— «Хей-нонни, хей-нонни, хей-нонни-хей».

Ветер задрал ей юбки и впился холодными зубами в голые ноги. На щеках таяли снежинки. Санса, отчаянно размахивая руками, ухватилась за толстую теткину косу.

— Пусти меня! Пусти! — завопила Лиза. Она балансировала на самом краю. Где-то далеко стражники дубасили копьями в дверь, требуя, чтобы их впустили. Мариллон оборвал свою песню.

— Лиза! Что это значит?! — донеслось до Сансы сквозь плач, визг и тяжелое дыхание. Гулкое эхо чьих-то шагов раздалось в чертоге. — Да отойди же оттуда! Лиза, что ты делаешь? — Стражники по-прежнему долбили в дверь. Мизинец прошел через другую — через дверь лордов за помостом.

Лиза повернулась, немного ослабив хватку, и Санса сумела вырваться. Она упала на колени, и тут Петир увидел ее. Он замер на месте.

— Алейна! В чем дело?

— В ней. — Лиза схватила Сансу за волосы. — В ней все дело. Она с тобой целовалась.

— Скажите ей, — взмолилась Санса. — Скажите, что мы просто строили замок…

— Молчать! — взвизгнула тетка. — Я тебе слова не давала. Плевать я хотела на твой замок.

— Она еще дитя, Лиза. Дочь Кет. Что ты творишь, скажи на милость?

— Я хотела выдать ее за Роберта! Она неблагодарная. Развратная. Ты не ее, чтобы тебя целовать. Не ее! Я собиралась проучить ее, вот и все.

— Понятно. — Петир погладил подбородок. — По-моему, она уже все поняла, — правда, Алейна?

— Да, — прорыдала Санса. — Я поняла.

— Не хочу, чтобы она здесь оставалась. — Глаза тетки блестели от слез. — Зачем ты привез ее в Долину, Петир? Ей здесь не место. Не место.

— Ну так отошлем ее назад. В Королевскую Гавань, если хочешь. — Петир сделал шаг в их сторону. — А теперь отпусти ее, и отойдите обе от двери.

— НЕТ! — Лиза еще крепче вцепилась Сансе в волосы. Их юбки шумно хлопали на ветру. — Не может быть, чтобы ты хотел ее. Она глупая, пустоголовая девчонка. Она не любит тебя так, как я. Я тебя всегда любила. Я доказала это, разве не так? — Слезы струились по ее отекшему красному лицу. — Я подарила тебе свою невинность. И сына бы подарила, но они убили его лунным чаем, ромашкой, пижмой и мятой, с ложкой меда и капелькой блоховника. Я не знала — я просто выпила то, что дал мне отец…

— Все это в прошлом, Лиза. Лорд Хостер умер, и его старый мейстер тоже. — Мизинец подошел чуть поближе. — Ты снова пила? Напрасно ты говоришь так много. Мы ведь не хотим, чтобы Алейна знала больше, чем ей полагается? Или Мариллон?

— Кет тебе никогда ничего не давала, — не слушая его, продолжала Лиза. — Я устроила тебя на твою первую должность, я заставила Джона взять тебя ко двору, чтобы ты был рядом. Ты говорил, что никогда этого не забудешь.

— Я не забыл. Теперь мы вместе, как ты всегда хотела, как мы замышляли. Отпусти Сансу.

— Нет! Я видела, как вы целовались на снегу. Она такая же, как ее мать. Кейтилин целовалась с тобой в богороще, да только не всерьез — ты не был ей нужен. А ты любил ее больше, чем меня-а-а-а!

— Нет, любимая. — Петир сделал еще шаг. — Ты же видишь — я здесь. — Он протянул ей руку. — Ты плачешь напрасно.

— Напра-а-асно, — рыдала она. — Ты и в Королевской Гавани то же самое говорил. Добавь слезы Джону в вино, сказал ты, и я это сделала. Ради Роберта и ради нас! И написала Кейтилин, что моего лорда-мужа убили Ланнистеры, как ты мне велел. Как умно… ты всегда был умен, я и отцу говорила, что Петир взлетит высоко, что он хороший и что я ношу его ребенка… Зачем ты целовал ее? Зачем? Мы соединились наконец после стольких лет, а ты целуешь ее-е!

— Лиза, — вздохнул Петир, — тебе следовало бы больше доверять мне после всех бурь, что мы пережили. Клянусь, что больше не отойду от тебя, пока мы оба живы.

— Правда? — рыдая, спросила она. — Нет, правда?

— Правда. Отпусти девочку и поцелуй меня.

Лиза бросилась в объятия Мизинца, а Санса на четвереньках отползла от Лунной Двери и ухватилась за ближнюю колонну. Сердце болезненно билось. В волосы набился снег, правый башмак отсутствовал — должно быть, упал вниз. Санса, содрогнувшись, еще крепче обхватила колонну.

