– Молли и Хэтч поженились в мае девяносто третьего, – говорит голос Майка. – Урсула послала мне и эту вырезку. Как я слышал, они отлично ладят друг с другом… и с Пиппой. И я рад. Желаю им всем троим всяческого счастья. От всей души.

Запущенная комната. Ночь.

– Не всем на Литтл-Толл-Айленде так повезло, – слышен голос Майка.

Мы вместе с камерой оглядываем комнату, смятую, неубранную постель, которой будто тоже снились дурные сны. Дверь в ванную приоткрыта, и мы проходим туда.

– Джек и Энджи Карвер развелись месяца через два после свадьбы Хэтча и Молли. Джек требовал, чтобы Бастера отдали ему – как я понимаю, отчаянно, – но проиграл по суду. Он уехал с острова в Льюстон, снимал комнату, и покончил с собой ночью в конце лета девяносто четвертого.

В ванной открыто окно. Сквозь него издали доносятся звуки самодеятельного оркестра, пробивающегося через мелодию «Висюльки». Джек Карвер лежит в сухой ванне с натянутым на голову пластиковым мешком. Камера безжалостно подъезжает все ближе… и мы видим крепдешиновую повязку на глазу Джека.

– Он оставил то немногое, что имел, человеку по имени Хармон Бродски, которому выбили глаз в драке в баре в конце восьмидесятых.

Вид на Литтл-Толл-Айленд с пролива – утро. Все тихо – только медленно звонит сигнальный колокол – и немного призрачно, затуманено тенью серого. Городской причал отстроен, и рыбный склад тоже… только он другого цвета, и вместо «ПИТЕР ГОДСО. РЫБА И ОМАРЫ» висит вывеска «БИЛЗ. ИЗЫСКАННАЯ РЫБА».

Камера отъезжает назад, и становится слышен плеск воды у лодки. Вот и она – небольшая весельная лодка, качающаяся на зыби. Тем временем Майк рассказывает:

– Робби Билз отстроил на городском причале рыбный склад и нанял на работу Кирка Фримена. Кирк рассказывал, что однажды ранним весенним утром девяносто шестого года жена Робби Сандра пришла туда, одетая в желтый дождевик и красные сапоги, и сказала, что хочет чуть покататься на веслах. Кирк заставил ее надеть спас-жилет… Он говорил, чем ее вид ему не понравился.

Камера подходит к лодке и поднимается над ней, показывая ее нос. На нем аккуратно сложен рыбацкий дождевик. И стоит пара красных резиновых сапог, на которые аккуратно воротником надет спасательный нагрудник.

– Он сказал, что она будто спала с открытыми глазами… но что он мог сделать? Было тихо, ни ветра, ни особой зыби… а она была жена его босса. Лодку нашли, но Сэнди пропала. Одна была странная вещь…

Камера скользит вдоль лодки, и на задней банке то ли красной краской, то ли помадой написано единственное слово: «КРОАТОН».

– …но никто не знал, к чему это. Может быть, кто-то на острове мог бы пояснить…

В мэрии Урсула и двое из полиции штата ведут разговор, и хотя мы его не слышим, нам и так все ясно. Они спрашивают, она вежливо качает головой.

Извините… понятия не имею… не могу себе представить… впервые слышу… и так далее.

– …но островитяне умеют хранить секреты. Мы хранили их тогда, в восемьдесят девятом, и те, кто там живет, хранят до сих пор. Что до Сандры Билз, предполагается, что она утонула, и семь лет с момента ее исчезновения истекут в 2003 году. Без сомнения, Робби объявит ее официально погибшей, как только перевернет календарь две тысячи третьего. Трудно, я понимаю, но…

Вид на Литтл-Толл-Айленд с океана.

– …в этом мире продают за наличные. Уходя, плати. Иногда платить приходится мало, но чаще – много. Раз в жизни приходится платить всем, что у тебя есть. Я думал, что выучил этот урок девять лет назад, на Литтл-Толл-Айленде, в Бурю Века…

Кадр медленно расплывается и фокусируется на Сан-Франциско днем. Кадр из киноархива.

– …но ошибся. В большую бурю я только начал учиться. А кончил – на прошлой неделе.

