— Какой, ваше величество?

— Вот посмотрите, — Иван Антонович быстро расстелил на столе карту России, найденную в форштадте. И ткнул пальцем в самую восточную часть, где у побережья Камчатки, нарисованной как на душу картографу пришлось, очерчены были маленькие кружочки.

— Это острова, открытые Витусом Берингом, и названные в его честь Командорскими. Здесь, в прибрежных водах, а также у острова Медный, водится огромный тюлень, названный «морской коровой». Оно описано Георгом Стеллером, когда 23 года тому назад корабль из экспедиции потерпел крушение. Это животное можно встретить только здесь, более нигде в мире оно не встречается. Понимаете — нигде! Сейчас это существо фактически истребили наши русские люди! И если не запретить немедленно на него охоту, под страхом жесточайшего наказания, то года через два не останется ни одного животного — оно полностью вымрет!

Иван Антонович посмотрел на генерал-прокурора, сильно удивленного его коротким рассказом. Еще бы — ждал откровений, а тут всего лишь какая-то «морская корова». Это его немного взъярило, но он быстро взял себя в руки. Неважно, как закончится его борьба с Екатериной, но одно доброе дело в здешней жизни он обязан совершить.

— Если мы перебьем всех животных, изгадим нашу страну — тогда что мы оставим потомкам нашим, князь? Рассказы о нашей глупости и корысти, лени и алчности?! А ведь мы обязаны оставить им державу с лучшей жизнью, чем сейчас. И таким путем идти поколение за поколением, понемногу меняя и страну, и людей в ней живущих, к лучшему. Так что прошу вас, князь, о милости к будущему наследию. Как вернетесь в Петербург, то немедленно распорядитесь от имени Сената отправить к сибирскому губернатору требование немедленно принять меры к защите этого животного. А также распоряжение камчатскому воеводе запретить всем жителям под страхом смертной казни охоту на «корову Стеллера».

Считать ее впредь «государевым наследием» — а забой тягчайшим преступлением против императора, злоумышлением на его собственность. Для охраны на каждом из островов, где есть лежбища этих животных, оставить вооруженных смотрителей, можно набрать на службу казаков, коим платить втрое больше, если число «коров» будет увеличиваться с каждым годом. Для чего им вести строгий учет и отправлять мне ежегодно о том отписки. Прошу вас сделать это незамедлительно по приезду в столицу. Поверьте — наше общее будущее того стоит!

Иван Антонович посмотрел на несколько ошарашенного Вяземского — об охране животных, заповедниках и «Красной книге» тут еще ни сном, ни духом не ведали. И решил ковать железо, пока оно горячо — склонился над столом и тихо заговорил:

—Если Екатерина Алексеевна сама, по собственной охоте, откажется от престола в мою пользу, то вопроса, как о цареубийствах, так и законности происхождения Павла Петровича поднимать не буду. Выделю приличное содержание, цесаревича определю в армию — пусть пройдет службу, а там посмотрим. Женой, она мне, сами понимаете, с такой репутацией не нужна, о чем я имел честь сообщить ей лично. Не удивляйтесь — так оно и было! И вот еще что хочу вам сказать…

Иван Антонович остановился, посмотрел на князя — Вяземский весь во внимании, глаза серьезные, не мигаю. По лицу видно, что напряженно думает, видимо прикидывает варианты.

— Если не захочет прислушаться к моему совету, а генералы решат начать со мною «маленькую победоносную войну», то пусть пеняют потом только на себя, и собственную глупость. А ля герр ком а ля герр! Жаль, конечно, развязывать междоусобицу, но Сенат должен остаться в стороне от нее и управлять страной. Потому на вас возложена высокая значимость — постарайтесь, князь, не встревать в царскую свару. И другим не позволяйте этого делать — сами знаете нрав фельдмаршала Миниха — он не остановится ни перед чем. Однако все это затянется не более, чем на пять дней — как только подойдут армейские полки, я приду в столицу. Так что власть вскоре переменится, учтите этот факт.

