Так они возвратились в Магадху, и царь с царицей забыли о своей печали и радостно приветствовали принца и принцессу. Вступив во владение царством, принц возвёл в закон десять благих действий[43], и его подданные были довольны и счастливы.

Однажды принц предложил своей жене навестить её отца, чтобы привезти ему даров и так воздать за его доброту.

Принцесса надела все свои украшения, и с войском из слонов, колесниц, конницы и пехоты они двинулись к королевству её отца. Увидев приближающееся войско, тот ужасно испугался. Одни люди из его свиты вооружались, другие обращались в бегство. Принцесса поспешила вперёд, обогнав сопровождавших её, и предстала перед своим отцом, который, однако, не узнал её из-за изысканных украшений. Чтобы рассеять его страх, она запела:

Затем она подробно рассказала свою историю, попросив отца подготовить принцу подобающий приём. Царь был несказанно рад и встретил принца музыкой, песнями и танцами. Радость их была безграничной.

— Является ли эта счастливая встреча результатом твоего великодушия или моих заслуг? — спросила своего отца принцесса. Помолчав немного, он ответил:

Закончив свой рассказ, Лама обратился к Або Цетену и Самдрён:

— Самдрён! Эта притча должна показать тебе, что неверно презирать мужа или искать нового. Если ты, как принцесса из моего рассказа, обуздаешь свою обиду и неудовольствие, ты со временем станешь счастлива. И тебе, Або Цетен, не следует так удручаться. Как и сын царя Добродетель, ты тоже в конце концов найдёшь своё счастье. Доверяйте Ламе и Трём Драгоценностям и стремитесь при каждой возможности делать хорошее!

Теперь Владыка Дхармы, Защитник Живых Существ Кюнга Легпа держал путь к Раве, что в восточном Цанге. Остановившись там в доме девушки из этой провинции по имени Адзомма, он пел песни под аккомпанемент своей лютни, пил чанг, наслаждался жизнью и отдавался любви.

В ту пору местной крепостью управлял жадный наместник по имени Моронг; оттуда однажды он и заметил Ламу и спросил своего слугу, кто это такой. Слуга ответил.

— Ага! — воскликнул наместник. — Это один из тех жалких людишек из Ралунга, которые в том году не уплатили налога на мясо. Хоть и говорят, что он святой человек, но на самом деле он только скитается бесцельно и создаёт проблемы. Отправь посыльного, пусть его приведут сюда.

Кюнле привели к крепости.

— Не ты ли тот сумасшедший, что зовёт себя Друкпой Кюнле? — накинулся на него наместник. — Ваши люди из Ралунга, может, забыли, что каждый должен сдать в налог Ярдрогу Нангкарце по яку и девяти баранам? И не снизил ли я вам налоги на шерсть и овец? Вы же вместо благодарности убили моих кабарог в отшельничестве Ганден и съели их. Сверх того, вы причинили жителям Ганден всяческий ущерб. Чтобы ваш налог на мясо был оплачен, завтра ты должен принести мне сто туш животных.

— Тебе будет уплачено по твоим заслугам и проступкам Ямой, беспристрастным Владыкой Смерти, который видит карму каждого живого существа шести миров в своём ясном зеркале, — отвечал ему Лама. — Но если тебе этого не достаточно, и ты говоришь, что завтра тебе нужно мясо, оставь поутру ворота открытыми.

После того, как Друкпа Кюнле ушёл, люди стали гадать, как он намеревается выполнить такое дерзкое требование. Некоторые полагали, что он, наверняка, украдёт скотину. Наместник же на это лишь сказал:

— Как он это сделает, мне безразлично, лишь бы я получил своё мясо. Откройте завтра утром ворота.

Когда утром следующего дня солнце поднялось над восточными горами, послышался сильный шум и громкая ругань, приближающиеся со стороны долины Гьянце. Наконец показался Лама, гнавший перед собой сто десять кабарог из Гандена.

— Вот твой мясной налог! — крикнул Лама наместнику. — Бери, если хочешь, сейчас, я не смогу пригнать их тебе завтра. Сегодня же я могу услужить тебе всеми животными, какие только есть в Тибете. А не хочешь — я отошлю их в Чистые Страны. Так гласит повеление Владыки Смерти.

— Друкпа Кюнле, ты сошёл с ума! Ты воплощение Мары

или излучение Будды! Гнать кабарог словно овец в одном стаде — это настоящее чудо! Но всё же я не имею право брать налог живьём. Я могу принять только мясо, — сказал наместник.

— Это не проблема, — отвечал Лама, отсекая животным головы. Убив всех, он стал сдирать с них шкуру, сваливая окровавленные туши в одну кучу.

Наместника охватил ужас.

— Апау! Апау! — закричал он. — Безумный Друкпа Кюнле, мы совершили великий грех! Тебе не нужно больше платить налог на мясо, и отныне все потомки рода Друкпа освобождаются от этой обязанности. Возьми это мясо и продай ею на базаре. И освободи умы этих животных!

— Вчера ты велел мне уплатить тебе мясной налог, для чего я и пригнал сюда этих животных. Теперь ты говоришь, что он тебе больше не нужен. Если это так, то они могут вернуться в Ганден.

Он щёлкнул пальцами и крикнул:

— Возвращайтесь туда, откуда пришли!

Туши тут же вскочили и отыскали себе каждая по шкуре и по голове (причём некоторые маленькие животные схватили большие головы, а некоторые большие — маленькие головы). Так они и убежали обратно в Ганден. Говорят, что в этой местности ещё и по сей день можно встретить эту диковинную разновидность оленей с несоразмерными головами.

Наместника, его охранников и прислугу охватила такая глубокая преданность, что у них на глазах выступили слёзы. Они упали перед Ламой на колени, сложив руки, и наместник сказал:

И наместник коснулся своим лбом ног налджорпы. Впоследствии он обрил голову, принял религиозное имя и стал заведовать хозяйством как бодхисаттва.

Лама вернулся в пивную Адзоммы и продолжал пить и распевать песни. Девушки были от него в восторге и обратились к нему со словами:

— Вчера ты убил животных, а потом вернул их к жизни, и поэтому мы питаем к тебе очень большое доверие. В своей прежней жизни ты, несомненно, был Буддой. Расскажи нам, пожалуйста, об этом!