Все началось с прибытия галеры «Саламандра», что четвертого числа вечером вместе со скампавеей «Ласточка» вышли из столицы в Шлиссельбург, приняв князя Орлова с двумя братьями и почти двести конногвардейцев и измайловцев в качестве десанта. Как понял адмирал из суматошного доклада — там восстал Смоленский полк и освободил из «секретного каземата» одного узника, который оказался императором Иоанном, свергнутым с престола младенцем 23 года тому назад.

Часть гвардейцев убили восставшие, но большинство присягнули новоявленному императору, как и экипажи двух галер. Затем «Саламандра» (скампавея осталась на Ладоге) двинулась в Кроншдадт обратно. По пути, с нее высадились в столице гвардейцы, что стали читать манифесты о воцарении Иоанна Антоновича и наводнили Петербург возмутительными слухами, порочащими императрицу.

Прибыв в Кронштадт, капитан-лейтенант Полянский соблазнил своего родственника, капитана полковничьего ранга Петра Андреевича, что держал командование над 66-ти пушечным линейным кораблем «Ревель», возмутительным «Ивашкиным манифестом». Хорошо хоть с него успели сбежать два офицера, не поддавшиеся на измену, и успевшие предупредить о мятеже. На батареях фортов удалось выступления подавить в зародыше, но открыть огонь по восставшим кораблям не успели — к «Ревелю» присоединился пусть ветхий, но не менее мощный по пушкам «Ингерманланд». Да и сомневался Иван Лукьянович, что форты стали бы стрелять — в голову никому не могло прийти, чтоб одним русским морякам под Андреевским флагом, сражаться со своими сослуживцами.

Бред кошмарный!

Два линейных корабля второго ранга, подняв белопенные паруса, вышли в залив и направились к Выборгу по фарватеру, с ними увязалась галера и маленький гукор, тоже восставший.

Адмирал Талызин при таком известии пришел в ужас — в главной базе флота не осталось ни одного линейного корабля, находящегося в действительном плавании. Все дело в том, что после войны с пруссаками, в целях экономии, каждым летом в море решено было выводить полудюжину линейных кораблей, один-два фрегата, с дюжину мелких парусных судов. На них проходили обучение гардемарины, кадеты и рекруты. Все остальные корабли застыли в гаванях, уткнувшись пустыми мачтами, как острыми спицами, в непривычно голубое небо, обычно хмурое.

Потребуется не менее месяца, чтобы оснастить и вооружить все эти корабли, возникни нужда в случае войны. Да еще придется набрать на каждый больше половины команды. В Кронштадте остались лишь небольшие суда, типа яхт и гукоров, один старый фрегат и относительно новый бомбардирский корабль. Три линейных корабля находились в Ревеле, еще один, «Святой Петр», бросил якоря в Выборгском заливе, где находился шхерный флот из четырех десятков галер и скампавей, половина из которых вышла в летнее плавание и обеспечена командами.

Потому от одной мысли, что Полянские возмутят там матросов и офицеров на мятеж, Ивану Лукьяновичу становилось плохо. Ведь если восставшие примут на борт десантом два пехотных полка (а с «Ивашкиным манифестом» у них это дело выгорит), а потом двинутся на столицу и Кронштадт, то противопоставить им будет нечего. Форты стрелять не станут по своим, да и если отозвать из Ревеля отряд, то силы будут лишь равны. Трое против трех — и все под Андреевским флагом!

Адмирал, получив сообщение от Президента Военной коллегии графа Чернышева о выдвижении гвардейского корпуса к Шлиссельбургу, чтобы пленить незаконного императора и разбить мятежников, испытал немалое облегчение. Ведь если удастся все сделать быстро, то в Выборге склонят повинные головы. Хотя Полянских придется предать военному суду и казнить — в приговоре Талызин не сомневался. А что восставший Шлиссельбург будет быстро захвачен, сомнений не было.

Старший сын Лукьян Иванович, капитан-поручик лейб-гвардии Семеновского полка ему написал, что «потешные» настроены крайне решительно, желая покончить с появившимся «двоевластием» как можно скорее. И выбор тут прост — защитить наследие и кровь Петра Великого, отвергнув сторонников Иоанновичей, продолжателей линии его брата соправителя, рано умершего и ничего не сделавшего для победы над шведами в Северной войне и появления Российской империи.

