Орудия батареи были разделены между собой продольными и поперечными траверзами из сетевого заграждения, набитого койками и большими чемоданами. Эти траверзы принесли нам в бою огромную пользу — осколки рвавшихся снарядов выводили только одно орудие из строя и застревали в этих траверзах. В кают-компании, где был устроен перевязочный пункт, был сделан продольный траверз из якорного каната. На верхней палубе устроили поперечные траверзы из 8-дюймовых перлиней. Шлюпки обмотали перлинем и залили водой. Гребные катера лежали на барказах. Ящики с сигнальными флагами были заменены парусиновыми мешками, и все дерево, не представлявшееся необходимым, было выброшено за борт.
Когда был поднят сигнал: “команде иметь время обедать”, неприятель снова показался, и на него было приказано навести 8-дюймовые башни. Стрельбы не было. За это время были окончены последние приготовления башни к бою. Принесли два ведра питьевой воды, разбавленной лимонным и клюквенным соком, палубу обильно полили водой, проверили на разрыв гальванические трубки, телефоны, циферблаты и рупор. Словом, все было в исправности, и все только ждали боя.
В 1 ч. 35 м. на “Нахимове” пробили боевую тревогу, и в 1 ч. 49 м. по местному времени начался бой. Неприятель сначала молчал, но, сблизившись до 32'/2 кабельтовых, открыл сперва редкий, а затем сплошной огонь по нашим головным “Ослябя” и “Суворову”. “Ослябя” вскоре вышел из строя вправо, попытался, описав круг, снова войти в строй, но, не войдя, повернул на 20 румбов и. на правой раковине “Нахимова”, в расстоянии 5-6 кабельтовых лег на левый борт, показал винты и скрылся под водой.
В самом начале боя все сообщения кормовой башни с боевой рубкой были испорчены или перебиты — не действовал ни циферблат, ни телефон, ни рупор. Я получил расстояние голосом с кормового дальномера и старался стрелять по концевому кораблю “Ивате”. В начале 4 часа был разбит кормовой дальномер и повреждено электрическое вращение башни. Башня была тотчас же переведена на ручное вращение, а с помощью гальванера через 9 минут повреждение исправили, и башня была снова на электрическом вращении. Глазомерное определение расстояния было поручено мною одному комендору, лучше всех определявшему расстояние на частных учениях. Стрельба не прекращалась ни на минуту.
Около 5 часов вечера бой временно прекратился, мы разошлись с неприятелем в дыму и тумане. Около 6 часов бой завязался снова. Осколками попавшего в грот-марс 8-дюймового снаряда была изрешечена крыша кормовой башни, три человека тяжело ранены, два ранены легко, а остальные легко контужены.
В 6 ч. 45 м. на левом траверзе “Нахимова” между ним и “Сисоем Великим” с расстояния 2-3 кабельтовых медленно переворачивался на правый борт “Александр III”. Люди, не сходя с корабля, переходили на борт, а затем по мере крена, бежали на киль, винты вращались, а посредине киля вырывался столб пара.
8 это время “Нахимов” шел концевым (контрадмирал Небогатов, еще до боя семафоривший на “Нахимов”, что “если будете отставать, я обгоняю и заступлю на Ваше место”, обогнал 2-й броненосный отряд еще в начале 4-го часа). За кормой первоначально в строе пеленга, а затем кильватера шел Камимура и, постепенно приближаясь, с 75 кабельтовых открыл огонь по “Нахимову”. Сперва были все недолеты; затем осколки стали осыпать “Нахимов” и перелетать даже через него (снаряды рвались об воду), и наконец начались перелеты. Я, имея предельное расстояние в 43 кабельтова (при 44 кабельтовых орудие при откате задевало своей казенной частью за крепление), на огонь “Камимуры” не отвечал. В момент гибели “Александра” “Камимура” был в расстоянии 50 кабельтовых от “Нахимова”. Прошло еще немного времени. Стало темнеть. “Бородино” погиб не выходя из строя. Бой прекратился.
“Нахимов” приготовился к отражению минной атаки. Одели ночные мушки и приготовили сегментные снаряды. Вынесли наверх и поставили спрятанные на время боя прожектора. Но вот атака началась. Японцы атакуют удивительно отважно с 4-5 кабельтовых. Вдруг крейсер вздрагивает и в кормовую башню вливается с кормы масса воды. От воды перегорает электрический привод, а от толчка стол садится на ножки. Перевожу наведение на ручной привод и подачу и тщетно стараюсь исправить повреждение.
