— Свое путешествие мы должны были завершить в Ланниспорте, — продолжал принц. Сир Эррон Кворгил тем временем надел на него стеганый нижний камзол и стал зашнуровывать его на спине. — Вы знаете, что наши матери были старыми приятельницами?
— Кажется, девушками они вместе служили во фрейлинах у принцессы Рейеллы?
— Точно так. Полагаю, они и состряпали весь этот заговор. Сиры Губошлепы и те прыщавые юные девы, которых представляли мне, были всего лишь закуской перед пиром, призванной разжечь наш аппетит. Главное блюдо нам должны были подать в Бобровом Утесе.
— Серсею и Джейме.
— Умница, карлик. Мы с Элией, конечно, были старше — вашему брату и сестре не могло тогда быть больше восьми-девяти лет. Но разница в пять или шесть лет не так уж много значит. И у нас на корабле имелась пустая каюта, очень красивая каюта, вполне пригодная для особы знатного рода. Походило на то, что мы собираемся взять кого-то с собой в Солнечное Копье — юного пажа, возможно, или компаньонку для Элии. Ваша леди-мать намеревалась обручить Джейме с моей сестрой или Серсею со мной — а может быть, и обоих.
— Да, возможно, — но мой отец…
— Семью Королевствами правил он, но дома им правила его леди-жена — так по крайней мере говорила моя мать. — Принц Оберин поднял руки, чтобы лорд Дагос Манвуди и Бастард из Дара Богов могли надеть ему через голову кольчужную рубаху. — В Староместе мы узнали о смерти вашей матери и о чудовище, которое она произвела на свет. Мы могли бы тогда повернуть домой, но наша мать решила плыть дальше. О приеме, который оказали нам в Бобровом Утесе, я вам уже рассказывал.
Хочу добавить к этому, что мать, выждав, сколько требовали приличия, посвятила вашего отца в свой замысел. Много позже, на своем смертном одре, она сказала мне, что лорд Тайвин наотрез отказал ей. Дочь его предназначена принцу Рейегару, заявил он. А когда она завела речь о Джейме, он предложил взамен него вас.
— И она отнеслась к этому как к оскорблению.
— Само собой. Думаю, даже вам это понятно.
— Еще бы. — Все тянется издавна — от наших отцов и матерей и еще дальше, отделов и прадедов. Мы марионетки в руках тех, кто жил до нас, а когда-нибудь наши дети запляшут на нитках, натянутых нами. — Но в итоге принц Рейегар женился на Элии Дорнийской, а не на Серсее Ланнистер, так что турнир выиграла ваша мать.
— Она тоже так думала — но ваш отец не из тех, кто способен забыть такую обиду. Лорд и леди Тарбек и Рейны из Кастамере узнали это на себе, а потом настал черед моей сестры. Шлем, Дагос. — Манвуди подал ему высокий золоченый шлем с медным диском — солнцем Дорна — на лбу. Тирион заметил, что забрало убрано. — Элия и ее дети долго ждали, когда за них отомстят. — Принц натянул перчатки из мягкой красной кожи и взял копье. — Но сегодня возмездие осуществится.
Для поединка выбрали внешний двор. Тириону приходилось бежать вприпрыжку, чтобы поспеть за длинными шагами принца Оберина. Змею не терпится. Будем надеяться, что яда у него хватит. День был серый и ветреный. Солнце упорно боролось с тучами, но исход этого поединка Тирион мог предсказать не более, чем исход того, от которого зависела его жизнь.
На это зрелище собралось посмотреть около тысячи человек. Они стояли на крепостных стенах, теснились на ступенях домов и башен. Они смотрели из дверей конюшни, из окон, с мостов, балконов и крыш. Сам двор был так набит зрителями, что золотые плащи и рыцари Королевской Гвардии оттесняли их назад, чтобы очистить место для боя. Одни принесли с собой стулья, чтобы смотреть с удобством, другие взгромоздились на бочки. Надо было устроить бой в Драконьем Логове, кисло подумал Тирион, и брать по грошу с каждого — так мы оплатили бы и свадьбу Джоффри, и похороны. Кое у кого в толпе на плечах сидели дети — они кричали и показывали пальцами на Тириона.
Серсея рядом с сиром Григором сама казалась ребенком. В доспехах Гора был прямо-таки нечеловечески громаден. Под длинным желтым верхним камзолом с тремя черными псами Клиганов у него, помимо кольчуги, был надет тяжелый панцирь из тусклой серой стали, помятый и поцарапанный в боях. Еще ниже, должно быть, поддета вареная кожа и стеганая подкладка. Шлем с узкими щелями для рта, носа и глаз соединялся с латным воротом. На плоской макушке торчал каменный кулак.
