Эр'рил отвел своего скакуна на несколько шагов, она хлопнула Дымку по боку, и та поскакала за едва различимым уже фургоном. Девушка вздохнула, подумав вдруг, что путешествие в А'лоа Глен может оказаться не таким уж долгим.

Топот копыт отвлек ее от грустных мыслей: навстречу верхом на резвой чалой лошади мчался Мерик. Элв'ин, казалось, парит над седлом, его серебряные волосы, по обыкновению заплетенные в косу, колыхались сзади в такт конскому хвосту. Вскоре он остановился рядом.

— Что случилось? — спросил Эр'рил.

Мерик поклонился Элене и лишь затем ответил:

— Наш передовой, Крал, объявил остановку. Он обнаружил нечто очень странное и просит всех немедленно подойти.

Элена стиснула поводья.

— Что он нашел?

— Не знаю, — покачал головой Мерик. — Говорит, что ничего подобного не встречал раньше в этих землях.

Элене вспомнилось предупреждение волка о дурном запахе на тропе, она поплотнее закуталась в куртку.

— Вперед, — скомандовал Эр'рил, машинально опустив ладонь на рукоять меча.

Мерик развернул лошадь и поскакал обратно, указывая путь. Минуя весело раскрашенный фургон, Элена заметила, что на облучке нет Ни'лан и Могвида. Она заглянула внутрь, но и там было пусто — очевидно, Тол'чак последовал за ними.

Элв'ин вел товарищей по едва различимой тропе. За поворотом она оборвалась крутым склоном, и они увидели своих спутников — те стояли на приступке, вглядываясь в долину. Спешившись, Элена, Эр'рил и Мерик присоединились к остальным.

— Что случилось? — обратился станди к горцу.

Крал молча указал могучей рукой вниз.

Элена встала рядом с обеспокоенной Ни'лан. Извилистая дорожка круто сбегала к лесу. Солнце за их спинами клонилось к горизонту, и деревья тонули в тенях. Шишковатые изогнутые стволы низинных дубов и кленов разительно отличались от стройных березок и величественных сосен высокогорий.

— Лес словно болен, — прошептала нифай, очнувшись от оцепенения, в котором, казалось, не просто прислушивалась к долине, а проникала в нее всей душой.

— А это что такое? — спросил Могвид.

Элена тоже заметила: тончайшие прозрачные нити, колышемые ветерком, окутывали чуть ли не каждую ветвь, точно диковинный мох. Некоторые сплетения длинными лентами тянулись к самым верхушкам.

— Что это? — переспросил оборотень у Ни'лан, понимавшей в деревьях несравнимо больше, чем любой другой член отряда.

— Похоже на паутину, — вмешался Тол'чак, и его янтарные глаза вспыхнули в гаснущем свете дня.

— И откуда она здесь взялась? — В голосе Могвида появилась нервозность.

— Пауки, — ответила Элена.

В надежде получить ответ Ни'лан подошла к одинокому дубу.

Древнее дерево, точно страж, высилось на границе дремучего леса в стороне от плененных паутиной собратьев. Только его свободно раскинутые ветви были усеяны зелеными почками. Что-то здесь нечисто…

— Ни'лан! — окрикнул станди. — Подожди!

В ответ она подняла руку, призывая к тишине. Остальные громко переговаривались где-то поодаль, пытаясь протащить фургон по извилистой тропинке, и на опушку за ней последовали только Эр'рил и Элена.

Ни'лан из народа нифай, наделенного могущественной магией земли и растений, считала здоровье леса своей заботой, и она не могла пройти мимо страдающих деревьев. Крошечная женщина твердо решила: злодей, посмевший попрать их величие, поплатится за свою подлость.

Она осторожно приблизилась к древнему дубу, стараясь не наступать на желуди вокруг искривленного ствола. Старец мог обидеться, а Ни'лан очень надеялась, что тот не откажется ответить на некоторые вопросы.

Согбенный возрастом, с корой, отполированной дочерна десятками морозных зим и знойных лет, одинокий дуб вызывал почтение. Он вскинул ветви, будто возмущаясь участью собратьев, однако порча коснулась и его: желтые нарывы размером с дыню расползались по стволу. Наросты походили на ссадины, что оставляют осиные гнезда, однако Ни'лан не предполагала, что они могут быть столь велики.

