Это было чудесное лето! А через год они снова приехали в Стамбул. Им повезло, прошлогодний коттедж ещё не был сдан. И всё было, как прежде, только Халдун отметил про себя, что Нермин похорошела, а в её взгляде появилось что-то новое.

Вечером, когда взошла луна, они спустились в сад. На чистом небе ярко светила луна и сверкали звёзды. Но в гуще деревьев, куда они забрались, было почти темно.

— Как вы думаете, я повзрослела? — спросила Нермин.

— И даже очень.

— Благодарю вас! Но это и только…

— Нет, ты не только повзрослела, — сказал Халдун и, немного помедлив, добавил: — Ты очень похорошела… — Он привлёк Нермин к себе и поцеловал в губы.

Они опустились на траву возле ствола упавшего дерева.

— Я всю зиму думал о тебе, — сказал Халдун.

— Вот как? Почему же вы мне не писали?

Некоторое время они сидели молча. Нермин вспоминала минувшую зиму —дождливую и бесконечно долгую. По ночам слышался глухой рокот моря. И ей было очень тоскливо, а от Халдуна подолгу не приходили письма.

— Но ведь я, хоть и редко, писал твоим родителям, — нарушил наконец тишину Халдун. — Впрочем, и тебе писал не однажды.

— А я ни разу не получала!

— И получать было нечего. Эти письма не отправлялись…

— Почему же?

— Я не мог этого сделать. Боялся оказаться в неловком положении. Ты была ещё слишком мала, чтобы вести самостоятельную переписку.

— А сейчас?

— О, теперь ты стала вполне взрослой девушкой!..

Это лето они провели в прогулках, задушевных беседах и встречах в саду при луне. А расставшись, всю зиму обменивались письмами, полными горячих признаний.

Нермин и не думала прятать послания своего наречённого. Поэтому Хикмет-ханым не стоило особого труда их прочитывать. Её поразили глубина и серьёзность чувств, захвативших юного Халдуна и подраставшую Нермин. Но она не испытывала тревоги, ибо видела, как чиста их расцветавшая любовь.

Вновь пришло лето, и Нихат-бей написал Халдуну, что поручает ему подыскать для них подходящий домик на берегу Босфора. Халдун проявил невероятное усердие, осмотрев чуть ли не все дачные особняки Стамбула. По совету своего приятеля он остановил выбор на прелестном коттедже в предместье Бургазе. Однако его смущала высокая арендная плата. Он написал об этом Нихат-бею.

В ответном письме сообщалось, что его выбор одобрён. Нихат-бей просил также встретить жену и Нермин, поскольку они едут одни.

Через три дня Халдун встретил Хикмет-ханым и ещё более похорошевшую Нермин на вокзале Хайдарпаша. Почему же, однако, не приехал Нихат-бей? Ему ответили, что он по горло занят важными делами.

Хикмет-ханым была в восторге от дачи. Она подробно описывала мужу, как они устроились, и сообщала, что их дочь не может и часа пробыть без Халдуна…

Нихат-бей, углубившийся в чтение письма, не заметил, что кто-то вошёл в контору.

— Как поживаете, отшельник, уйдя от суеты мирской? — услыхал он голос одного из своих приятелей адвокатов, раздавшийся над самым ухом.

— Добро пожаловать, — пригласил Нихат-бей, вставая. — Я очень рад, очень рад!

— Да я, собственно, уже пожаловал, коллега, хоть и не был встречен подобающим церемониалом.

Нихат-бей отодвинул письмо в сторону. Его глаза смеялись.

— Ты прав, дорогой. Я был так увлечён, что пренебрёг элементарными правилами этикета! Что будешь пить, чай, кофе?

— От чашечки кофе я бы не отказался.

Секретарь тотчас был послан в соседнюю кофейню, и разговор возобновился.

— Почему всё-таки ты не поехал отдыхать в Стамбул?

— Слишком дорогое удовольствие!

— Слава аллаху, ты зарабатываешь больше всех нас. Дом у тебя — настоящий дворец! Чего стоит одна мебель!

Всё это было верно. Он не испытывал недостатка ни в чём и, уж конечно, мог позволить себе поездку в Стамбул. Да, деньги у него были. Но Нихат не хотел открывать истинную причину, по которой отказался от поездки. Зачем было рассказывать этому закоренелому холостяку, что он решил не связывать своим присутствием дочь и будущего зятя?