Оживленная улица в деловой части города – день. Народ занят покупками. Мы надвигаемся на гастроном в двух-трех витринах от угла, и выходит Майк. У него выходной, и он одет неофициально – легкая куртка, джинсы, футболка. В руках у него два магазинных пакета, и он сейчас ими манипулирует, пытаясь вытащить из кармана ключи по дороге к стоящей у тротуара машине.

Навстречу ему в кадр входят спиной к нам мужчина и мальчик-подросток. Мужчина одет в серое пальто и фетровую шляпу. Мальчик – в куртку оклендского университета и джинсы. Дорога Майка к машине лежит мимо них, но поначалу он не обращает на них особого внимания. Он вынимает ключи и пытается отодвинуть пакет в руке, чтобы посмотреть и выбрать тот, который открывает дверцу. В этот момент мужчина и подросток проходят мимо него.

– У чайника ручка, у чайника носик… – поет Линож.

– За ручку возьми и поставь на подносик… – подхватывает мальчик.

Лицо Майка наполняется страшным осознанием. Ключи выпадают, пакеты провисают в его руках, он поворачивается и видит…

Замедленный кадр: мимо него идут Линож и мальчик. Они его уже минуют, и он даже при замедленном кадре успевает кинуть только один взгляд. Но под шляпой – Линож, теперь больше похожий на завзятого рыбака, чем на беспощадного бизнесмена, и ему не тридцать пять, а шестьдесят пять с виду.

А мальчик рядом с ним – улыбающийся ему в лицо и красиво подпевающий слова старой детской бессмыслицы – красивый паренек лет четырнадцати. Волосы его – копия волос Молли. Глаза – Майка. На переносице, хотя и слабо, но различима родинка – седло феи.

– …В чашку налей и подсунь нам под носик… у чайника ручка, у чайника носик, – поют Линож и Ральфи далекими, как во сне, голосами.

Их лица выходят из кадра – да и все равно видели мы их лишь один душераздирающий миг. А теперь это только две спины: хорошо одетый мужчина и подросток, почти юноша, сворачивающие за угол. А там – куда угодно.

Майк стоит, как пораженный молнией, пакеты свисают с его рук. Рот его беззвучно открывается и закрывается… и наконец появляется шепот:

– Ра… Ра… Ральфи… Ральфи? РАЛЬФИ!

Линож и Ральфи уже миновали гастроном. Уже почти дошли до угла. Останавливаются. Оглядываются.

Майк, бросив на землю пакеты – что-то в них бьется – бежит к ним.

– РАЛЬФИ!

Рот Ральфи раскрывается, и раздается змеиное шипение. Весь его симпатичный вид испарился в момент, из-за губ выглянули клыки. Глаза темнеют и становятся черными, подернутыми извивающимися красными нитями. Он поднимает руки – и это не руки, а когти хищной птицы, готовые распороть лицо Майка.

Линож кладет руку ему на плечи и (не отрывая взгляда от Майка) увлекает за собой. Они вместе уходят за угол.

Майк останавливается у гастронома, и лицо его полно отчаяния и болезненного ужаса. Пешеходы обтекают его с двух сторон, некоторые поглядывают с любопытством, но Майк не замечает.

– Ральфи! – кричит он и бросается за угол.

Останавливается и ищет глазами.

Люди идут по тротуарам, перебегают улицу, подзывают такси, покупают газеты в автоматах. Человека в сером пальто нет. Мальчика в оклендской куртке – тоже.

– Он полюбит меня, – говорит голос Линожа. И добавляет:

– Он будет называть меня отцом.

Майк прислоняется к стенке и закрывает глаза. Из-под закрытого века выкатывается слеза. Какая-то молодая женщина, вышедшая из-за угла, смотрит на него с осторожным сочувствием.

– Эй, мистер, что с вами?

– Ничего. – Майк не открывает глаз. – Через минуту пройдет.

– Вы свои пакеты уронили. Что-то уцелело, наверное, но что-то могло разбиться.

Теперь Майк открывает глаза и изо всех сил старается улыбнуться.

– А то как же. Разбилось. Я слышал.

– Что у вас за акцент? – улыбается молодая женщина.

– Так говорят на той стороне мира.

– А что случилось? Вы споткнулись?