Если сир Григор как-то страдал от полученных им ран, Тирион через двор этого не видел. С тем же успехом Клигана могли вытесать из камня. Шестифутовый, весь в щербинах меч был воткнут в землю перед ним, и ручищи Клигана в стальных перчатках сжимали перекладину эфеса с обеих сторон. Даже любовница принца Оберина побледнела, увидев его, и воскликнула вполголоса:
— Ты собираешься драться вот с этим?!
— Я собираюсь это убить, — беззаботно ответил принц.
У Тириона были свои сомнения на этот счет. В этот последний миг, глядя на принца Оберина, он желал бы, чтобы его защитником выступил Бронн… а еще лучше Джейме. Слишком уж легкие доспехи на Красном Змее. Поножи, нараменники, ворот, паховый щиток — вот и все, остальное покрыто гибкой кожей и шелком. На кольчуге у него блестящая медная чешуя, но чешуя вместе с кольчугой не дает ему и четверти той защиты, что тяжелый панцирь Клигана. А шлем без забрала, в сущности, всего лишь полушлем — на нем даже носовой стрелки нет. Круглый стальной щит ярко отполирован, и пронзенное копьем солнце на нем выполнено из красного золота, желтого золота, белого золота и меди.
«Я бы плясал вокруг него, пока он не устанет махать мечом, а потом повалил бы его на спину», — сказал Бронн. Красный Змей, как видно, замышляет то же самое. Но наемник откровенно высказался и о риске, который влечет за собой такая тактика. «Очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, Змей».
Под башней Десницы, как раз посередине между двумя бойцами поставили помост, где сидел лорд Тайвин со своим братом сиром Киваном. Хорошо, что хотя бы короля Томмена здесь нет.
Лорд Тайвин, мельком взглянув на сына, поднял руку, и голос дюжины труб заставил толпу притихнуть. Верховный септон, выйдя вперед в своей высокой кристальной короне, призвал Отца Небесного рассудить их спор, а Воина — вложить свою силу в десницу правого. Это я, чуть было не крикнул Тирион, но над ним только посмеялись бы, а смеха он не мог больше слышать.
Сир Осмунд Кеттлблэк подал Клигану тяжелый дубовый щит с черным железным ободом. Гора продел левую руку в лямки, и Тирион увидел, что собаки Клиганов замазаны и поверх них нарисована семиконечная звезда, под которой андалы, переплыв Узкое море, победили Первых Людей и их богов. Очень благочестиво, Серсея, но сомневаюсь, что боги обратят на это внимание.
Расстояние между противниками составляло пятьдесят ярдов. Принц Оберин преодолевал его быстро, сир Григор медленно и зловеще. Это не земля дрожит под его шагами, говорил себе Тирион. Это стучит мое сердце. Когда между ними осталось всего десять ярдов, Красный Змей остановился и громко спросил:
— Тебе сказали, кто я?
— Мертвец, — проворчал сквозь зубы Клиган, продолжая надвигаться на него.
Дорниец отступил вбок.
— Я Оберин Мартелл, принц Дорна. — Гора повернулся, чтобы не терять его из виду. — Принцесса Элия была моей сестрой.
— Кто-кто?
Оберин сделал выпад копьем, но Григор принял удар на щит и сам ринулся на принца. Дорниец отскочил, невредимый, и копье его снова метнулось вперед. Клиган рубанул по нему, но Мартелл отдернул копье и опять нанес удар. Металл скрежетнул по металлу — это наконечник копья проехался по панцирю Горы, порвав камзол и оставив яркую царапину на стали.
— Элия Мартелл, принцесса Дорнийская, — прошипел Красный Змей. — Ты изнасиловал ее. Ты убил ее. Ты убил ее детей.
Сир Григор с рычанием взмахнул мечом, целя принцу в затылок, но тот без труда увернулся.
— Ты изнасиловал ее. Ты убил ее. Ты убил ее детей.
— Ты болтать пришел или драться?
— Я пришел, чтобы услышать твое признание. — Копье скользнуло к животу Горы. Григор рубанул мечом, но промахнулся. Копье плясало вокруг меча, как змеиный язык, шмыгая то вверх, то вниз, метя в пах, в щит, в глаза. Гора по крайней мере — очень большая мишень. Принц не промахнулся ни разу, хотя ни один из его ударов не мог пробить панцирь Григора. Дорниец продолжал описывать круги, то делая выпады, то отскакивая назад, вынуждая громадного рыцаря все время поворачиваться в его сторону. Клиган постоянно терял его из виду — узкая глазная прорезь сильно ограничивала поле его зрения. Оберин хорошо пользовался и этим, и длиной своего копья, и собственным проворством.