Пробил гонг — раздались три удара, потом пауза длиной в два удара, и самый глубокий, четвертый удар. Звук эхом разнесся по императорскому дворцу, по его длинным коридорам и многочисленным залам. Затем все стихло. В череде растущих и убывающих дней час совы никогда не заставал солнечных лучей и, наверное, поэтому взамен обходился светом луны. В своей последней четверти молочный диск луны превратился в тоненький серп, сияние которого вобрало в себя весь холод и прозрачность ночного воздуха.

Яку Тадамото, держа в руке бронзовую лампу, неслышно шагал вдоль пустынного коридора; его сандалии мягко ступали по мраморным плитам дворца. Он был одет в черную форму императорской гвардии, хотя и без нагрудных нашивок полковника. В том, что полковник императорской стражи ходит по дворцу среди ночи, не было ничего необычного; странным могло показаться лишь то, что он скрывает свое офицерское звание. Это говорило о том, что полковник преследует иные цели — свои личные, а может быть, просто решил устроить проверку караула и не желает, чтобы его узнали. Он также мог выполнять поручение своего знаменитого брата.

На самом же деле Яку Тадамото действительно хотел уменьшить риск быть узнанным, при этом сохраняя свободу перемещения по дворцу, которую обеспечивала черная форма стражника.

Он шел вперед, не сомневаясь, что сумеет избежать встречи с часовыми, совершающими обход. На развилке коридоров молодой полковник остановился, чтобы зажечь свою лампу от висячего фонаря. Убедившись, что огонь в лампе загорелся и уже не погаснет, Тадамото прикрыл ее, затем достал из рукава большой железный ключ и уверенно двинулся к высоким створчатым дверям.

Замок беззвучно открылся, и Яку Тадамото оказался внутри темной комнаты. Он знал, что помещение загромождено мебелью и передвигаться в нем на ощупь небезопасно. На секунду открыв лампу, он осмотрелся. Зал Исторической Правды состоял из двадцати комнат, таких же, как эта. Здесь ученые работали над великими трудами по историческому описанию династии Ханамы. Тадамото хорошо знал об этом, потому что восхищался работой историков и часто приходил сюда, чтобы побеседовать с ними.

Он снова прикрыл лампу и по памяти двинулся к ширме в дальнем конце комнаты. Сёдзи вели на балкон, освещенный лишь тусклым сиянием ущербного месяца. Под прикрытием тени Тадамото проскользнул к торцевому парапету балкона, где остановился и подождал, пока глаза привыкнут к ночному сумраку. Внизу, во внутреннем дворе, залитом светом факелов, сменялся дворцовый караул. Тадамото слышал приглушенное бряцание оружия, и это почему-то напомнило ему о безумии, которое он совершает, однако сердце его глухо стучало отнюдь не от страха. Мысль о том, что его ждет Осса, заставляла кровь быстрее бежать по жилам.

«Нас не найдут», — сказал он себе и тут же подумал, не затуманен ли его рассудок страстью. Когда глаза привыкли к темноте, Тадамото перегнулся через парапет, прикидывая расстояние до соседнего балкона. Две руки, на глаз определил он. О расстоянии до каменных плит двора он даже не смел думать: темнота внизу казалась бездонной пропастью. «Есть и более безопасные пути, — размышлял Тадамото, — но меня могут увидеть, а это никуда не годится. Остается прыжок. Ничего сложного. Здесь перепрыгнул бы и ребенок. Страшно только из-за высоты».

Он взобрался на парапет и, балансируя руками, обрел равновесие, хотя по-прежнему колебался. Тадамото согнул ноги в коленях, приготовясь к прыжку, потом опять выпрямился. Его пальцы, сжимавшие холодную бронзу лампы, были влажными от пота.

