Глядя на подрагивающую веревку, монах пытался определить передвижения Комавары. Веревка чуть ослабла, и Суйюн натянул ее, обернув излишек вокруг пояса. Когда провис следующий отрезок веревки, снова натянул. «Сейчас он подойдет к концу карниза», — подумал Суйюн. Веревка замерла. Монах удерживал легкий натяг, читая путь Комавары, как будто их соединяла не веревка', а живой нерв. «Он не знает, как идти дальше», — сообразил Суйюн и немного подождал в надежде, что Комавара догадается протянуть руку или оттолкнуться; увы, веревка оставалась неподвижной. Дальнейшее промедление приведет к тому, что князь устанет, дрогнет и лишится самообладания.

Прошло еще несколько мгновений, и Суйюн решил, что больше ждать нельзя. Медленно, прилагая значительное усилие, он начал тянуть веревку. Комавару потащит вверх и влево, думал монах. Поймет ли он, в чем дело?

Ветер не прекращал своих пронзительных завываний, взметал клубы пыли с выступа и трепал одежды монаха, будто плохо поставленный парус. Веревка оставалась в прежнем положении — Комавара не двигался с места. Внезапно Суйюн почувствовал резкий рывок, за ним второй. Монах ответил на сигнал тем же. Он напрягся и ощутил, как веревка впивается в его мышцы под тяжестью возросшего веса. Последовал еще один рывок, и до Суйюна дошло, что князь не нашел трещины в скале, а для продвижения использовал веревку, просто хватаясь за нее то одной, то другой рукой. Инициат покрепче обернул вокруг пояса жесткие волокна веревки и стал ждать. Через секунду Комавара мягко перепрыгнул на каменный карниз. Его хриплое дыхание было слышно даже сквозь вой ветра.

Страх, понял Суйюн. Инициат успел почувствовать в воздухе этот острый запах, прежде чем он растворился в ночной тьме.

— Вы можете передвигаться, князь? — спросил монах.

Комавара попытался взять себя в руки.

— Да… Не волнуйтесь. Мы должны идти дальше. — Комавара встал на колени и принялся сворачивать веревку. Немного погодя Суйюн потянул князя за рукав и повел его за собой.

Поверхность выступа на протяжении нескольких шагов не менялась. Потом они обнаружили, что некоторые камни у края карниза шатаются; силы природы — солнце, лед и ветер — отсекли их от скальной глыбы. Суйюн качнул первый камень и решил, что он выдержит. Остальные были почти такими же прочными; вниз ссыпалось лишь несколько обломков, и еще пара камней была готова отколоться. Оба скалолаза осторожно перебрались через разбитый участок, сознавая, что даже свист ветра не заглушит звука падающих камней.

Они снова подошли к месту, где камень выдавался над гладкой стеной утеса, хотя и не так значительно, как в первый раз. Бедро Возлюбленной Ботахары, подумал Суйюн, и образ сплетенных тел словно в насмешку встал перед его глазами. Монах ощупал скалу и нашарил несколько продольных трещин, которые поднимались вверх по рельефу.

На волнах темного озера мерцали и покачивались огоньки лодок Сёнто. Отсюда они казались такими далекими, такими крошечными. «Сёнто — великий генерал, — подумал Суйюн, — и все возможное для прорыва сделано. Надо надеяться, что не подведут и остальные. Успех плана зависел от стольких обстоятельств, от стольких разных людей…»

Добравшись до нужной точки, инициат отогнал все мысли. Руками он исследовал трещины так высоко, как только мог достать. Внутри они были на удивление гладкими — старыми и истертыми, но более просторными, чем ожидал Суйюн. Он просунул руку в одно из углублений и обнаружил, что оно довольно длинное, а в ширину — с целый кулак.

Ну что ж, подумал Суйюн, посмотрим, стоили чего-нибудь долгие часы дискуссий с князем Комаварой или нет. Он перевязал веревку на уровне груди и удостоверился, что Комавара развязал второй конец. На короткий миг Суйюн замер перед самым ответственным этапом и обратился к своему «я», желая убедиться в том, что обрел «спокойствие воли», как называли это его наставники.