Нифай осторожно притронулась к коре, стараясь не задеть болячки. Закрыв глаза и склонив голову, она всей душой подалась навстречу древнему великану.

«Пробудись и услышь меня, старец. О совете тебя прошу».

Ни'лан ждала ответа, пытаясь уловить то особое движение духа внутри ствола, по которому узнала бы, что услышана. Бывает, вековые деревья погружаются в сон и тогда неохотно прерывают общую песнь своего лесного дома. Но сейчас дело обстояло иначе — она не уловила даже отзвука рожденной дубом мелодии, даже намека на музыку растений.

Внутри похолодело: лишь однажды она ощущала схожее мертвенное безмолвие. Тогда молчали земли Лок'ай'херы — ее родины, уничтоженной болезнью.

— Ни'лан, — донесся откуда-то издали голос Элены. — Почему ты плачешь?

— Лес… Он не болен. — Голос Ни'лан сорвался. — Он мертв. Отравлен, как мой родной край.

— Почему же? — вмешался Эр'рил. — Посмотри, на ветках набухают вполне здоровые почки.

— Нет. Дух дерева заводит свою песнь в момент рождения и смолкает только в минуту смерти.

Нифай посмотрела на спутников, благоговейно касаясь ладонью холодного ствола.

— Я не слышу его песни, — прошептала она. — Духи ушли.

— Однако дуб все еще дает побеги, — не сдавался воин.

— Они ложные. Что-то прогнало истинных духов и захватило лес. Не он лежит перед нами, а нечто иное.

Элена подошла к Эр'рилу поближе.

— Да кто способен на такое? — Ее глаза широко распахнулись.

— Я не… — Ни'лан осеклась.

Казалось, воображение, потворствуя ее желанию расслышать шевеление духа, сыграло злую шутку: на мгновение почудилось знакомое прикосновение. Легкое покалывание за ушами развилось в едва различимую мелодию — словно зазвонили на ветру хрустальные колокольчики. Она не смела надеяться, но уже в следующее мгновение дуб потянулся к ней, словно пытаясь вынырнуть из ядовитого моря.

Старец страдал от невыносимой боли, но все же он был жив.

— Ни'лан? — робко окликнула Элена.

— Тише, он очень слаб.

Отвернувшись от обеспокоенных спутников, нифай положила руки на шишковатый ствол.

«Приди ко мне, старик, — взмолилась она. — И да придаст тебе сил песнь моя».

Женщина тихонько затянула знакомую с детства мелодию. Осторожно, словно опасаясь чего-то, дух приблизился к ней. Ни'лан распахнула душу: «Увидь мой свет, не бойся». И тут он откликнулся — едва различимый шепот постепенно превратился в полный отчаяния страстный крик. Как давно дерево не общалось с собратьями? Песня, сплетаясь с мелодией Ни'лан, обняла ее, словно руки давно потерянного друга. Однако нифай чувствовала: в некогда могучем великане жизнь почти угасла. Красивая, исполненная звучной глубиной, какая приобретается только по прошествии многих зим, песня стихала с каждой нотой. Дух дерева отдавал последние силы на разговор с ней.

Ни'лан не могла допустить, чтобы его усилия пропали даром.

Она запела в унисон его мелодии боли и потерь, умоляя: «Поведай, что случилось с теми, чьи корни сплетались с твоими, древний. Нам необходимо знать».

Старый дуб звучал, но голос его таял: «Орда».

О чем он?

Ни'лан умоляла объяснить, описать злодея, но тщетно: единственный свидетель тех событий быстро ускользал в небытие. Она попыталась вернуть его целебной мелодией надежды, но напрасно — старый дуб умер, оставив в ее сердце лишь отзвук своей песни. Ни'лан прижалась лбом к стволу.

«Да дарует тебе Добрая Матушка мир и покой», — простилась нифай. Однако когда старик уже уплывал в пустоту, она уловила последний четкий образ.

Потрясенная предсмертным посланием дуба, Ни'лан вздрогнула и отпрянула от дерева. Нет! Только не это! По щекам катились слезы.

— Что? — спросила Элена.

Ни'лан попыталась заговорить, сражаясь с непослушным языком. Какой тусклой и серой казалась людская речь в сравнении с полнозвучной мелодией корней. Она тряхнула головой, отгоняя оцепенение.

— Мы должны…

— Назад! — Эр'рил схватил нифай за плечо и оттащил от ствола.