«В нашей семье искатель приключений — Катта, а не я, — проговорил полковник, обращаясь к самому себе. — Ну что ж, я мог бы попросить его отвести меня на свидание с любовницей императора!» Он глубоко вздохнул и прыгнул во тьму. Ноги Тадамото коснулись парапета соседнего балкона, и по инерции он пролетел даже чуть дальше. Приземлившись на выложенный плиткой пол, полковник коротко хохотнул и потряс головой. Прыжок действительно оказался до нелепости легким. «Разум должен взять верх над страхами», — прошептал он в ночь и раздвинул сёдзи. Днем раньше, во время «дежурного обхода», он оставил задвижку ширмы открытой и сейчас обнаружил, что его уловка осталась незамеченной.

До того, как династия Ханамы пала, в восточном крыле дворца располагались личные покои императорской семьи. Теперь здесь обитали только призраки царственных особ. Без особого приказа сюда никто не заходил. Тадамото не позволил страху перед привидениями завладеть его в высшей степени рациональным умом. Выставив перед собой руку, он пересек зал и только потом чуть-чуть приоткрыл лампу. Полковник глубоко вздохнул, чтобы расслабиться, но вместо этого набрал в легкие пыль заброшенного помещения. Казалось, что воздух наполняли запахи прошлого.

Тадамото раздвинул створки ширмы и вышел в большой коридор. Он спешил уйти отсюда, избавиться от призраков Ханамы. Свет лампы выхватывал картины на стенах, а также изящные резные орнаменты из дерева и камня. Представители династии Ханама обладали куда более тонким вкусом, чем их преемники. Изобразительное искусство эпохи Ханама сочетало в себе простоту и изысканность, умелое обращение с цветом, тогда как от придворных художников Ямаку столь кропотливой работы не требовалось.

Тадамото подошел к широкой лестнице, которая вела на следующие три этажа, на миг замер и прислушался. Вокруг было темно и тихо.

Он шагал по ступеням и думал о прекрасной танцовщице. Как она отыскала это место? Видел ли ее кто-нибудь? Не боялась ли она? Перед глазами Тадамото встал ее образ, вспомнилось прикосновение ее ладони к его руке.

Поднявшись на два этажа, он свернул в коридор. Лампа отбрасывала мягкий свет на стены и пол. Наконец полковник приблизился к высоким дверям, украшенным богатой резьбой и позолотой, с рельефными изображениями Привратников — великанов, которые защищали святилище от вторжения злых духов. Одна из створок была чуть приоткрыта. Тадамото протянул руку, взялся за бронзовую ручку и потянул дверь на себя. Створка начала открываться, но потом остановилась. Он потянул сильнее; дверь подалась, затем снова застыла на месте.

— Кто смеет тревожить сон высочайших особ? — раздался в темноте свистящий шепот.

Тадамото отпустил дверь, и она с глухим стуком захлопнулась.

— Тадамото-сум? — позвал его голос — женский голос.

От облегчения он чуть не засмеялся.

— Да. Осса-сум?

Дверь распахнулась, и в неверном свете лампы Тадамото увидел прекрасную сонсу, отступившую внутрь святилища.

— Я… я боялась, что вы не придете, — прошептала она.

— Я не мог упустить возможность повидаться с вами, — ответил Тадамото и снял колпак с лампы.

Осса была одета в роскошное кимоно из тончайшего шелка, лазурного, точно утреннее небо, с узором в виде облаков. Пояс и нижнее кимоно были золотыми. Казалось, что старинное золото богато украшенного ботаистского алтаря мерцало отраженным от ее наряда сиянием, как будто она тоже была частью этого священного места — жрицей, Посвященной сестрой на Тайном Пути. Плавным, скользящим шагом девушка отошла назад и остановилась в центре семигранника, заключенного в круг.

— Говорят, что братья танцуют внутри знаков, подобных этому, и черпают в них тайную силу, — неожиданно сказала Осса.

Сонса начала двигаться, повторяя текучие, легкие движения, которые монахи-ботаисты использовали в боевых позициях, хотя в ее исполнении они выглядели по-иному. Осса танцевала. В полумраке святилища она медленно повернулась, ее руки затрепетали, изображая сопротивление и одновременно призыв. Она влекла, соблазняла, пробуждала в Тадамото чувства, прежде им неизведанные. В последнем па девушка грациозно преклонила колени и, опустив глаза, неподвижно застыла.