Резкий толчок, Данилов вбит в переборку, через корабельный интерком слышится ругань омоновцев.

Потом еще один толчок. И еще. Свет в голове несколько померк, кажется особист неловко трахнулся лбом о металлическую стойку. В одном из наблюдательных окон отчетливо видно, что рейдер уже схвачен тремя щупальцами, которые незаметно атаковали его сквозь туман. «Одесса», само собой, вырвется. Разве сравнима мощность термоядерного реактора и экстрамиозиновых мышц монополимерной трубы?

Тужащийся рейдер натянул щупальцы-арканы. Но они оказались куда крепче, чем ожидалось, ведь их протягивают на огромные расстояния, причем в расчете на взаимодействие с кошмарной атмосферой и гравитацией Юпитера. Красный монстр немедленно разметает в мелкий хлам все хлипкое и слабосильное.

Еще одна, две… пять труб охватили злополучный рейдер «Одесса». А потом, сквозь белиберду интеркома, Данилов ухватил несколько тревожных сообщений машинного отделения.

«Дизфункция удержания плазмы в магнитно-гравитационной бутылке… Критическое падение температуры реактора и мощности силовой установки.»

Похоже, что станция применила рентгеновский лазер, который прежде использовался для изучения планеты, а нынче узкофокусным пучком поразил стиснутый рейдер прямо в «сердце».

Кораблик охватывают еще два щупальца. До этого они были сильно скручены, а сейчас распрямляются словно пружинки и толкают беспомощную обездвиженную добычу в сторону хищной планеты!

Судя по показаниям инерциометра, скоро у рейдера не будет достаточной скорости убегания, жадное гравитационное поле Юпитера хапнет его и потащит к себе на расправу.

Данилов понял, что капитан Хованский вот-вот скомандует своим омоновцам оставить невезучий корабль и дуть к станции на индивидуальных ракетных средствах, так называемых «самокатах».

Так оно и произошло.

По выдвинувшимся трапам спецназ сыпанул к ячеистому десантному отделению. Мгновение спустя будто стайка мошкары слетела с рейдера, проваливающегося в юпитерианскую бездну.

И тут, собственно, Данилов уловил, что у него-то «самоката» никакого нет. А с индивидуальным микродвижком упорхнешь не дальше бани.

Через минуту на борту рейдера не было уже ни одного члена экипажа — те воспользовались персональными спасательными капсулами.

Данилову оставалось просто выйти через аварийный шлюз в надежде на что-то.

Несколько труб упорно сталкивали злополучную «Одессу» на Юпитер, но большинство уже отсоединилось. Выйдя через шлюз, Данилов в рывке догнал одну из них и начал кромсать ее морщинистую поверхность импульсником. От трубы летела туча мелких брызг, которые застывали прямо на стекле шлема и их приходилось то и дело соскабливать. Наконец оголилась экстрамиозиновая волоконная арматура. Еще пара импульсов и проделана дыра.

Вырвавшийся оттуда воздух едва не сбросил Данилова, но бешенство струи было недолгим. Ближайший сфинктер-клапан прекратил утечку.

Внутри труба внутри имела легкое люминофорное свечение, по ней то и дело пробегала волна пульсаций, а порой вся она приходила в какое-то неровное нервное движение, безжалостно швыряя Данилова из стороны в сторону. Из-за этого бутерброды, съеденные на завтрак, хотели выйти из желудка наружу.

Входное отверстие, через которое пожаловал особист, быстро затянулся пленкой. Сфинктер-клапан впустил воздух — как будто из гуманных соображений, но на самом деле ради придания трубе определенной жесткости. В любом случае, это было приятно. Убийственным же было то, что до станции еще оставалось по меньшей мере пятьсот километров!

Если упорно вперед, вначале с движком, затем отталкиваясь ногами от стенок, где имелись перетяжки, похожие на ребра, то можно добраться до цели через пару неделек. Ну и чем все это время питаться? Грызть малоаппетитные стенки тоннеля? Как умываться? Собственной мочой? Так и ее не будет, потому что пить нечего. А если он будет обнаружен врагами, то труба стиснет его своими экстрамиозиновыми мускулами, обрекая на мучительную смерть.

Но в любом случае лететь было веселее, чем лежать, тем более и Джин Хоттабыч скрашивал скуку, рассказывая сказки «Тысячи и одной ночи».

Через пятьдесят километров сдох движок. Еще через двадцать сам Данилов. Сказки джина осточертели То что было выглядело раньше коридором, превратилось в лабиринт, потому что трубы пересекалась друг с другом в узлах. Прошло уже пять часов после гибели рейдера. От омоновцев никакие сигналы не поступали. По спецсвязи удалось выйти на дежурный компьютер Особотдела и тот известил Данилова, что на станции «Медуза» идет бой, обстановка сложная и в ближайшее время никто из спецкоманды «Егер-9» выручать Данилова не станет. Короче, родина вас не забудет.

Связь с дежурным прервалась, когда тот принялся шутить в психотерапевтических целях, джин, закончив со сказкам, стал травить анекдоты, труба внезапно и резко начала скручиваться. По сути вся она была одной молекулой и вела сейчас себя как белок при глобуляризации — превращалась в клубок. Возможно, она делала это по заданию бандитов, которые наконец засекли крадущегося к ним особиста.

Данилова швыряло до полного упомрачения. Однако момент успокоения настал. Покой оказался мрачным, возможно даже вечным. Данилов был в центре глобулы.

Он был похоронен заживо, глубина могилы минимум полкилометра. Ему бы мог позавидовать разве что какой-нибудь древний император, требовавший от своих подданных максимальной глубины захоронения.

Если даже броситься с буйными криками и импульсником на эту толщу, то будет много брызг и мало толку. Импульсник сдохнет в лучшем случае через десять минут, а переплавленные полимеры сгустятся снова.

Данилов прибег к единственному доступному в таких случаях средству — насильственному сну.

Джин разбудил его уже через полтора часа. Всего лишь через полтора часа клубок скрученных щупалец стал разрушаться — стремительно шла деполимеризация.

Данилов перешел на собственные запасы кислорода. Он мелко дышал, ожидая каждую секунду, что толща жирных кислот и полисахаридов, образующихся в результате реакции разложения, раздавит его, несмотря на свою ничтожную плотность. Но невесомость не дала никаких шансов гравитационному сжатию, а выделение тепла и газов превратили распадающуюся органику в здоровенную тучу из мелких пузырьков. Пузырьки быстро остывали и превращались в пыль, которая отчаянно сияла в свете Юпитера.