Налегли гребцы на весло, словно лапой поверх воды загребли, троих супостатов сшибли. Хлюпко ладья на место опустилась, с брызгами. Уперлось весло в дно речное и хряпнуло, словно сухая веточка.

– Круши налетчиков!

Смотрю, разбойник ручищей в борт вцепился, забраться наверх старается.

– Куда прешь?! – рубанул ему по пальцам, он в воду упал, а пальцы в ладью скатились.

– Добрын! Берегись! – Рогоз мне кричит.

Отпрянул я в сторону, а мимо топор просвистел – кинул кто-то, но промахнулся. Пролетел топор и Просолу в щит впился.

– Чтоб тебя! – изругался тот, щит выронил, рукой отбитой трясет. – Марина, ты как?

– Жива, – отвечает.

– Убью! – Стоян бочонок над головой вздыбил и в налетчиков кинул.

Снес бочонок разбойника, а второму голову размозжил, тот даже вскрикнуть не успел, упал в воду, и течением его сносить стало.

– Ты совсем очумел, купчина! – крикнул ему кто-то из гребцов. – В бочке-то мед пьяный!

– Поговори мне еще! – огрызнулся Стоян и кулачиной вражине в ухо засветил.

– Мужики! – Рогоз от своего супротивника отмахнулся и к гребцам повернулся: – Уплывет ведь мед! Уплывет ведь! Вражины выпьют!

– Рви их, ребя! – Это кормчий, кровью с головы до пяток залитый, очередного разбойника за борт спихнул, а сам без сил повалился.

– Ты, никак, ранен? – Рогоз к нему кинулся.

– Хорсе Пресветлый миловал, – ответил тот. – Не моя это руда. Мед-то спасли?

– Багром притянули. Правда, зацепили нашего, но мед он сберег… Добрын! Что ты спишь в хомуте! – старик пальцем мне кажет.

Я только заметить успел, как мелькнуло что-то, махнул мечом, копье отбил, руку вперед выкинул. Завопил разбойник подраненный, обратно в реку кинулся.

– Ох, – сокрушенно кормчий головой помотал, – дюже много их, не отобьемся.

И тут на берегу труба захрипела, противно так, словно нутро наизнанку вывернуть собралась, и вдруг встали вороги. Постояли немного в растерянности, а потом заверещали и обратно на берег кинулись.

– Вот тебе раз, – удивился Рогоз. – Это куда же они? Передумали нас добивать, что ли?

А труба еще сильней надрываться начала – ни дать ни взять, словно кошку кто-то за хвост потянул.

– Эй! Разбойнички! – вслед налетчикам кричит старый гребец. – Вы куда?! А драться?

– Будет тебе, – махнул на него рукой кормчий. – Неужто мало драк на твоем веку было?

– Ты смотри, как лихоимцы улепетывают!

Огляделись мы – наши живы все. Четверо ранены, да и то несильно. Засвистели налетчикам вслед, заулюлюкали, засмеялись радостно. Оно и понятно, радость оттого, что Марена стороной прошла. Смерть мимо пролетела. И меня потихоньку отпускать стало. Даже обида на налетчиков появилась за бегство их трусливое. Только же в драку вживаться начал, и на тебе. Будто хлеба краюху голодному показали, а потом за пазух упрятали, а у того полный рот слюней и в животе урчит.

А лихоимцев уже и след простыл. Нырнули в прибрежный лесок, словно привиделись, словно и не было их никогда.

Труба между тем еще разок взвизгнула и тоже замолчала. Стоим мы, рты разинули и понять никак не можем, что ж это такое было.

Но вскоре разгадка сама собой пришла, или, точнее, приехала.

Перед ложной вешкой всадник показался, а за ним еще десятка два конников. И все в броне. Все при оружии. Вот кого разбойники испугались. А нам что же? Снова к бою готовиться или обойдется?

Остановились конники, на нас уставились. А мы на них смотрим. Полупырились так друг на друга, а потом один из них, худой и на вид болезный, чуть вперед коня протронул и руки вверх поднял.

– Кто… есть… вы? – громко крикнул.

Тут Стоян руки домиком сложил, к лицу поднес и гаркнул что-то на языке, мне непонятном.

– Это он говорит, – пояснил мне Рогоз, – что мы из Нова-города в Великий Булгар с товаром идем.

