– Энджи, что с тобой? – спрашивает Джек. – Что случилось?

Он оглядывается на Хэтча, но Хэтч вряд ли может помочь. Он тоже ошеломлен произошедшей переменой, и Ферд не меньше. Джек снова оборачивается к жене и берет ее за плечи.

– Энджи, что случилось? Что он с тобой сделал? Куда он тебя отвел? Где остальные, ты не знаешь?

Из снежного мрака пробивается большой желтый глаз – фара снегохода. Энджи ее замечает, и пока Майк ставит машину, она выходит из своего глубокого транса. Ее взгляд обращается к мужу и наполняется безумным страхом.

– Мы должны дать ему то, что он хочет, – говорит она.

– Что, родная? Я не расслышал, – переспрашивает Джек.

Но Хэтч расслышал отлично.

– Линож? – спрашивает он.

Открываются двери снегохода, выходят Майк и его спутники и идут к Хэтчу, Ферду и Карверам. Энджи их не замечает. Она смотрит только на Джека и говорит, все сильнее срываясь в истерику.

– Да, Линож. Мы должны дать ему то, что он хочет – это он и послал меня вам сказать. Только поэтому он не дал мне упасть – чтобы я вам рассказала. Мы должны дать ему то, что он хочет! Понимаете? Мы должны дать ему то, что он хочет!

Майк берет ее за плечо и поворачивает к себе.

– Чего он хочет, Анджела? Он тебе не сказал?

Она сперва не отвечает. Они все столпились вокруг нее, напряженно ожидая ее слов.

– Он сказал, что сообщит сегодня вечером. Он сказал, что у нас будет специальное городское собрание, и тогда он нам скажет. Он сказал, что если некоторые будут не согласны… не захотят сделать, как лучше для города… им надо напомнить о том сне, что мы видели. Им надо напомнить, что случилось в Роаноке. Им надо напомнить Кроатона, что бы это ни было.

– Его имя, наверное, – говорит Майк, скорее всего, себе самому. – Его настоящее имя.

– Отведи меня в дом, – говорит Анджела Джеку. – Я замерзла. И я хочу видеть Бастера.

– Да, конечно! – отвечает Джек, обнимает ее за плечи и ведет к мэрии. Майк подходит к Хэтчу.

– Никаких следов Билли Тиммонса или Джорджа Кирби? – спрашивает он.

– Нет. И Джейн Кингсбери тоже.

– Джейн Кингсбери мертва, – говорит Майк. – И обращается к Санни:

– Поставишь машину?

Санни садится в кабину снегохода и газует. Майк и Хэтч идут к зданию мэрии, и по дороге Майк рассказывает Хэтчу про миссис К.

Камера высоко над мэрией, и нам еле видна цепочка людей, идущих, как муравьи на охоте в пустыне из сахара. Медленно их обгоняет снегоход, который ведет Санни Бротиган. Мы смотрим на них, и…

Затемнение. Конец акта первого.

Конец дня. Городской причал… ладно, то место, где был когда-то причал. Снова надвигается прилив, и бьют в берег чудовищные волны. Перевернутые лодки, разбитые ловушки для омаров, обломки свай, обрывки сетей.

В это же время на мысе волны налетают и откатываются на упавший маяк. Налетающая волна выбрасывает что-то у самого разбитого круглого окна аппаратной.

Это – измочаленное волнами тело Джорджа Кирби. С нарастающим ревом следующая волна накрывает берег и уносит тело обратно в море.

В деловой части города все так же воет вьюга, и теперь дома засыпаны почти до половины высоты витрин.

В аптеке все витрины разбиты, дыры забиты сугробами, тянущимися до середины пролетов.

В скобяной лавке, как и в аптеке, пролеты забиты снегом. Возле кассы выставка газонокосилок, по самые бензобаки заваленных снегом. Плакат перед ними еле различим: «РАСПРОДАЖА КОСИЛОК! ЗАПАСАЙСЯ НА ЛЕТО ЗИМОЙ!»

Женская парикмахерская. Тоже полна снега. Стоят фены для волос, как замерзшие марсиане. Поперек зеркала надпись:

ДАЙТЕ МНЕ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, И Я УЙДУ.

Здание мэрии еле видно – не только из-за вьюги, но и потому, что наступает вечер.

Внутри в «детском саду» дети сидят в кружок и слушают, как Кэт Уизерс читает им книжку под названием «Маленький щенок» (которую когда-то так любил Дэнни Торранс).

