Слуг было немного. Аврору проводили в тускло освещенную, наполненную изысканными ароматами спальню с обитыми шелком стенами и обилием ярких картин.

У одной из стен стояла низкая широкая кровать, заваленная подушками на восточный лад. Столик был накрыт на двоих. Мраморные арки вдоль противоположной стены вели в патио с выложенным плиткой узорчатым полом.

Фонтан мелодично журчал, и, привлеченная звуком, Аврора вышла в патио. Ночь выдалась теплая. И тут с Авророй произошло нечто странное — ей показалось, что именно здесь была француженка Дезире, пленница и наложница султана. Но сама она не пленница. И прибыла сюда по собственной воле — никто не захватывал ее и не продавал в гарем. И все же она чувствовала себя столь же, как Дезире, беззащитной среди всей этой экзотической роскоши и перед обольстителем, который привез ее сюда.

Она ощутила присутствие Николаса еще до того, как услышала его шаги. Ни слова не говоря, он подошел к ней сзади и привлек к себе. Аврора чуть не вскрикнула от удовольствия — так приятно было ощущать всем телом его теплo и твердость. Он уже был возбужден, хотя они едва успели прикоснуться друг к другу. Дрожь предвкушения пробежала по ее спине — ночь обещала стать незабываемой.

Какое-то время они просто стояли и слушали, как поет фонтан. Она чувствовала биение его сердца и слышала, как гулко бьется ее собственное.

— Жалеешь? — прошептал он ей на ухо.

Она ни о чем не жалела. Она понимала всю меру опасности, но побывать в раю не отказалась бы ни одна женщина, сотворенная из плоти и крови.

— Нет, нисколько.

— Вот и отлично.

Где-то заливался трелями соловей.

— Итак, — сказал Николас, — в ближайшие две недели мы будем жить только настоящим, как и договорились, нет ни прошлого, ни будущего, ни привязанностей, ни сомнений. Мы просто любовники. Будем наслаждаться и узнавать друг друга. Предаваться любым фантазиям без всяких ограничений.

Аврора закрыла глаза и представила себе рай, нарисованный Николасом. Две недели она будет нежиться в его объятиях, всю себя отдаст страсти. Даст выход желанию, грозившему взорвать ее изнутри.

А потом он уедет, ее жизнь снова войдет в привычную колею.

— Ты сделаешь это для меня? — спросил он, покусывая мочку ее уха.

— Да. — Она ни в чем не могла ему отказать. Она нуждалась в его поцелуях, в его объятиях, в его ненасытной жажде.

Аврора повернулась к нему, жадно ища его губы.

Она сохранит в памяти каждое мгновение, чтобы потом, когда все кончится, утешаться воспоминаниями. Их должно хватить на всю оставшуюся жизнь.

Он увлек меня за собой в странствия по огненным волнам в самое пекло страсти.

Они раздевали друг друга в лихорадочной спешке. Она горела, она летела в пропасть…

Но Николас не дал ей упасть — подхватил на руки, не отрывая губ от ее рта, продолжая пить его сладкий нектар. Он отнес ее в дом, уложил на кушетку и лег рядом на шелковые подушки. Изнемогая от желания, она заключила его в объятия.

В этот момент раздался тихий стук в дверь. Николас вздрогнул, с трудом возвращаясь в реальность.

— Подожди, мой ангел. Это, должно быть, ужин. Я попросил принести его сюда.

Аврора неохотно отпустила его. Николас встал, распрямился гибким сильным движением, исполненным чувственности, и, бросив на нее жадный взгляд, опустил над кушеткой полупрозрачный балдахин из органзы.

Аврора натянула шелковое покрывало. Николас впустил слуг, приказал поставить подносы на стол. И дверь тихо притворилась. Еще мгновение — и он отдернул балдахин.

Аврора восхищенно любовалась его телом.

— Ты голодна? — спросил он.

— Нет, да… Я хочу тебя, — стыдливо призналась она.

— Ты можешь удовлетворять свой аппетит, любовь моя, столько, сколько пожелаешь.

Аврора удивилась, когда после этих слов, сопровождаемых полным похоти взглядом, Николас не лег рядом, а отправился к низкому столику и, взяв шампанское, налил немного из бутылки в блюдо.