Всадник тронул поводья и направил коня в воду. Двое ратников присоединились к нему, вынули, на всякий случай, кривые мечи из ножен. Знакомы мне были такие мечи. Когда мы с Баяном за Григорием ходили, с такими уже встречались. Один даже верой и правдой мне послужил. Тяжеловат был, не то что Эйнаров подарок, но мне тогда не до привередства было. По мечам я и определил, что булгары нам на выручку пришли и налетчиков отогнали.

Кони ногами со дна муть подняли, рыбешек-верхоплавок распугали, зафыркали от радости, что в зной такой в реку окунулись. Подъехали всадники к ладье, старший снова что-то выкрикнул и рукой махнул. Стоян в ответ затараторил быстро, то на берег, то на ладью, то на вешку ложную показывает. Объясняет, значит, как нас вороги на мель заманили да добром купеческим поживиться хотели. Рассмеялся булгарин, своим подмигнул, а потом, подумав, Стояну головой закивал. Купец, не мешкая, калиту с пояса снял и ратнику протянул.

– Понятно, – шепнул мне Рогоз. – Это мордва[15] озорует. Они вешки возле мелей ставят, чтобы ладьи грабить. Булгарин нас до Pa-реки проводить согласился. Ну, а Стоян ему серебро за услугу посулил – пять кун сейчас и пять после того, как до реки доберемся.

– Ого! – удивился я. – Не велика ли плата?

– Не, – помотал головой гребец, – Стоян лишнего от себя не оторвет. И потом, с ними, – кивнул он на всадников, – нам спокойнее будет.

– А ты откуда булгарский язык знаешь?

– Эка невидаль, – пожал плечами Рогоз. – Я немало по свету белому походил, немало рек веслами вычерпал, много народов повидал. Вот помню…

– Погоди, – перебил я его, а сам в булгарина повнимательней вгляделся. – Слава тебе, Даждьбоже.

– Ты чего это Дающего славишь?

– Есть за что, – коротко ответил я.

И действительно было за что Покровителя поблагодарить. Он же мне в руки ниточку дал, за которую я теперь ухватиться должен и держать ее изо всех сил.

– Ох, темнишь ты чего-то, Добрын, – Рогоз топор свой с плеча снял, под лавку его засунул.

– Булгарскому языку меня выучишь? – спросил я его.

– И на кой тебе?

– Как на кой? В Булгар придем, я там девку какую-нибудь себе выгляжу, а столковаться не смогу.

– Будет тебе, – отмахнулся старик. – Ты, вон, Просолу байки рассказывай, а мне-то не надо воду в уши заливать, мне и без того мокро.

– Это ты разбойников испугался? – попробовал отшутиться я.

– Взопрел, брехню твою от правды отличая. Хватит лясы точить. Вон, кормчий нам рукой машет. Сигай с ладьи, нужно ее с мели стягивать, – и бултыхнулся в реку.

Конники между тем на берег вернулись, а я вслед за Рогозом за борт прыгнул. Хороша водичка! С головой меня прохлада окатила, и дышать легче стало, да и жить вроде как теперь поудобней будет.

– Полно тебе, Рогоз, на меня кукожиться, – пошел я на мировую, пока кормчий на конька[16] петлю из вервья накидывал.

– А чего ты тут выкобениваешься? – Гребец бороду намокшую огладил, а на меня не смотрит, дуется. – Ломаешься, словно девка красная.

– Ладно, – согласился я. – Расскажу тебе, зачем мне в Булгар надобно. Все расскажу без утайки. Ты только меня языку булгарскому обучи. Обучишь?

Стоит Рогоз, вода с него ручьями бежит, а он точно и не замечает ее. Думает. Потом сказал:

– Путь неблизкий, а ты парень хваткий, может, и успеешь выучиться… Пошли в тягло впрягаться. – А сам улыбнулся и меня водой обрызгал, простил, значит.

Так и пошли дальше вместе – мы по реке, а булгары по суше. А вокруг леса да пущи поднимаются, кое-где дебри непролазные прямо к воде спускаются, так что приходилось конникам обходы искать. Порой на день, а то и на два оставляли они нас, а потом глядишь – снова появились – предводитель рукой нам с берега машет.

Шли неторопливо, разбойных людей не боялись, а течение нас к Pa-реке несло, ветерок попутный вперед подталкивал, с веслами потеть и не нужно вовсе, вот и было у меня время, чтобы у Рогоза языку чужому обучиться.

Я, как и обещался, гребцу про жизнь свою рассказал и подивился, когда узнал, что многое Рогоз и сам знает.