– И тогда маленький щенок сказал: «Я знаю, где должен быть мой мяч. Этот плохой мальчик забрал его и положил в карман, но я его найду, потому что мой нос…»

– У чайника ручка… – поет Салли Годсо.

– Салли, милая, сейчас не надо петь. Мы читаем.

Кэт слегка передернуло, хотя она не помнит точно, почему эта бессмысленная песенка ей так неприятна. Салли все равно не обращает внимания и поет. Песенку подхватывает Ральфи, присоединяется Хейди, потом Бастер и Пиппа, Фрэнк Брайт и Гарри Робишо. И поют уже все, даже Дон Билз.

– …у чайника носик…

Они встают, показывают ручки и носики при должных словах. Кэт смотрит с растущим беспокойством, к ней подходят Джоанна Стенхоуп, Молли и Мелинда Хэтчер.

– Что с ними? – спрашивает Мелинда.

– Не знаю… – отвечает Кэт. – Наверное, они просто хотят петь.

– …За ручку возьми и поставь на подносик, В чашку налей и подсунь нам под носик, У чайника ручка, у чайника носик… – поют дети. Молли это не нравится. Рядом с ней висит полка с книгами, и там лежит замшевый мешочек с теми самыми шариками. Молли кидает на него взгляд и тихо идет вверх по лестнице.

На передней скамье зала сидит Энджи Карвер. Ее завернули в теплый меховой халат, на мокрых волосах у нее полотенце. Джек сидит рядом с ней и поит ее дымящимся бульоном. Сама она не может, потому что у нее руки сильно трясутся.

На краю помоста лицом к ней сидит Майк Андерсон. За ними на других скамьях (и тоже на краях сидений, как мы видим) сидят другие беженцы от бури. Хэтч пробирается между ними вперед и садится рядом с Майком. Вид у него страшно вымотанный.

– Увести их отсюда? – спрашивает Хэтч, глядя на зрителей.

– Ты думаешь, тебе это удалось бы? – отвечает Майк.

Он прав, и Хэтч это знает.

Входит Молли, пробираясь меж людей, подходит к Майку и садится рядом с ним на помост, пытаясь сказать что-то не для посторонних ушей, которых здесь достаточно.

– Дети странно себя ведут, – говорит она тихо.

– В каком смысле? – так же тихо спрашивает Майк.

– Поют. Кэт читала им книжку, а они встали и запели. – Она видит недоумение Майка. – Я понимаю, что это неубедительно…

– Если ты говоришь «странно», значит, странно. Я приду и посмотрю, как только здесь закончу.

Он кидает взгляд на Анджелу. Она говорит – но не Джеку, не Майку, никому в отдельности.

– Теперь я знаю, как легко быть… выдернутой из мира. Я хотела бы не знать, но я знаю.

Джек снова протягивает Энджи ее чашку, но у нее так трясутся руки, что она проливает бульон и вскрикивает, обварившись. Молли садится рядом с ней, достает платок и вытирает горячую жидкость с ее пальцев. Энджи благодарно на нее смотрит, берет за руку и крепко стискивает. Ей нужно было сочувствие, а не вытирание.

– Я просто стояла и смотрела на маяк. И тут… он меня захватил.

– Т-шш, – говорит Молли. – Это все позади.

– Кажется, я теперь никогда не согреюсь. Я обожгла пальцы, видишь? Но они все равно замерзшие. Будто он превратил меня в снег.

– Майк должен будет у тебя кое-что спросить, но лучше не здесь – не хочешь куда-нибудь, где людей поменьше? Так, наверное, будет лучше…

Молли вопросительно глядит на Майка, и Майк кивает. Энджи с усилием берет себя в руки.

– Нет… это для всех. Все должны услышать.

– Что случилось с вами, Энджи Карвер? – спрашивает преподобный Боб Риггинс.

В течение последующих событий камера все ближе придвигается к Энджи, но в перебивках показывает нам как можно больше лиц островитян. На каждом виден ужас, страх и возрастающая вера в ее слова, как бы странны они ни были. В медвежьих углах не живут атеисты, и вряд ли есть неверующие тогда, когда ревет и бесится на улице Буря Века, угрожая снести дом до основания. Это ведь тоже квазирелигиозный опыт, и к концу мы видим на всех лицах затвердевшую мысль, не нуждающуюся в словесном выражении: когда Линож появится, они ему это отдадут. «С дорогой душой», как сказали бы сами островитяне.