Последние слова Свиридов невольно сказал вслух. Возница, молодой парень с опухшей и перевязанной грязной тряпкой щекой, опасливо оглянулся, но промолчал. Числясь на заводе рабочим, он пользовался «отсрочкой» от призыва в армию и слишком дорожил этой привилегией, чтобы о чем бы то ни было спрашивать седока — начальника цеха. Исход беседы с барином всегда был сомнителен!
Уже въезжая в заводские ворота и кивнув вытянувшемуся привратнику, Иван Павлович поморщился: он вспомнил, что и сегодня опять не избежать скучных разговоров о чрезмерном браке снарядных стаканов. Что-то уж слишком часто об этом говорят. Вчера вот приезжал из Ростова главный артиллерийский приемщик генерал Фуфаевский и плакался: «Фронт задыхается без снарядов!» А сам генерал (это Свиридову было хорошо известно) получил от дирекции завода золотой портсигар и ящик шампанского за то, что тот уменьшил в акте приемки цифру брака вдвое!
Свиридов, брезгливо морщась то ли от этого воспоминания, то ли при виде захламленного, немощеного заводского двора, тяжело спрыгнул с подножки пролетки и, увязая в подсыхающей грязи, ступил в цеховую контору. Здесь было душно и неуютно. Пожилая конторщица с усталым лицом стучала на счетах. Не снимая пальто и кивнув конторщице, Свиридов опустился на стул у приземистого пузатого стола. Тотчас в дверях конторы появился мастер, усатый красавец в плисовом пиджаке, и сказал звучным голосом:
— К вам, Иван Павлович.
— Какой процент брака сегодня в ночной смене? — холодно спросил Свиридов.
Мастер почтительно ответил:
— На одной обдирке теряем двадцать процентов, Иван Павлович.
— А всего?
— До сорока. — Мастер сочувственно вздохнул и развел руками: — Резцов новых нет — это первое. А второе… — Он повел глазами на конторщицу, и та немедленно поднялась и молча вышла из конторки. — А второе…
Мастер подошел ближе к Свиридову и, обдав его легким винным перегаром, тихо сказал, почти шепнул:
— Большевики у нас в цехе орудуют, Иван Павлович. Я сам вчера во время работы слышал…
Свиридов рывком встал, положил ладонь на стол и, не повышая голоса, сказал:
— Я вам не жандармский ротмистр, чтобы разбирать доносы. Можете идти.
Мастер с удивлением посмотрел на инженера. Видно, тот не понял.
— Большевистская агитация… Я их всех поименно знаю! — доверительно заметил он.
— Уходите!
Мастер, пожимая плечами и виновато улыбаясь, вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Не иначе, начальник с левой ноги нынче встал! Придется зайти в другой раз…
А Свиридов стал просматривать журнал ночной смены.
На второй день приезда в Таганрог, превосходно выспавшись в кровати своего покойного отца, капитан Кляйвель позавтракал в обществе обеих старушек, молитвенно взиравших на этапы насыщения полубога. Потом Кляйвель поехал в гостиницу «Европейскую», где расположились секретные учреждения штаба Деникина.
Повез капитана в щегольской рессорной коляске пожилой, бородатый, с серебряной серьгой в ухе казак Нефедов. И коляска, и Нефедов, и выездной вороной жеребец Грозный были «прикомандированы» князем Щербатовым к особе капитана в полное его распоряжение.
Грозный сразу выказал свою орловскую повадку, высоко и несколько в сторону, с тяжеловесным изяществом поднимая на крупной рыси передние ноги и почти не колыхая широким, как печь, крупом. Нефедов, не оборачиваясь, крикнул с искренним восхищением знатока и Любителя:
— Идет-то как, ваше благородие!
Капитан поморщился: «Неискоренимая привычка русских нижних чинов к пустому разговору!»
Прохожие угрюмо посматривали на мчавшуюся коляску с английским офицером. Они уже многое видели за эти месяцы нашествия иностранцев…
Проезжая мимо католического костела с огромной латинской надписью на фронтоне: «Ех tuis bonis tibi offerimus» («Из твоих же даров тебе приносим в дар»), капитан с неудовольствием отметил, что несколько вышедших из костела итальянских «тененте» — лейтенантов — не откозырнули ему.
«Союзнички!.. — с раздражением подумал он. — Какое счастье, что в дело ликвидации большевизма вмешались мы!»
