Она потянулась к Кендалу и прежде чем он успел отклониться — чмокнула губами, от которых пахло чужим мужчиной. Его рука потянулась к кинжалу, он уже представил, как клинок прорезает ее белую упругую плоть и входит в сердце…но…не вытащил кинжал. Он знал, что никогда не сможет ее убить. Что бы она ни вытворяла.

Без сообщника в замке я ничего не смогу сделать. И кроме Кендала мне опереться не на кого. Потому я все-таки решился — положил ему стебелек богана на подушку. Когда увидел, что Кендал в неурочное время бросился прочь из замка, понял — послание дошло.

Как он поведет себя дальше — это вопрос. Посмотрю, понаблюдаю. Время пока есть. Вживаться в охрану замка, путешествовать по тоннелям…дел у меня хватает.

Селма оглянулась, помахала рукой. Муж стоял у ворот — холодный, мрачный, чужой. Она всхлипнула и отвернулась, снова усаживаясь на свое место в возке. Ну что такого она сделала?! Ну да, немного неприлично заниматься сексом с домашним рабом! Да, получилось неприятно — нет, ну надо же было мужу вернуться в самый разгар процесса?! На памяти Селмы он ни разу не возвращался домой раньше вечера! Вечно занятый своими делами…

Да, вечно занятый! А ей что делать?! Ее молодое тело требует наслаждения! Требует мужчины! Она с ума сходит, если долго не получает секса! Он должен радоваться, что у него такая любвеобильная жена! Вон, другие женщины — частенько мужчин до себя и по месяцам не допускают, то они вроде как болеют, то еще какую-то глупость придумывают. А Селма вынуждена каждый раз уговаривать мужа, чтобы он ее как следует взял! И еще — он слишком нежен. Она любит, когда ее берут грубо, когда унижают, когда хлещут ремнем, когда ей больно! А он все сюсюкал и ласкал как котенка. И что, скажите на милость, ей оставалось делать?

Жаль, конечно. Все-таки двоих сыновей вместе нажили — красивые сыновья, умненькие. Не такие красивые, как она, но…зато сильные и ловкие, как отец. Если она их как следует направит — далеко пойдут. А Кендал…ну что Кендал…она его и так целыми днями не видела. Разве что-то изменится, если его не станет в ее жизни? Он ясно ей дал понять, что между ними все кончено, так что теперь она свободна. Денег он ей тоже дал — не пропадет в другой стране. Вещи, драгоценности — все осталось. И самое главное — красота. Ее красота и любвеобильность. Она сразу найдет себе покровителя. А сегодня ночью на корабле…один из рабов, молоденький такой…красавчик! И тот, с кем ее застал муж. Вдвоем они ее как следует удовлетворят. Она имеет право на маленькие удовольствия! Мужчины ведь берут на ложе молоденьких рабынь?! А почему женщина не может взять на ложе молоденьких рабов?! Что за этакое унижение женского пола?! Что за древние обычаи, которые ставят женщину ниже мужчины?! Нет…теперь она заживет в свое удовольствие. Назло мужу!

То, что городу грозит опасность — она не поверила ни на секунду. Это он нарочно отправляет ее к родне — мстит за так называемую измену! А она не изменяла! Она на самом деле не изменяла! Разве можно назвать изменой использование искусственного члена?! А раб такое же приспособление для получения удовольствия!

Это все мужчины. Это они придумали кучу ограничений, чтобы испортить жизнь женщинам. Сами-то живут по-полной, ни в чем себе не отказывая! Да, надо благодарить богов, что некогда ей попалась хорошая учительница — просвещенная, полная новых идей, новых веяний. Она научила Селму жить, подсказала, как правильно вести себя с мужчинами. Научила сексу — и с женщинами, и с мужчинами, да так, чтобы Селма вышла замуж самой настоящей девственницей — и это после сотни мужчин, которые побывали с ней в постели (Это только те, кого она вспомнила, а так их было гораздо, гораздо больше. Нельзя же считать мужчинами рабов!).

В общем — надо закрыть этот этап ее жизни и забыть о подкаблучнике, который только и делал, что облизывал ей интимные места, да квохтал над ней, как тупая курица! Уж на то пошло — она дала ему все, что он хотел получить. Свое тело, свою любовь, двух детей, которых она вообще-то не собиралась рожать так рано. Хорошо хоть кормить своей грудью не заставлял, потому грудь у нее сейчас как у пятнадцатилетней. Особенно после посещения мага-лекаря. Это стоило денег, но…оно стоило того.

