— Р-ребята! Я там з-за г-госпиталем сегодня траншею рыл… А д-давайте… Мы его прямо туда з-забросим… И я его з-засыплю, к чёртовой матери.
Эти трое, судя по всему, являлись истинными хозяевами нынешней ситуации… А потому они ничего не сказали в ответ воинственному экскаваторщику… Они думали…
Всё из того же первого ряда на сцену выбрался ещё один гражданский… Ему удалось сделать только полшага вперёд, но и этого оказалось достаточным. Он попытался ткнуть своим полускрюченным пальцем в сторону стоявшего в углу чечена… Но рука его малость подвела… И поэтому вместо сурово изобличающего жеста получился неопределённый полувзмах… В таком же драматизме была произнесена и речь…
— М-маша! — начал говорить второй гражданский «мститель», обернувшись назад. — Вот эт-ти т-твари… Эт-то они ст-треляли в наш-ших с-солдат! Т-ты слыш-шишь, М-маша!
Находившаяся в первом ряду пожилая женщина пьяно икнула, но так ничего и не сказала… Она ещё крепче ухватилась обеими руками за стоящего рядом мужика в ватной телогрейке и строительной шапке. Тот покачнулся влево, но всё же не упал…
— М-маша! — продолжал второй гражданский спец. — Эт-то они!.. Стр-р-реляли!.. А т-ты их пот-том леч-чила… Н-наших с-солдат… М-маш-ша! Ты меня с-слыш-шишь?
Я посмотрел на эту «М-маш-шу» в несвежем белом халате… По моему, она была пьяна до самой распоследней степени…Разве что не падала наземь… Да и то! Благодаря лишь находившемуся рядом с ней обладателю ватника и стройбатовской шапки… Поэтому санитарка Маша ничего не могла произнести в ответ… Она только икала с большими интервалами… Обеими руками держалась за свою опору в ватнике… И по-прежнему тупо смотрела вперёд…
— Р-ребята! — вновь ожил развоевавшийся экскаваторщик. — Н-ну, д-давайте его… В т-траншею… С-сбросим! А-а?! Н-ну…
Все трое, то есть непосредственные участники экзекуции… Они внимательно посмотрели на чечена… Вполне так определённо… То есть уже решая его дальнейшую судьбу… Ведь с коротким отдыхом пришли и новые силы. А там, глядишь…
Но тут один из крепышей обратил своё внимание на что-то другое… Вполне реальное и конкретное…
— Б-бля-а! Да у него ещё и шапка норковая! Ах, ты!
Все присутствующие моментально посмотрели на головной убор противника. Это была действительно норковая шапка… Правда, так называемая обманка… Да ещё и изрядно протёртая… Которая впрочем продолжала крепко держаться на голове своего хозяина… Ведь она была натянута почти по самые уши…
Как бы то ни было, но малейшее упоминание о норковом меховом изделии, обладавшем повышенным покупательским интересом, а значит и более дорогой ценой… Всё это не пошло на пользу здоровью одного чеченца…
— Ах, ты! — прорычал знаток ценных мехов. — Н-на!
И на обладателя норковой шапки посыпались новые удары. Если днём ему вменялось в вину потенциально возможная принадлежность к бандитским отрядам, что не прощалось ни пехотой, ни танкистами, ни даже ВеВешниками с ОМОНами, СОБРами да Псами… То теперь с наступлением вечерних сумерек чеченский бедолага был виновен в том, что у него имелась потрёпанная норковая шапка-обманка… А у остальных присутствующих здесь людей столь ценного головного убора не было, скорей всего, никогда… Поэтому чечену не простили и этого норково-шапкового превосходства.
Вот за это его теперь и били. Еле держащиеся на ногах гражданские личности возвратились в свой первый ряд, где и заняли персональные почётные места. То есть по бокам пьянющей санитарки «М-маш-ши». Её надёжнейшая опора в ватнике и строительной шапке с белой перевязью ото лба к самому затылку… Увы… По причине своей явной слабости и непроявленной воинственности этот мужчина был самым бесцеремонным образом оттеснён в сторону «боевым» экскаваторщиком… Который ради Машутки был готов на всё!
