Он подошел и ткнулся носом ей в шею. На него накатил запах, такой родной — горькой полыни и ромашки. Ему совсем не хотелось ссориться с ней в такой день, поэтому он пробурчал извинения и наигранно бодрым тоном спросил:

— И что ты там приготовила?

Спина Цилы перестала выглядеть напряженной. Девушка усадила его за стол, сама села на краешек колченогого стула и, блестя возбужденными глазами, сказала:

— Я была в таверне у Торика. Когда он узнал о твоем отъезде, то велел передать тебе немного еды в дорогу.

Аткас немного расслабился. Значит, Цила не тратила денег.

— Жаль, что он не зашел попрощаться.

— Он огорчился, что это ты не зашел к нему, — возразила Цила. — Между прочим, никто тебе не мешал. И это после всего, что он для тебя сделал! Ты вполне мог оторвать задницу от кровати и сходить к нему, рассказать новости.

Юноша нахмурился. Да, с Ториком его связывали очень близкие отношения, более присущие братьям, чем просто друзьям, но уж больно давно они не общались. Сначала Аткас переехал жить на другой конец города вместе с Цилой, а потом Торик вплотную занялся торговлей и стал разъезжать по всей западной провинции, так что у них совсем не осталось времени на общение. Над своей таверной Торик поставил управляющего, но изредка лично проверял, все ли в порядке в подвластных ему владениях.

— Я даже не знал, что он в Стипоте, — защищаясь, ответил Аткас.

Внезапно ему в голову пришел вопрос: а Циле-то откуда известно, что Торик сегодня в таверне?

— Я сама случайно встретила его на рынке, — словно догадываясь о сомнениях юноши, торопливо сказала Цила. — Между прочим, там только и разговоров, что про тебя, да про рыцарей. Не пойму, как, но все узнали про то, что случилось давеча, и давай трепать языками! Впрочем, Торик уже уехал. У него какие-то срочные дела в Бельске. Он велел передать тебе самые теплые пожелания удачи в делах.

— Как всегда, насмешничает. Какие у меня дела! — пробурчал Аткас, с аппетитом уминая жареную картошку с мясом. Завтрак и впрямь получился на славу. Запивая еду теплым молоком из кувшина, он спросил, — не смотрела цены на шерсть, пряжу, на всякие иголки?

Цила покачала головой и отвернулась к малышу.

— А надо бы! Я с утра проснулся вот с какой идеей: может, тебе печь пирожки, а потом продавать их на улице, или в таверну? По праздникам ты озолотишься!

— У нас печка слишком маленькая. Да и потом, малыша куда девать? — Цила поморщилась. — Перестань за меня волноваться, я непременно что-нибудь придумаю. Найду какую-нибудь работу, вот увидишь. Может, мне даже получится уговорить старуху Тисклу иногда присматривать за маленьким, хотя у тебя гораздо лучше получается ладить с этой ненормальной.

Аткас собрал со дна миски последние крошечки, облизнулся, проверяя, не осталось ли кусочков картошки на губах, и встал.

— Боюсь, мне уже пора, — неловко выговорил он.

Подхватив малыша на руки, Цила подошла к Аткасу и прижалась лицом к плечу. Юноша погладил младенца по пушистой головке и прижал обоих к себе, так близко, что почувствовал, как бьются их сердца.

— Обещаю, что буду скучать.

Цила пожала плечами. Она сникла, в глазах показались слезы. Малыш скривился и, видно, тоже собрался разреветься.

— Я пообещала себе, что не буду сегодня плакать, — тихо вымолвила она. — Не получается…

Слезинки, подобно маленьким алмазам, выкатились из глаз и закапали прямо на нарядную белизну блузки.

— Не смей реветь! Я же не навсегда уезжаю, слышишь? И вообще, мы вчера уже обо всем договорились, правда, малыши?

Аткас поспешно схватил приготовленную с вечера сумку, в которой лежали смена одежды и кое-какие мелочи, пришнуровал к поясу небольшой кошель и двинулся к двери, не желая слушать, как Цила в очередной раз будет ныть о том, как им будет его не хватать.

***

Возле гостиницы толпились праздные зеваки, со вчерашнего дня не насытившие глаз видом черного мага. Сейчас он лежал поперек клетки грудой темных одежд. Руки, заломленные за спину, сковывали хрустальные браслеты, с виду тонкие и хрупкие. Аткас кинул на клетку хозяйский взгляд и с важным видом прошествовал к гостиничной конюшне.