Бывшим в корме показалось, что пробоина в корме, но оказалось, что она в носу — в шкиперской. Носовая башня и носовые орудия правого борта были выведены из строя еще днем, и миноносец безнаказанно мог атаковать нас справа по носу. Мы продолжали отражать атаки и наконец, получив от скорострельной артиллерии точное расстояние — 4 кабельтова, я даю почти залп из своей башни. Миноносец ломается на две части, горит и тонет.
После на подобравшем нас вспомогательном крейсере “Садо-Мару” мы видели гробы с убитыми на этом миноносце людьми. Их подобрал другой миноносец и передал тела на “Садо-Мару” для погребения на родине. Командир этого подобравшего миноносца заявил, что погибший миноносец был потоплен “Нахимовым”. Почти одновременно был потоплен снарядами правой башни еще один миноносец. У нас кричали “ура”. В это время мы уже вышли из строя. Эскадра оказалась на правом траверзе и отстреливалась от миноносцев Мы еще тоже некоторое время отстреливались, а затем закрыли все прожектора и огни и старались скрыться от миноносцев в темноте.
Крен и дифферент увеличивался, но команда оставалась спокойной. В это время на мостике было нечто вроде военного совета, где решили следующее: е виду того, что невозможно определить, продержится ли на воде “Нахимов” и сколько времени нужно, чтобы подвести пластырь, что это можно сделать лишь при застопоренной машине, так как подкильные концы перебиты, и, кроме того, весь корабль оказался настолько поврежден, что эскадренного боя вести не может (нет хода и большая часть артиллерии выведена из строя), имеет сильный крен и дифферент, решили застопорить машины, отстать от эскадры и принять все меры к спасению корабля и затем, подведя пластырь, постараться скрыться до восхода луны от неприятеля, а затем следовать к корейскому берегу (точного своего места мы не знали из-за того, что курс во время боя постоянно менялся, а определить свое место не было возможности), но не идти в Шанхай или какой-нибудь другой порт разоружаться.
Затем, подойдя к корейскому берегу, незаметно от неприятеля спустить водолаза, поскольку возможно заделать пробоину, откачать отсеки, завести добавочные пластыри и идти во Владивосток. Если же встретим неприятеля, то продолжать бой до гибели, а если не хватит снарядов или подобьют последнего артиллериста, то открыть кингстоны и подорвать крейсер, для чего приготовить соответственно минный погреб.
М
ы подвели один пластырь и стали отходить от места боя, для более подробного осмотра. Пробоина с рваными краями была таких размеров, что пластырь не закрывал ее. Весь носовой отсек до 32-го шпангоута залило водой. Мне было поручено привести в исправность шлюпки, выкачать из них воду и подготовить стрелу для спуска барказов. Мы шли малым ходом, стараясь избегать встреч с миноносцами. Мы их несколько раз замечали, но, изменяя соответственно курс, счастливо прошли неприятельскую цепь. Лишь к утру нас трижды осветил неприятельский миноносец и трижды отвел луч вправо. Затем он показал японские опознавательные знаки той ночи: .. — ... и затем исчез. Мы были уверены, что он нас атакует, и я побежал в свою башню, вполголоса передавая приказание командира: "по местам. к отражению минной атаки". Но миноносец, очевидно, потерял нас, а огни оказались рыбачьими. Одна из фун почти въехала в борт “Нахимова”, до такой степени мы были незаметны.
Утром мы еще раз пытались завести пластырь. но опять безуспешно. Стало светать. Вдали показался берег. Это оказался остров Цусима. Командир потребовал наверх трюмного механика и спросил его, сколько времени могут еще выдержать переборки. Тот ответил, что точно определить невозможно, но что. вероятно, еще полчаса-час выдержат. Тогда мы повернули к берегу кормой и пошли задним ходом, очень медленно, боясь, чтобы не сорвало пластырь. В это время показался миноносец. Когда выяснилось, что неприятельский, то командир приказал застопорить машины, открыть кингстоны и спустить шлюпки. Это было в милях 4 от берега, на глубине более 40 сажен. В это время мне пришла мысль о деньгах. Я спросил стоящего на вахте ревизора насчет денег. Он ответил, что маленький мешок золота у часового, а остальное пусть гибнет. Тогда я предложил раздать офицерам золото, с тем чтобы после мы могли их вернуть казне, а с деньгами можно было бы попытаться спастись и из плена вырваться. Он предложил мне распорядиться, как я желаю, но советовал не брать бумажных денег, так как их гибель не является государству убытком.