А избиение чеченцев продолжалось. Хоть они присутствовали здесь в одном-единственном лице… Да ещё и увенчанном столь драгоценным головным убором… Увы… Продолжалось как избиение… Так и мучения этого бедолаги…
Я стал протискиваться дальше. Ведь на пойманном в плен чеченце ещё оставались тёмно-коричневая кожаная куртка, хоть и разорвавшаяся книзу от правого бокового кармана. На подобные бытовые мелочи достопочтенная публика, конечно же, вряд ли обратит своё бдительно-торжествующее внимание…
«А вот с кожаной курткой ему тоже не повезло… — думал я с клокочущим во мне возмущением. — Да и с чёрными джинсами тоже… А вот что у него на ногах… Этого я и не заметил…»
Так я продирался дальше… Сквозь непривычно плотную толпу разношерстного военного народа, который продолжал безмолвствовать. Все эти командиры, прапора и солдаты молчали и тем самым поощряли эту пьяную мерзость на ещё худшие поступки. Что же касалось лично меня, то я не считал себя отъявленным борцом за права и свободы всех граждан мира. Я был обычным человеком, который хоть и не витает в высоченных облаках всеобщего гуманизма тире человеколюбия… Но и уподобляться ползающим в донной грязи пьяным выродкам и дегенератам… Не-ет… Этого я точно не хотел.
Правда, лично у меня сейчас не хватало смелости… Чтобы выйти из толпы и прекратить это военно-преступное блядство. Однако я пробирался дальше… Чтобы не только оказаться как можно дальше от всей этой пьянющей сволочи… Но также и для того, чтобы как можно скорей добраться до двери… Чтобы подняться на наш второй этаж и доложить об этом неприятном происшествии комбату Тарасову или ротному Батолину.
«А вот они обязательно что-нибудь предпримут! Ведь я всего лишь лейтенант. А Тарасов — целый подполковник… Да и Батолин является капитаном…»
Но перед самой дверью образовалась особенно плотная масса. Из здания гостиницы на крыльцо пытались выйти другие её обитатели. Поэтому именно здесь возникла своеобразная людская пробка… Вернее, самый настоящий затор.
А в сторонке справа продолжался форменный самосуд.
Внезапно я почувствовал не только сильный толчок справа… Оттуда пошла целая волна… Словно в людскую массу вонзилось что-то мощное… И теперь сквозь всю толщу присутствующих здесь народных заседателей с неумолимым упорством всепроникающего штопора-буравчика пробирается какой-то настырный человечек. Этот маленький майор то с усилием протискивался меж стоящих плотной стеной людей, то бесцеремонно расталкивал достопочтенную публику… Просто хватая людей за плечи и разворачивая их в сторону. Причём, все его действия не сопровождались ни единым словом. Товарищ майор молчал и упорно продвигался вперёд…
Наконец-то он выбрался на свободное пространство, быстро расправил свои плечи и оказался ни кем иным, как нашим Чёрным Плащом… То есть не столько вездесущим защитником бедных и обездоленных жителей Земли, а сколько принципиально-твёрдым заместителем комбата по воспитательной работе майором Черновым. Вполне естественно, что спаситель мира тут же ринулся в атаку…
— Что здесь происходит? — спросил он, приближаясь с самым суровым видом к трём мучителям одного чеченского пленного.
Лично у меня в эту минуту невольно сложилось такое впечатление, что через секунду-другую наш тщедушный замполит просто-напросто загрызёт этих здоровенных бугаёв. Настолько у него был решительный и бесстрашный вид. Но из троих истязателей-извергов назад оглянулся лишь один. Да и то, мельком глянув на Чернова, как на небольшую и досадную помеху в их благороднейшем труде…
— Мы из Федеральной Службы… — небрежным тоном заявил обернувшийся представитель органов. — Не мешайте!
Однако нашего Чёрного Плаща, а по совместительству и замполита отряда спецназа было невозможно вот таким вот малозначащим ответом взять на испуг. Поэтому принадлежность этих трёх крепышей к органам госбезопасности не возымела никакого действия на майора Чернова.
— Отставить! — громким тоном приказал наш замкомбата. — Я сказал: Прекратить этот самосуд! Кто вы такие?
От столь безапелляционной настойчивости явно невысокого майора трое мучителей единственного пленного пришли в какое-то замешательство. Скорей всего, они услышали более или менее точную юридическую характеристику своих силовых упражнений. Они оставили чеченца в покое и медленно повернулись к майору Чернову… К нашему Ужасу, летящему на крыльях ночи…