Он стоял к ней спиной, и она могла вволю налюбоваться мускулистыми формами его обнаженного тела. Он очень напоминал султана из дневника Дезире, а сама комната была почти точной копией сераля — сплошь шелк и сандаловое дерево. Аврора легко могла представить себя на месте француженки, ждущей своего возлюбленного. Николас был ее могущественным господином, а она — пленницей, служившей ему и доставлявшей ему наслаждение.

— Здесь все как в гареме, описанном в дневнике.

— Это не случайно, — признался Николас. — Я попросил предоставить нам эти комнаты, как только узнал, что убранство в них на восточный манер. Мне показалось, дневник Дезире произвел на тебя впечатление.

С этими словами он вернулся к ней и сел рядом на диван, подавал ей блюдо. Там было несколько маленьких губок, вымоченных в шампанском.

— Если помнишь, в дневнике говорится о противозачаточных средствах…

— Помню. — Она почувствовала странное беспокойство при мысли о том, что им предстоит сейчас сделать — не дать мужскому семени пустить ростки, — но остаться беременной после отъезда Николаса она не могла.

— Можно? — спросил он. — Да.

С бьющимся сердцем она смотрела, как Николас отбросил шелковое покрывало и окинул взглядом ее нагое тело. Когда он скользнул влажной губкой у нее между бедер, Аврора затаила дыхание — губка казалась осколком льда, таким разгоряченным было тело.

Пробормотав извинения, он осторожно раздвинул ей ноги и засунул губку в ее пульсирующее лоно, пытаясь согреть его рукой.

Аврора вскрикнула — желание вспыхнуло с необычной силой — и выгнулась ему навстречу. Она сама была огонь и пламень.

— Николас, — взмолилась она, — войди в меня. — Она хотела ощутить его силу, хотела, чтобы он наполнил ее собой.

Он вошел в нее, и взгляд его затуманился от наслаждения.

— Да, — прошептал он. — Я хочу слиться с тобой на всю ночь, хочу уснуть в тебе и проснуться, ощущая твой вкус.

Он снова поцеловал ее и вошел в нее одним долгим медленным толчком, Аврора, затаив дыхание, закрыла глаза.

Тогда Николас начал двигаться в ней, ускоряя темп, проникая все глубже и глубже.

Аврора словно в лихорадке обхватила его ногами и выгнулась, призывая брать ее еще и еще. Он не был с ней нежен, но она и не хотела нежности. Невероятный, удивительный, болезненный голод нарастал. Они были просто мужчиной и женщиной, слитыми воедино инстинктом столь же мощным, сколь и древним.

Наслаждение было настолько ярким и острым, что ей хотелось плакать. Их обуяла дикая, животная страсть.

И когда наступила кульминация, оба издали крик. Николас, часто дыша, с сильно бьющимся сердцем, повторял ее имя, судорожно сжимая прядь ее золотистых волос.

Ничего подобного они прежде не испытывали. Николас был в восторге.

На сей раз он победил. Сломал ее сопротивление. Заставил отдаться страсти. Но как внушить ей чувство любви и привязанности всего за две короткие недели?

Та ночь, полная страсти, стала первой в длинной череде других.

Аврора заставила себя забыть обо всем, кроме страсти, и сделать это оказалось не так уж трудно.

Уединенный особняк предлагал греховные радости, о существовании которых она и не подозревала, но дело было не в особняке, а в Николасе, превратившем ее жизнь в сплошное блаженство.

Николас обучал ее тонкостям эротического возбуждения. И она оказалась способной ученицей. Забыв о стыде и целомудрии, быстро освоила все изощренные способы достижения оргазма. Понятие греха для нее больше не существовало. Она чувствовала, что желанна, желанна, как никакая другая женщина. Но он бросал вызов не только ее телу, но и духу. Он был умен и остроумен, что в сочетании с чисто мужскими качествами и красивой внешностью делало его чертовски привлекательным.

Он заставлял ее хохотать от души и испытывать страстное томление. Она была любима и свободна, могла делать что хотела, не сдерживая своих желаний.

И постоянно приходилось напоминать себе о том, какова истинная цель ее пребывания здесь, ибо Николас походил на султана не только внешностью. Он был само внимание и добивался ее так, как добивался султан Дезире.