Селма ухмыльнулась и прикрыв глаза откинулась на подушки. Все, что не делают боги — все к лучшему. Теперь у нее на руках пергамент с расторжением брака и она свободна делать с мужчинами все, что захочет. И это хорошо! Говорят моряки народ грубый, но любвеобильный, и знают, как ублажить женщину…

Кендал проводил небольшой караван взглядом стоя у открытых ворот. Последним шел управляющий поместьем — Кенда вчера дал ему по роже, потому у того под глазом красовался огромный, налитый синим кровоподтек. Дал за то, что тот не рассказал хозяину о развлечениях госпожи. А потом пожалел, что дал по роже, когда управляющий с достоинством пояснил, что лучше было бы им с хозяйкой разобраться между собой, а не предъявлять претензии подчиненному. Он вот, лично, считал, что хозяин все знает, и намеренно смотрит на происходящее сквозь пальцы. И вообще — как мог противоречить хозяйке, которую он, хозяин, боготворит не меньше чем нашего Создателя? И что было бы с ним и другими слугами, если бы управляющий стал на хозяйку напраслину возводить? Долго они продержались бы в имении? А то и в жизни?

Но Кендал все равно отправил управляющего вслед за бывшей женой. Пусть с ней едет, или увольняется. Так тому и сказал. Оставил в поместье самый минимум слуг — чисто для поддержания здания в приличном состоянии, и для того, чтобы не зарос сад, а всех остальных отправил вон из дома. Кого на улицу, кого следом за хозяйкой. И всех рабов — тоже за ней. Пусть дерут ее как хотят, облизывают как хотят — теперь это его не касается. И он не хочет, глядя на какого-нибудь раба думать о том, что возможно прошлой ночью тот кувыркался в постели с его женой. То же самое касается и женщин — за исключением старых и совсем уж уродливых. Впрочем — таких в поместье не водилось. Покупкой рабов ведала Селма и она подбирала самых дорогих. Для себя готовила…сучка!

Да, он был в ярости. В холодной, тяжелой, как могильная плита — ярости. Под этой плитой он и похоронил свою любовь.

Простился только с сыновьями, надеясь, что женушка не успела заразить их своими идеями распущенности и вольнодумства. Но что он мог поделать? Оставлять их в городе на самом деле было равно их убийству. Во-первых степняки, а во-вторых, и самое главное — теперь он пойдет за Альгиса, за Конто, против самого Императора, и прекрасно осознавал, что шансы победить у них с Альгисом склоняются к нолю. Если не случится какого-нибудь чуда. Так что фактически он уже покойник.

Честно сказать, в глубине души он испытал что-то вроде облегчения. Хорошо, что все случилось именно так. Больше всего на свете он любил свою жену, больше всего на свете он боялся именно за нее. А теперь, когда ее в его жизни нет, когда его ничего не связывает в этом мире — Кендал сделался гораздо сильнее. Одиннадцать лет счастья — они чего-то да стоят. Он отдал все деньги что у него были — жене. Вернее — детям. Она не сможет потратить ту часть, что принадлежит детям. Он успел об этом позаботиться. Хороший юрист-крючкотвор, связи в магистрате, хорошая взятка — и ты за один день сделаешь столько, сколько другой не сделал бы и за год. Главное — хотеть этого.

Ночью она пыталась его соблазнить, пришла в его комнату, разговаривала, пыталась ласкать. Но он не мог. Ничего не мог. Для него жена превратилась в статую — неживую, хотя и говорящую. В зомби. А разве с зомби можно заниматься сексом? И когда она говорила с ним, у него перед глазами сразу же вставала могучая темная спина играющая мускулами и покрытая каплями пота, крепкий мускулистый зад и руки, которые насаживали его любимую на огромный член, как птичку на вертел для жарки. И запах мускуса, и стоны, и эта животная страсть самки, которая раньше его заводила, а теперь вызывала только отвращение. Наверное, надо было убить этого раба. Только что бы это дало? Разбей искусственный член — это что-то изменит? Глупо…