Это есть лишь затянувшееся противостояние двух кланов Московского царства, сторонников Нарышкиных или Милославских. Давних времен стрелецкого бунта и правления первой женщины — Софьи — что просто не успела примерить на себя царский венец. Но сейчас женщиной на престоле никого не удивишь, многие флотские офицеры открыто говорят, что идет «бабье царство», а баба на корабле всегда к несчастью.

Иван Лукьянович как мог пресекал такие опасные разговоры, но сомневался, что сможет удержать от них команды. «Ивашкин манифест» всех взбаламутил, а потому адмирал срочно собрал отряд, из всего, что осталось под рукою. Уже подняли на кораблях паруса и сейчас выдвигаются к Неве. А завтра, после долгого перехода заговорят осадные орудия и мортиры «Самсона» — участь Шлиссельбурга предрешена…

Форштадт Шлиссельбурга

Иоанн Антонович

вечер 6 июля 1764 года

— С этой минуты, как император и самодержец Всероссийский, принимаю на себя чин полковника лейб-гвардии Измайловского полка, — громко произнес Иван Антонович, оглядывая плотное построение, в развернутых шеренгах гвардейцев. Мундиры наскоро почищены от едкой летней пыли, лица солдат и офицеров задорные, смотрят на него с немым обожанием. Еще бы им не ликовать — как не крути, но создала полк сама царица Анна Иоанновна, при которой они были любимчиками.

Иоанн Антонович ей внук, пусть не прямой, а через родство — такая преемственность не могла не радовать измайловцев. На лицах появились улыбки, когда услышали, что государь-император согласно вполне сложившийся традиции себе чин полковника их полка присвоил.

«Так, и вот я полковник — сбылась мечта идиота. Высочайший смотр провожу согласно правилам, что подсказал Миних. И намекнул так толсто, что премьер-майоры полком непосредственно командуют, секунд-майоры батальонами, а подполковники вроде шефства осуществляют, ибо государю недосуг ежедневной рутиной заниматься. Намек понял, сейчас я вас огорошу от всей души, но приятственно», — Иван Антонович снова громко заговорил, надрывая горло:

— Подполковником полка Измайловского назначаю старейшего фельдмаршала Христофора Антоновича Миниха, славного своими подвигами и деяниями во славу государства Российского! Виват!

Легкое волнение всколыхнуло шеренги в зеленых мундирах, все набрали больше воздуха в легкие, и дружно рявкнули троекратно, правда, кое-где все же сбиваясь:

— Виват!

— Виват!!

— Ви-ват!!!

— Бригадира Римского-Корсакова назначаю премьер-майором лейб-гвардии Измайловского полка, — Иоанн Антонович повернулся, взглянул на новоиспеченного гвардейца и удивился — глаза того блестели от слез торжества и гордости. Негромко добавил уже ему лично:

— Александр Васильевич, на вас бригада из двух полков, так что вдвое больше хлопот будет. Справитесь?

— Трудов и сил не пожалею, государь!

— Тогда надеюсь на вас! Только не подведите меня, завтра грянет баталия, которая решит судьбу нашего Отечества!

— Умру за вас, государь!

— Погибать не надо, Александр Васильевич, нужно победить, — отческим тоном произнес Иван Антонович, понимая насколько ханжески у него это вышло. Римский-Корсаков настолько благоговейно смотрел на него, что Никритин смутился, кое-что припомнив из совсем недавнего. Но тут же выкинул из головы сладостные воспоминания, и безжалостно, словно подкованным сапогом, растер.

«Хоть и Александру Васильевичу тезка, но не орел. Хотя кто знает, сражение покажет. А теперь пора переходить к плюшкам», — Иван Антонович снова громко заговорил, обращаясь к полку:

— Всех офицеров произвожу в следующий чин. Всем солдатам, капралам и сержантам выдать червонцы, полуимпериалы и империалы соответственно за службу верную. А вам капитан, — Иоанн повернулся к измайловцу что стоял неподалеку от него — именно он и привел два батальона в форштадт, временно возглавив полк. Офицер понял заминку правильно, шагнул вперед и представился: