— Хорошо.

— А вы знали первую жену Мазхар-бея?

— Назан?

— В газетах писали, что она была арестована — делала фальшивые деньги. А что с ней стало потом, не знаю. Вы что-нибудь слыхали о ней?

Нихат не счёл нужным посвящать хозяйку кабачка в печальные подробности. Ведь Назан была матерью его будущего зятя… Да и сам он толком не знал, где она теперь и что с ней стало. Ему было лишь известно, что на десятом году заключения Назан выпустили из тюрьмы по амнистии…

— Что будем пить? — спросил он коллегу, желая переменить тему разговора.

— Хозяйка сама знает.

Наджие заковыляла на своих тоненьких ножках к стойке и вскоре возвратилась с бутылкой красного вина.

— А куда девалась девица из бара?

— Она вышла замуж.

— Ого! Недаром говорится: «Отрава не лечит, а шлюха не помнит».

— Так что же, по-твоему, ей оставалось делать? Не ложиться же в могилу вместе с Мазхаром?

— Погодите, а куда делся Халдун?

— Он учится в университете, скоро станет доктором.

— Доктором? — вытаращила глаза Наджие. — О-о-о! Слава аллаху!

Нихату уже начал надоедать этот разговор. Он стал смотреть по сторонам. Кое-где на грязных стенах болтались дешёвенькие олеографии, которые много лет назад Рыза повесил своими руками. Они выцвели и потемнели. Столы, табуреты, стойка — всё было старым и ветхим. У стойки толпились завсегдатаи. Это были строители — их легко было узнать по одежде, перепачканной известью и краской; заводской люд в синих комбинезонах; мелкие крикливые чиновники; какие-то забулдыги в широченных брюках клеш, немилосердно коверкавшие слова.

Казалось просто невероятным, что такое запущенное питейное заведение ещё сохранялось в городе. В новых кварталах давно открылись современные увеселительные заведения. Их было даже слишком много для такого города. Однако немало людей предпочитали этот убогий кабачок. Пожилым он напоминал о былых днях, а любителей богемы влекла сюда старина.

Когда Нихат-бей и его приятель принялись за вторую бутылку, в кабачке было уже полным-полно. Он гудел, словно улей. Несколько человек собрались вокруг грубо намалёванной картины и затеяли громкий спор.

Огромный широкоплечий старик с пушистыми усами, опрокинувший уже, наверно, не один стакан вина, сильно куражился.

— Кто, по-вашему, сбросил греков в Сакарью? — шумел он. — Мы сбросили. А в Измире кто столкнул врага прямо в море? Опять-таки мы![21]

— Подумаешь — «сбросили», «столкнули»! Если понадобится, так и мы сбросим! — запальчиво сказал молодой парень лет двадцати.

Тут все зашумели разом.

— Мы люди старого закала. Мы едали…

— …хлеб, который был выращен ещё при султане Абдул-Хамиде, — съязвил парень.

— А ты как думал?

— Я думаю, — закричал парень, тыча пальцем в картину, — что этот беглец тоже из вашего поколения!

Нихат-бей заинтересовался и подошёл поближе. Картина изображала вступление последнего султана Мехмета VI на английский крейсер.

— Но и этот из нашего! — рассвирепел старик.

Все повернулись к другой картине, под которой виднелась подпись: «Великий избавитель». Художник запечатлел на ней один из самых волнующих эпизодов Освободительной войны: передачу пленённым главнокомандующим греческой армии своего личного кортика в руки Мустафы Кемаля-паши.

— Ты его не присваивай, он наш отец! — не уступал молодой парень.

— Правильно! Но он — моё поколение!

— Согласен — телом он был с вами, но дух его принадлежит молодым!

Стены кабачка дрогнули от взрыва смеха. Зазвенели поднятые стаканы, и наступил мир. Но по всему было видно, что старику хотелось ещё поговорить. Утерев кулаком свои усы, он сказал:

— Мы не видели вас в деле, не испытали — сможет ваше поколение выстоять или нет. А мы выстояли в тяжёлые дни! Бывали такие минуты — не приведи аллах ещё раз пережить! Иной раз сами смерти искали.

Он подтолкнул локтем сморщенного соседа старичка.

