде способен теперь и на это. Круто, да… уроки отменят сразу. А еще можно в старый свой двор смотаться и джип поджечь, который Вася Окорок недавно пригнал. Про Васю все знают, что он бандюган, небось никто его жалеть не будет.

А сосед этот сгоревший… Разберется он как-нибудь! Он уже думал – святая вода, осиновый кол, крестик там серебряный. Это, конечно, больше против вампиров действует, но ведь и сосед у него не ангел, вдруг сработает? А не получится – он маму уговорит квартиру продать. Пусть этот несгораемый мужик свои органы новым жильцам подсовывает, раз у него так руки чешутся.

– Пошли, времени мало. – Вега топталась над душой, он следил за ней сквозь ресницы. Все косички искрутила.

– Смотри, облысеешь, – мрачно буркнул Сашка. – Будут тебя звать Лысая Вега.

Девчонка опустила голову, развернулась, молча зашагала вперед, вдоль ручья. Сашка со стоном выпрямился, поплелся за ней.

Тут, в овраге, дышалось легко. Шагать бы так и шагать, глядя, как ходят под ветровкой ее лопатки, как обозначается порою между ними гибкая впадинка, будь она неладна. Так нет же, у него впереди, по расписанию, – подвиг!

Овраг стал глубже, расширился. Опять появился дым, Вега натянула на лицо бандану. В конце оврага раскинулись сплошные свирепые кусты. Сквозь ветви им пришлось пробираться почти на животе.

– Кабанья тропа, – пояснила Вега. – Все, где-то здесь они!

– Кто здесь? Кабаны? – не удержался, съязвил Сашка.

– Кабаны не такие идиоты, чтоб в самое пекло лезть. – Вега развернулась, положила ладони ему на грудь. Знакомый уже лед просочился сквозь брезентовую куртку. – Сашка, пойми! Я даже не знаю, хорошие они люди или плохие. Они зовут – я иду. Наплевать мне, какие они. Они есть. Они живые! Они мучаются. Нельзя мучить живое. А им больно. Я чувствую.

Она убрала руки, но холод остался.

– Ну и пусть помучаются. – Сашку переполняло упрямство. – Тебе наплевать, а мне – нет! Это не тебя они в беседке ногами пинали. Они никого не жалели. Лохи мы, что их спасаем! Собой рискуем… а ради чего? Чтоб добро победило, надо же! А ведь добро тоже, того, с кулаками бывает. А еще лучше – с гранатометом. Вот это – добро, я понимаю! А за гопниками в огонь лезть, потому что я такой весь добрый, – это чистой воды маразм.

Но Вега его не слушала. Она напоминала сеттера, взявшего след. У Сашки в детстве был сеттер – веселый рыжий ирландец, бестолковый и шумный. К голубям точно так же подкрадывался.

Она вся вытянулась в струнку, словно ловя что-то в воздухе, и, определившись с направлением, рванулась вперед, и он поневоле ринулся за ней. Овраг вывел их к устью Гремячки. Ничего удивительного, ручей петлял по всему лесу, порою превращаясь в маленькую речку, порою – в ниточку ржавой вонючей воды. А дальше он впадал в болото.

Тут, на краю болота, елки сплошь заросли мохнатым лишайником, под ногами хрустел пересохший белый мох. Сашка никогда не забирался в такие дебри. Хоть фильм снимай – «Баба-яга и другие страшные бабы». Вега летела вперед, огибая ямы, перескакивая через оплывшие старые окопы. Один раз она молча указала Сашке – колючая проволока, осторожнее, мол.

А потом она спрыгнула в окоп. И Сашка спрыгнул.

Череп и Бита сидели тут – целехонькие. Бита вытаращился на них, точно перед ним явился сам папа римский. Сашка скривился. Поначалу, как только он увидел этих уродов, особенно крысиную мордочку Биты, – страх и ненависть ударили изнутри в его сердце с такой силой, что захотелось немедленно поджечь обоих. Сразу, чтоб не мучились.

– А вы… откуда?! – Череп, кажется, не поверил, что они – настоящие.

– Из Общества защиты животных, – буркнула Вега. – Идти сможете?

– Куда?

– До городу Парижу!

– Ой, мы сейчас, сейчас!

Череп засуетился, а вот Бита, после первой вспышки оживления, потерял к происходящему интерес. И тут только до Сашки дошло, что Бите, похоже, очень худо. Он прикрыл глаза и монотонно раскачивался из стороны в сторону.

Вега заметно торопилась, постукивала ногой по земле.

– Мы вас выведем. Только скорее надо. Огонь сюда идет!

Череп, страшный Череп, с готовностью потянул за собой дружка:

– Вставай, Веня, ты чего, ну? Чего раскис? Давай-давай, осторожненько, ножками, вот так…

Сашка понимал, что радоваться нехорошо, но все равно – кровожадно радовался, глядя на Биту. А не надо им было по почкам его лупить, тем более – лежачего. За что боролись, пацаны, на то и напоролись, так-то!

– Погоди, – остановила Черепа Вега, быстро вытащила из рюкзака две повязки на лица. – На, завяжи, так дышать легче. А с этим что? Совсем плохо ему? Дыма наглотался?

Она склонилась над Битой, и Сашка поморщился. На его собственной груди еще сохранился холодный отпечаток ее ладоней. Ему было неприятно, что она дотрагивается до этого хмыря.

Череп подскочил с другой стороны, вдвоем они поставили Биту на ноги – и Сашка вздрогнул, поймав его взгляд. Как будто старого Биту выжгли изнутри, а из нового волнами изливалось лишь одно – ужас. Казалось, в его голове сидит свихнувшийся радист и сигналит, не переставая: «Смерть… смерть… смерть…»

Бита качался под дробь своей неслышной другим морзянки. Одной рукой он баюкал другую – кожа на ней вспучилась огромными водянистыми пузырями. Кое-где кожа вообще отошла от тела, и там виднелось красное, ничем не прикрытое мясо.

– Держи его, – приказала Вега Черепу.

Череп потянул Биту за здоровое плечо, и тот заорал. На Сашку накатило сильнейшее желание убраться куда подальше. Мигом пересохли губы, он нервно глотнул из фляжки, тоскливо оглянулся. Дым волнами подползал к ним, до их ушей доносился знакомый гул. Вега вытряхнула из рюкзака набитую лекарствами косметичку, принялась осторожно смазывать и заматывать руку Биты. Череп прижимал его к осыпавшейся стенке окопа, Бита дергался, а Сашке все сильнее хотелось сбежать.

– Все, давай! – Череп подтолкнул Биту к пологому спуску, и тот опять заорал.

– Сашка, помоги! – Вега сверкнула на него глазами. Сашка на подгибающихся ногах протиснулся к недавнему врагу.