Когами немало позабавился, наблюдая за тем, как его родные воспринимали нелепые обычаи варваров. Оставаясь наедине, вся семья веселилась, передразнивая дикарей! Но потом его дочь заболела, и Когами попросил жреца Асигару осмотреть ее, так как священники более или менее владели навыками целительства.

Прозвучал удар гонга, означавший смену вахты, и на палубе начали появляться матросы. Они молча приступили к осмотру механизмов, отвечавших за ход судна. Быстро, но тщательно проверили снасти, обойдя стороной лишь ванты, у которых недвижно стоял молодой ботаист. Указав на них, старший вахтенный отрицательно покачал головой, и моряки не стали к ним приближаться, чтобы не прерывать медитацию монаха. Такое уважение оказывали последователям Ботахары все, даже те, кто не мог их терпеть.

Монах по-прежнему молча стоял у ограждения и думал о девушке, которую никогда не видел. Ее звали госпожа Нисима Фанисан Сёнто, и она была приемной дочерью князя Сёнто Мотору — человека, на службу к которому и направлялся Суйюн. Прежний духовный наставник Сёнто оставил полный отчет с перечислением всех подробностей, которые его преемнику необходимо знать о Доме Сёнто, и несмотря на то, что Суйюну достаточно было прочесть отчет лишь раз, чтобы запомнить в нем каждое слово, раздел, посвященный описанию княжны Нисимы, монах прочел дважды, словно убеждая себя в правдивости написанного. Слова брата Сатакэ, предшественника Суйюна, были пронизаны глубоким восхищением и привязанностью к молодой девушке. Суйюн почувствовал, что в своем суждении о ней старый монах почти утратил беспристрастность — незыблемый принцип братства ботаистов. Этим госпожа Нисима заинтересовала Суйюна еще больше.

Сатакэ-сум был не из тех людей, на которых легко произвести впечатление. Один из самых известных братьев ордена ботаистов, он, безусловно, мог бы стать Верховным Настоятелем, если бы того пожелал. О талантах брата Сатакэ ходили легенды: он в несколько приемов познал такие высоты совершенства, достижению которых другие братья посвятили бы всю жизнь, проведя ее в полном уединении и медитациях. А эта молодая аристократка во многих отношениях была его любимицей.

Княжна Нисима Фанисан Сёнто… Суйюну нравилось даже ее имя. Она уже заслужила славу искусной художницы, арфистки, сочинительницы музыки и поэтессы — и это, если верить отчету брата Сатакэ, лишь самые заметные грани талантов девушки, воспитание которой отличается еще большей изысканностью. Неудивительно, что у нее столько поклонников — ведь она обладает редкими способностями и к тому же является единственной наследницей могущественного клана Фанисан. Какая еще женщина империи так щедро одарена?

Представляя себе госпожу Нисиму, Суйюн подумал о совершенстве луны на небесах, и у него родилось стихотворение:

Влечет меня к себе

Твой нежный и далекий свет —

Твой лик, доселе незнакомый…

Поэзия помогла ему отвлечься от мыслей о девушке хотя бы на некоторое время, и он вспомнил свое предыдущее путешествие в Ва. Оно было по-настоящему прекрасным!

Суйюн жил в монастыре Дзиндзо с такого раннего возраста, что у него не осталось ясных воспоминаний об империи, как не сохранилось и памяти о родителях. В тот раз он в сопровождении брата Сотуры, мастера ши-кван, отправился на Речной Праздник. Юный монах, только что ставший инициатом, еле сдерживал радостное возбуждение и, чтобы не опозорить орден ботаистов, изо всех сил старался соблюдать внешние приличия. Хотя с той первой поездки минуло уже восемь лет, Суйюн помнил ее в мельчайших деталях.

Они были словно странники из далеких краев, выброшенные на чужой берег. Там, на берегу, перед ними лежала вся Ва, уменьшенная до размеров пространства, которое можно обойти за день. Речной Праздник — десять тысяч ярких фонариков, несметное множество гостей, бесконечные приливы и отливы людских волн вдоль берегов стремительных вод.

Попасть на Речной Праздник из монастыря Дзиндзо… Суйюн чувствовал себя так, точно завершил медитацию в запертой комнате, где царила тишина, отодвинул ширму, чтобы выйти наружу, и на месте тихого сада вдруг узрел двадцать тысяч смеющихся, поющих и танцующих людей. Для мальчика, выросшего на далеком острове, это казалось почти чудом.