Мизинец дал Лизе выплакаться у него на груди и легонько поцеловал ее.

— Милая моя, глупая ревнивая женушка. Ты же знаешь: я всю жизнь любил только одну женщину.

— Одну? — с дрожащей улыбкой повторила Лиза. — Ты клянешься, Петир? Только одну?

— Да. Только Кет, — сказал он и толкнул ее.

Лиза отлетела назад, поскользнулась на мокром мраморе и вдруг пропала. Она даже крикнуть не успела — за дверью слышался только шум ветра.

— Вы… вы… — ужаснулся Мариллон.

Стражники молотили в дверь своими копьями. Петир поднял Сансу на ноги.

— Ты цела? Тогда беги открой стражникам. Быстрее: время терять нельзя. Певец убил мою леди-жену.

Дорога к Старым Камням делала два оборота вокруг холма, прежде чем достигнуть вершины. Ее состояние даже в хорошую погоду оставляло желать лучшего, а теперь она к тому же раскисла от ночного снегопада. Снег осенью в речных землях — это противоречит природе. Снег, правда, продержался только одну ночь и почти весь растаял, когда взошло солнце, однако Меррет счел его дурной приметой. Дожди, половодье, пожары и война лишили их двух урожаев и доброй части третьего, ранняя же зима грозила голодом всем речным землям. Да, голодать будут многие, а некоторые даже умрут. Меррет надеялся, что не войдет в их число, хотя с его удачей все может быть.

Нижние склоны холма под руинами замка заросли таким густым лесом, что в нем свободно могла укрыться целая сотня разбойников. Может быть, они все это время следят за ним. Меррет смотрел по сторонам, но не видел ничего, кроме дрока, крапивы, чертополоха и ежевики, растущих между соснами и серо-зелеными страж-деревьями. Толстые стволы перемежались хилым молодым дубняком, ясенями и вязами. Впрочем, если он не видит разбойников, это еще ничего не значит. Они умеют прятаться лучше, чем честные люди.

Меррет, по правде сказать, от души ненавидел леса, а разбойников не любил еще больше. «Они загубили мою жизнь», — жаловался он в подпитии. По мнению отца, он бывал в подпитии слишком часто и слишком при этом шумел. Что ж, это верно. В Близнецах надо хоть чем-то отличаться от других, иначе о тебе вовсе забудут, но репутация самого большого пьянчуги во всем замке ничего доброго ему не сулила. А ведь когда-то он надеялся стать самым славным рыцарем из всех, когда-либо державших копье. Боги лишили его этой надежды — так отчего бы ему не выпить время от времени? Это помогает от головной боли. Жена у него сварливая, отец его презирает, от детей никакой радости — чего же ради ему оставаться трезвым?

Теперь, однако, он был трезв. Он выпил пару рогов эля, когда завтракал, и маленькую чашу красного, когда пустился в путь, но это единственно ради того, чтобы в голове не стучало. Меррет чувствовал, как боль копится позади глаз — дай ей только случай, и в голове разбушуется настоящая буря. Тогда он только и мог, что лежать в темной комнате с влажной повязкой на глазах, кляня свою судьбу и безымянного разбойника, повинного во всем этом.

Даже мысль о недомогании вызвала у него тревогу. Сейчас он никак не может позволить себе болеть. Если он благополучно доставит Петира домой, вся его судьба переменится. Все, что нужно, — это доехать до вершины, встретиться с проклятыми головорезами в развалинах замка и уплатить выкуп. Проще некуда. Даже он тут ничего не сможет напортить… если только голова у него не разболится и даст ему усидеть на коне. К закату он должен прибыть на место встречи, а не валяться в слезах у обочины дороги. Меррет потер двумя пальцами висок. Еще один оборот вокруг холма, и он на месте. Когда пришло письмо и Меррет вызвался отвезти выкуп, отец прищурился и сказал: «Ты, Меррет?» И засмеялся в нос этим своим мерзким «хе-хе-хе». Пришлось чуть ли не на коленях ползать, чтобы ему доверили это треклятое золото.

В кустах у дороги что-то шевельнулось. Меррет натянул поводья и схватился за меч, но оказалось, что это всего лишь белка. Дурак, сказал он себе, вдвинув меч обратно в ножны. У разбойников хвостов нет. Седьмое пекло, Меррет, держи же себя в руках. Сердце у него колотилось, как у зеленого юнца в первом сражении. Это не Королевский лес, и ему предстоит встреча не с былым Братством, а всего только с жалкой шайкой лорда-молнии. На миг у него возникло искушение повернуть назад и доехать до ближайшего кабака. На это золото можно купить много эля — хватит, чтобы начисто забыть о Петире Прыще. Пусть его вешают, если охота, — сам виноват. Тот, кто бежит, высунув язык, за первой попавшейся шлюхой, ничего лучшего не заслуживает.