Монах начал взбираться по отвесной круче, цепляясь замотанными в тряпки ногами и руками, преодолевая дюйм за дюймом. Длина веревки равнялась росту двадцати пяти мужчин — Суйюн не решился взять больше, опасаясь запутать ее. Вторую половину веревки такой же длины нес Комавара. Если проем, в который они должны влезть, находится выше, чем они думали, то им не удастся добросить конец веревки до лодки. Суйюн гнал прочь сомнения и, упорно карабкаясь вверх, старался сосредоточиться на изломах камня перед глазами и точном расчете каждого движения.

Ветер зло налетал на монаха — и отступал, так и не сумев оторвать его от скалы. Суйюн содрал кожу на костяшках пальцев, от постоянного трения о камень его лодыжки сочились сукровицей. Монаху чудилось, что он поднимается в иные сферы. Хотя он и не относил себя к суеверным людям, но все же не мог избавиться от ощущения, что давно поверженные Братья витают над ним, не в силах покинуть мир живых.

Вот он, вот он, наш враг, грозно рекут они. Он поднимается по бедру Возлюбленной Ботахары, будто не знает, что это страшное богохульство! Пусть же сгинет он в вечной тьме!

Утес стал чуть более пологим, и, преодолев холодное каменное бедро статуи, Суйюн остановился, чтобы передохнуть. Ему пригодилось все, чему его так долго обучали в монастыре. Энергия ши текла по рукам и ногам, и, несмотря на коварные порывы ветра, монаху удавалось сохранить идеальное равновесие.

Он достиг точки, в которой тела Любовников соединялись. Никакая выучка не могла подготовить его к тому, чтобы увидеть подобное зрелище так близко.

— Ересь, — прошептал Суйюн.

Казалось, сам камень кричал о святотатстве, и все же Суйюн отчаянно льнул к нему.

Только сейчас он осознал, что стоит на месте, и эта оплошность привела его в ужас. Мысленно он начал молиться Ботахаре, чтобы восстановить концентрацию воли. «От моего успеха зависит жизнь моего господина, — твердил себе монах, — всех его слуг и членов семьи. Княжна Нисима…» — Губы инициата сами произнесли это имя. «Я недостоин трудов своих наставников», — укорил он себя.

Юноша вновь принялся читать молитвы и полез вверх по направлению к трещине, которая проходила над бедром Просветленного Владыки. Он мысленно прикинул, какую часть веревки использовал. По его расчетам, у Комавары все еще оставалась половина веревки. Трещина внезапно стала шире и глубже, так что Суйюн смог полностью просунуть в нее руку. По мере продвижения наверх трещина продолжала расширяться, и скоро уже в излом поместилось плечо. Ветер дул в расщелину, словно в воронку, — его ледяная длань толкала Суйюна вниз, вынуждая инициата преодолевать сопротивление. Наконец после долгой борьбы пальцы монаха нащупали верх бедра статуи, и он понял, что эта поверхность имеет небольшой бортик. Он подтянулся повыше, сражаясь со скалой, которая хватала его за одежду и цепляла веревку.

Суйюн всмотрелся в темноту, силясь разглядеть, куда уходит выступ. Серый контур карниза вроде бы резко уходил вверх по диагонали, но потом растворялся в бархате ночи, и монах уже ничего не видел. Он порылся в памяти, чтобы вспомнить очертания рельефа. Спина Ботахары? Суйюн пересек статую в самом узком месте, поэтому такой вариант не исключался. Окно, в которое они собирались влезть, находилось почти прямо над ним, однако наличие выступа давало неожиданное удобство.

Уперевшись ногами в уступ, Суйюн протиснулся обратно в расщелину и начал сматывать веревку. Когда она натянулась, он дважды слегка дернул и приготовился к тому моменту, когда Комавара начнет подъем. Ветер так и не стих, а продолжал выть и биться о скалы, как обезумевший дракон.

Комавара был уже всего в нескольких футах от монаха, когда тот услышал звук его приближения. Казалось, прошла целая вечность, пока князь добрался до выступа; Суйюн не однажды почувствовал тяжесть его веса на веревке. Комавара с трудом перелез через ноги инициата и, подтянувшись, взобрался на каменный карниз. Молодой князь тяжело дышал, его мускулы дрожали от напряжения.

— Где мы? — наконец спросил он.

— Вы сидите верхом на спине Безликого Любовника, — шепнул Суйюн.