Вслед за своим наставником Суйюн пробирался сквозь толпы народа. На деревьях были развешаны разноцветные фонарики, а там, куда не доходил свет фонарей, его заменяло молочное сияние луны. Суйюн впервые увидел высокородных дам в роскошных паланкинах, вдыхал аромат их духов, витавший в воздухе после того, как они проехали мимо него, весело смеясь и лукаво пряча лица за веерами. Зачарованный, он застыл возле акробатов и фокусников — брат Сотура, которому пришлось вернуться, обнаружил, что юноша, позабыв обо всем на свете, жадным взглядом ловит каждый трюк, каждое движение, замедленное в его сознании при помощи ши-тен.

Суйюн и брат Сотура миновали шатер, у входа в который соблазнительно улыбались прекрасные женщины, и хотя, завидев монахов, они осенили себя знаком Ботахары, самая молоденькая из них попыталась завязать флирт с Суйюном и звонко рассмеялась, когда тот отвел глаза.

Перейдя пешеходный мостик, они добрались до парка, и юному инициату показалось, что он вновь перенесся в другую страну. Шум голосов стих, а острый запах, исходивший от жаровен, уступил место изысканным ароматам срезанных цветов и редких духов. Здесь тоже пили и смеялись, однако пирующие были облачены в парчу и дорогие шелка, равных которым по красоте молодой брат никогда не видел. Суйюн был уверен, что брат Сотура намеренно привел его сюда, хотя он пока не знал зачем.

Монахи миновали группу людей, тихо беседовавших между собой у ивовой рощицы, и приблизились к подмосткам, ярко освещенным фонариками. У края сцены на подушках сидела женщина. Она читала свиток, а публика внимала ей в полной тишине. Голос женщины был чистым и прозрачным, как зимний воздух, но слова, которые она произносила, звучали торжественно и церемонно. Суйюн понял, что на сцене исполняется старинная пьеса и узнал древний язык, изобиловавший гласными, которые как-то непривычно скатывались с губ чтицы.

Брат Сотура устроился на плетеной циновке и махнул юноше, приглашая того последовать его примеру.

— «Собирающий облака», — прошептал наставник, и по названию Суйюн припомнил, что изучал эту пьесу.

Наблюдая за действом, Суйюн был заворожен образом главного героя — чудаковатого монаха-ботаиста, отшельника, которого не заботила повседневная жизнь других персонажей и который все свое время посвящал изучению тайных, непостижимых сфер. Суйюн впервые видел, чтобы монаха изображал кто-то из не принадлежащих к братству, и зрелище привело его в восхищение, пусть и смешанное с некоторым беспокойством. Только через несколько часов Суйюн пришел в себя от увиденного на сцене; первая встреча с театром глубоко его взволновала.

Спустя два дня начались состязания в единоборстве. Распорядитель, заносивший в список имена претендентов, с трудом скрыл свое изумление, узнав, что в турнире примет участие не мастер ши-кван, а сопровождающий его мальчик. Улыбки, едва сдерживаемые из вежливости, быстро исчезли, как только Суйюн выиграл первый поединок с легкостью, поразившей всех, за исключением брата Сотуры. Разумеется, вначале соперники не отличались большим мастерством по меркам турнира, поэтому маленький монах хоть и заслужил некоторое уважение, но серьезным противником по-прежнему не считался.

Именно в это свое посещение империи Суйюн впервые столкнулся с насилием. Несмотря на многие годы упражнений в ши-кван, юный инициат еще никогда не видел, чтобы один человек сознательно стремился нанести вред другому. Среди единоборцев были и такие, которые променяли честь на хитрость и жестокость. Однако Суйюн четко видел свою цель, а Сотура показывал, что твердо верит в него.

Глядя на схватки других претендентов, оба монаха постепенно пришли к выводу, что среди всех особенно выделяются два бойца: императорский гвардеец по имени Яку Катта и лейтенант личной стражи князя Сёнто. Суйюн видел, хотя и мельком, как сражается гвардеец императора, и легко понял, за что тот заслужил прозвище Черный Тигр. Яку Катта был не только свиреп и силен, но и отличался чрезвычайным умом, а его спокойствие порой казалось чуть ли не сверхъестественным. По росту он превышал Суйюна почти вдвое.