— Расскажи им, Хамза, как мы копались в лошадином дерьме!

Хамза покачал головой.

— Да… Было дело…

— А какого же чёрта вы лезли в навоз-то? — спросил молодой спорщик.

— Жрать было нечего — вот и лезли! Армия наша разваливалась, с голоду подыхали. Шарь сколько хочешь — нигде ни крошки. Только и оставалось ждать, когда лошадь хвост поднимет. Тут мы сразу набрасывались. Выгребешь несколько зёрен, зажмёшь в кулак, прополощешь в воде — и в рот!

— А потом и этого не стало, — сказал сморщенный старичок. — Тогда мы поели и лошадей и мулов.

— Но и их скоро прикончили. Тогда черёд дошёл до упряжки. Всё поели — кожу с сёдел, уздечки, постромки! Чарыки[22] и те съели.

— Вам бы только и жрать дерьмо, рогоносцы! — послышался грубый возглас.

Все повернули голову — это крикнула хозяйка заведения, кабатчица Наджие.

— О аллах! Каждый день одно и то же. Постеснялись бы хоть порядочных людей. В кои веки заглянули к нам…

— Оставь, Наджие-ханым, пусть люди беседуют. Они нам ничуть не помешают, — сказал Нихат.

— Каждый день одно и то же, бей-эфенди! — сетовала Наджие, подходя к их столику. — Нажрутся вина и давай похваляться! Да плевать мне на их геройство! Развезло — и шли бы домой…

Гости молчали. Наджие решила, что надо отвлечь их разговором, и подсела к столу.

— Значит, вы так-таки ничего и не слыхали о Назан-ханым? — обратилась она к Нихат-бею.

— Нет. Когда мы приехали, её уже здесь не было.

— Знаю, знаю. Горемычная она была женщина. Вы же видели, какая у неё была свекровь. Сколько горя она принесла бедняжке! Сущая ведьма эта Хаджер-ханым! Выжила невестку из дому — наврала там что-то такое про амулет, а потом сама же у меня просила: «Достань заговорённый амулет». Вот чёртова старуха! Я, конечно, и не подумала ей доставать — вот она со мной и поссорилась. Ну, аллах воздал ей по заслугам за все злодеяния.

Нихат не поддерживал разговора, и Наджие в конце концов пришлось замолчать.

Друзья поднялись. На улице стало немного прохладней, хотя всё ещё чувствовалась духота знойного дня.

— Эх, была не была, — сказал Нихат, — пойдём-ка на берег моря.

— Вот идея! Там есть отличный бар. Ну, как?

Нихата не пришлось долго упрашивать.

Они сели в первое попавшееся такси и помчались к морю.

Халдун закончил медицинский факультет, отслужил положенный срок в армии, прошёл специализацию и возвратился в родной город.

Для Нермин ожидание жениха тянулось бесконечно долго. И он и она страстно стремились друг к другу. Однако, хотя они и были теперь очень близки, Халдун всегда держался в определённых границах. Что касается Нермин, то она вовсе не была убеждена, что следует подражать провинциальным девицам и непременно дожидаться брачной ночи.

Но всё шло так, как хотел Халдун. Он решил отпраздновать свадьбу, как только закончатся работы по оборудованию его врачебного кабинета. Нихат-бей приобрёл для него помещение на бойком месте — возле самого рынка, выложив немалую сумму. Примерно ещё столько же потребовало переоборудование. И вот прекрасный врачебный кабинет, о котором мечтал Халдун, был почти готов.

Всё это стоило не только денег, но и больших хлопот, которые всегда разделяла с Халдуном зелёноглазая Нермин. Она не желала даже на несколько минут расставаться со своим женихом. Молодые люди сообща обдумывали каждую мелочь, вместе наблюдали за ходом работ и давали указания мастерам.

Случалось им и повздорить. Но маленькие вспышки быстро проходили и кончались поцелуями. Халдун и Нермин были счастливы, как могут быть счастливы любящие.

Им нравилось подолгу просиживать в его будущем кабинете. Однажды, когда они были вдвоём, Халдун читал книгу, не замечая, что невеста не сводит с него глаз. Неожиданно раздался её возглас:

— Ай, ай! У меня в ухе зазвенело. В правом ухе, а это к доброму известию.