Гость лениво зевнул, посмотрел на часы и сказал:

— Вставай, я сведу тебя в одно местечко.

— А, собственно, куда? — нерешительно спросил Нихат, которому было известно, что его коллега принадлежал к разряду людей, способных во хмелю обнимать даже камни, принимая их за женщин.

— Да так, куда аллах приведёт… Впрочем, я вспомнил, есть один вполне подходящий кабачок, который прозвали «Под башмаком у жены».

Нихат достаточно хорошо знал историю этого заведения.

— Сомнительное местечко! — сказал он.

— Почему же «сомнительное»? После полуночи, правда, там полно рабочих, матросов, грузчиков. Но что нам до них? Сядем где-нибудь в уголке и попросим откупорить пару бутылок. К тому же ведь мы с тобой члены Народной партии[20], нам положено быть вместе с народом, делать всё ради народа и во имя народа… Ну, вставай, пошли!

За последние недели своей холостяцкой жизни Нихат-бей побывал уже не в одном баре и казино. Он подумал, что ничего не изменится, если к длинному списку этих заведений прибавится кабачок «Под башмаком у жены».

— Что ж, я готов!

Солнце уже опустилось в тихую гладь моря, горы затянуло синей вуалью, но было ещё душно.

На главной улице, по обеим сторонам которой возвышались новые здания, Нихат остановился.

— Прошло уже пятнадцать лет, как я приехал сюда, а кажется, что это было только вчера. В то время город мало чем отличался от большого посёлка. А сейчас?

— То ли ещё будет через пятнадцать лет!

— Да, в самом деле, жизнь несётся вперёд, как горная река!

— А мы в этом потоке не более как щепки…

Нихат рассмеялся:

— Дубовые или грабовые?

— Какие угодно, но всё-таки щепки!

Зажглись уличные фонари. Но по мере того как они приближались к кабачку «Под башмаком у жены», света становилось всё меньше.

Увидев в дверях знакомого посетителя, хозяйка вышла из-за стойки.

— Входите, входите, бей-эфенди, добро пожаловать!

Лицо второго гостя показалось ей тоже знакомым. Где она видела этого человека? Когда, при каких обстоятельствах?.. «Ах, да зачем ломать голову», — подумала Наджие и крикнула гарсону, стоявшему возле стойки:

— Ахмет, отодвинь-ка столик вон в тот угол! А ну, живо!

Длиннорукий, нескладный детина, напоминавший чем-то артиллерийского битюга, выпучил на важных посетителей глаза и не двигался с места.

— Да что ты стоишь, словно пень! — заорала хозяйка кабачка.

Гарсон наконец зашевелился. Оглянувшись вокруг, он выбрал свободный столик и, легко подняв его, понёс в дальний угол. Затем накрыл столик белой бумагой и пододвинул гостям табуреты.

— Пожалуйте, пожалуйте, господа, — суетилась Наджие. — Вы уж извините меня за бедность, плохи у нас дела, совсем плохи. Всё надеюсь, вот-вот поправятся, ан нет, не выходит. Ещё когда здравствовал мой муж, было всё-таки легче. А сейчас прямо с ног валюсь. Надо бы всё здесь устроить по-другому, да где там…

Нихат-бей смотрел на хозяйку кабачка. Трудно было узнать в ней прежнюю Наджие, служившую в доме Мазхара. Совсем высохла, лицо избороздили морщины, ему даже показалось, что она стала немного выше ростом.

— Когда умер твой муж? — спросил Нихат-бей.

«Где я слышала этот голос?» — снова подумала Наджие и пристально посмотрела на гостя.

— Я тебя давно знаю, — засмеялся Нихат. — Да, лет пятнадцать, пожалуй.

На морщинистом лице Наджие появилось подобие улыбки.

— Вы говорите, пятнадцать лет?

— Так и не вспомнила?

— Память совсем отшибло, — вздохнула Наджие.

— А помнишь ты адвоката Мазхар-бея?

— Да! — Она вздрогнула. — И помню, как он погиб, — автомобиль свалился в пропасть.

— Так вот, дорогая, я его друг — адвокат Нихат.

В тусклых глазах Наджие заблестели слёзы.

— Значит, вы и есть адвокат Нихат-бей? А я как увидела вас, сразу подумала: этот господин мне знаком! Эх, сколько времени прошло с тех пор, сколько воды утекло! — Наджие вздохнула. — Как вы поживаете, бей-эфенди, как чувствует себя ханым-эфенди?