Коляска уже подъезжала к длинному двухэтажному зданию гостиницы «Европейской».
«Сейчас узнаю создавшуюся ситуацию», — подумал Кляйвель.
Впрочем, ситуация в основном казалась ему ясной: в «этой полуазиатской стране» вспыхнул бунт; к счастью, могучая Британия имеет кое-какой опыт в усмирении бунтов. Британский интеллект… ну, и британские вооруженные силы, и британское снаряжение, дружеская поддержка французских и американских партнеров сделают свое дело. С этой стороны, насколько знал капитан Кляйвель, дело обстояло неплохо… но с его приездом должно пойти лучше. Да, на него возложены обязанности, которые, как он слыхал, не блестяще выполнялись его предшественником.
Обязанности эти заключаются в некоторой… гм-гм… да, именно «в некоторой дружеской консультации с разведывательными органами правительства Деникина в желательном для обеих сторон направлении». Так сказано в служебной инструкции капитана Кляйвеля. Отлично! Эдуард Кляйвель не мальчик, и ему не требуется толковый словарь. Желательное направление — вполне понятно, сэр. Будет исполнено!..
Сидя в кабинете начальника контрразведки полковника Шавердова (собственно, это был не кабинет, а литерный номер в гостинице: желтые драпри на дверях, вытертый кавказский ковер на полу, мебель, обитая зеленым плюшем), капитан отрывисто говорил, одновременно внимательно приглядываясь к своему собеседнику («Для начальника розыскного учреждения, пожалуй, чересчур молод… Но нижняя челюсть развита достаточно. Почему под глазами мешки? Конечно, пьет без всякой системы…»):
— Вы недостаточно эффективно вылавливаете большевистских смутьянов. Я здесь всего два дня, но знаю, например, что они на Русско-Балтийском заводе хозяйничают, как у себя дома.
— Принимаются меры, — поспешно вставил полковник.
Кляйвель только усмехнулся:
— Меры? Меры хороши, когда они приводят к желательным результатам. Вашей армии необходимы снаряды, весьма необходимы. Вам это известно?
— Так точно, — сказал полковник, — но…
— Вот именно «но», — строго остановил его Кляйвель. — «Но» заключается в том, что рабочие, разложенные большевистской агитацией, выпускают совершенно негодные снаряды. Это крайне серьезно. Мы отлично осведомлены о том, что большевики добились полного срыва выпуска снарядов на здешних заводах. Это была одна из весьма существенных причин вашего недавнего поражения на всех фронтах. Если бы не наша помощь…
— Она была спасительной. — Полковник звякнул шпорами и поклонился.
Но Кляйвель остался холоден.
— Как это ни парадоксально, — сказал он жестоко, — а все же истинным хозяином положения в Таганроге являлись и являются большевики.
Полковник чуть покраснел и ответил, с трудом подавляя раздражение:
— Никак нет. На днях мы кое-кого изъяли…
— Ах, дорогой полковник… — Кляйвель насмешливо посмотрел на Шавердова. — Кстати, я чуть не забыл вас спросить. Как это здешним большевикам удалось освободить группу арестованных вами забастовщиков? Если не ошибаюсь, вы и тогда возглавляли здесь контрразведку?
— Если бы у большевиков была одна голова, — вырвалось у полковника, — я сумел бы ее отрубить. Но это — многоголовая гидра!
Кляйвель смягчился. Ему понравилась искренность полковника.
— Я надеюсь, что вам и нам удастся отрубить все головы, начиненные большевистскими идеями, — любезно сказал он. — Но мне кажется, что для этого нужно некоторое расширение методов работы. Не пробовали ли вы выяснить, на каких позициях стоит техническая интеллигенция Русско-Балтийского завода?
«Боже, какой пижон!» — подумал Шавердов.
— Полагаю, — почтительно сказал он, — что техническая интеллигенция завода твердо стоит на позициях Добрармии. Русские инженеры не могут не считать большевиков изменниками родины!
«Глуп… и вдобавок фразер», — поморщился капитан.
— Я тоже так думаю, — произнес он холодно, — но в таком случае почему же не попробовать привлечь к работе ну хотя бы верхушку инженерства того же Русско-Балтийского завода, который решает вопросы боепитания русской армии? Войну выигрывает тот, кто умеет находить союзников.