Зеваки отвлеклись от обсуждения черных магов и с удвоенной силой принялись чесать языки, обсасывая косточки давешнего воришки Аткаса, ныне — рыцарского оруженосца.

Аткас, чье самомнение непомерно раздулось при мысли о том, что весь город говорит о нем, выпятил грудь и шагнул в конюшню.

Внутри оказалось полутемно, свет в помещение проникал только сквозь большую неровную дыру в задней стене, затянутую полупрозрачным бычьим пузырем. В конце зимы торговый путь зачастую безлюден, поэтому постояльцев в гостинице жило немного, а лошадьми владели и вовсе единицы. В стойлах ютилось два десятка животных.

В конюшне стоял уютный и теплый запах сена и навоза. От троих молодых людей, стоявших в дальнем углу, доносился пряный и сладкий аромат роз или жасмина, в общем, какой-то парфюмерии.

Без колебаний Аткас, стараясь держать спину прямо и не косолапить, подошел к ним и представился:

— Доброе утро, меня зовут Аткас! Я оруженосец сэра Экроланда.

Три пары глаз осмотрели его снизу доверху. Юноша тоже зря времени не терял и изучил товарищей по отряду. Больше всего ему пришелся по душе полноватый юноша с беззаботной улыбкой на лице. Как ни удивительно, но это именно от него пахло духами. Он первым ответил на приветствие:

— Утро доброе, Аткас. Рады тебя приветствовать в наших рядах. Несколько, хмм, неожиданно все случилось, не так ли?

Аткас робко кивнул. Полный продолжал, широко улыбаясь:

— Я — Листик, а это Пете и Грего.

Листик! Ну и имечко. Интересно, с чего это родители его так назвали?

Аткас перевел взгляд на Пете. Тот мрачно отвел глаза. Глубокие рытвины оспин уродовали его лицо. Хотя, отметил Аткас, была бы у Пете кожа чистая да белая — быть бы ему первым красавчиком в тех местах, откуда он родом.

У Грего кожа отличалась той белизной, каковая всегда сопровождает рыжие волосы и веснушки. Поцелуев солнышка на парне и впрямь была тьма-тьмущая, и все мелкие, россыпью. Глаза же некрасивые, блеклые, не поймешь даже, то ли голубые, то ли серые, или вовсе зеленые, но в полутьме конюшни получше разглядеть не удастся. А еще Грего одет гораздо богаче других. А вот Пете по части одежи недалеко ушел от самого Аткаса, даром что оруженосцам такие деньжищи перепадают.

— Не вздумай задаваться, — надменно вымолвил Грего. — Кто знает, может, тебя в первой же деревне оставят! Готов спорить, что ты даже меча не поточишь, только зазубрин оставишь.

«А вот и не угадал!» — хотелось воскликнуть Аткасу. В бытность учеником кузнеца единственное, что он освоил как следует — это мастерство затачивать клинки остро-остро, так, что и не придерешься. Но он решил об этом не распространяться, а то еще начнутся расспросы — отчего это он кузнецом не стал, да где еще учился… Вместо этого он кратко ответил:

— Да нет, заточу.

— Ладно, не цепляйся к нему, — миролюбиво сказал Листик, хлопая Грего по плечу. — Видишь, у него душа в пятках прохлаждается. Смотри, Аткас, вон тот конь принадлежит сэру Экроланду. Поди займись им, а то скоро уже наши хозяева позавтракают.

Аткас рад был отойти от заносчивой компании оруженосцев. Он нутром чуял — ему долго предстоит доказывать, что он чего-то стоит, что его Экроланд взял не из чистого милосердия.

Конь Экроланда, настоящий красавец, настороженно покосил на него глазом, но, видно, довольный увиденным, позволил собой заняться. Седлая коня и прикрепляя ремнями стоявшие рядом седельные сумки, Аткас краем уха слушал, о чем болтают другие оруженосцы, еще до его прихода закончившие с работой.

— Никогда еще не видывал гнезда ведьм. Интересно, их там много? — говорит Пете.

Аткас наморщил лоб. К чему это тихий Пете заговорил о таких ужасных вещах? Парень, закончив с конем, привалился к стене стойла — так лучше слышен разговор.

— Трусишь? — насмешливо осведомился Грего. — Я, например, уверен, что один-единственный рыцарь, если, конечно, он по-настоящему хорош в деле, сможет вычистить подобный рассадник зла.