Иван Антонович усмехнулся и чуть склонился к Вяземскому, заговорил негромко, но внушительным тоном:

—Я буду ценить людей исключительно по деловым качествам, направленным на благо России! Все остальное имеет второстепенное значение. Вы на своем месте, князь, на нем и останетесь…

Санкт-Петербург

Премьер-майор лейб-гвардии Преображенского полка

Генерал-майор, граф Алексей Орлов

Утро 6 июля 1764 года

— Побили изменников, Захар Григорьевич, всех, кто присягу Екатерине Алексеевне вероломно отверг! Ивашкины сторонники!

Алехан при последних словах грязно выругался, сплюнув на пропитанную кровью землю. Душила ненависть, однако рассудка он никогда не терял, даже когда от ярости темнело в глазах. Из всех братьев Орловых, как отмечали все современники, именно его считали «отъявленным плутом», и при этом считали «умницей». В свое время организовал убийство императора Петра, задавив того своими могучими пальцами, черные пятна от которых на искривленной шее усопшего, лекарь Поульсен так и не смог спрятать даже толстым слоем румян, и на похоронах царя, многие послы, что наклонялись над телом, их хорошо разглядели.

За такую готовность пойти ради ее интересов даже на плаху (а ведь Сенат вполне мог потребовать такой меры наказания за цареубийство — и тут такое вполне могло случиться), Екатерина Алексеевна приблизила его к себе, наделив доверием. Причем, как втихомолку болтали злые языки, даже разделила свою особую милость на двух братьев сразу — ведь один фаворит хорошо, но два еще лучше.

Наверное, не зря злословили придворные дамы, ведь спустя чуть больше четверти века, видимо, памятую о братьях Орловых, постаревшая Екатерина Алексеевна рассыпала свои милости на двух братьев Зубовых, Платона и Валериана. Младший однажды цинично заявил окружавшим его придворным — «нам с бабушкой на двоих аккурат восемьдесят лет». Но измельчали люди за этот срок — не стали способны на действительно решительные поступки, вместо могучих орлов лишь больные зубы. Но сейчас это время не пришло, к счастью, или к горечи…

Измайловская слобода была полностью разгромлена, кое-где на 9-й роте, а так назывались улицы, дымились пепелища, везде лежали трупы, как в зеленых мундирах, так и в исподнем белом белье, разбросано оружие — фузеи, пистолеты и шпаги. И лужи запекшейся крови, которые еще не успели присыпать сырой землею.

— Восстал третий батальон, который возглавил поручик князь Волконский, — хрипло произнес Алехан. — Вначале пили вино, потом им огласили послание Ивашки. Вот тут офицеры и сержанты вооружились и разошлись по своим ротам, сучьи дети. Третий батальон поднялся на мятеж поголовно, цейхгаузом овладели, вооружились, зарядили фузеи. А вот во втором батальоне заминка вышла — два ротных капитана Олсуфьев и князь Белозерский стали уговаривать гвардейцев не изменять матушке-царице. Вот их тут и побили прикладами, а князя потом кто-то заколол штыком. Найду убийц, кишки им вместо тюрбана на голову намотаю!

Алексей Григорьевич грязно выругался и сплюнул на землю. Президент Военной Коллегии граф Чернышев посмотрел на преображенцев, что стояли цепью в отдалении, держа в руках фузеи с примкнутыми штыками. Орлов перехватил этот взгляд:

— Я в полку был, когда фурьер доложил, что среди измайловцев мятеж начался. Поднял по алярму лейб-роту, потом весь первый батальон и сюда двинулся. Поспешали ночным маршем, но все-таки зело опоздали — оба мятежных батальона выступили на Шлиссельбург, построившись в ротные колонны с развернутыми знаменами. Пытался их остановить, в погоню бросились. Так они развернулись плутонгами арьергарда и начали по нам стрелять. И метко палили, заразы!

Алехан показал три дырки на полах мундира, да отверстие от пули в шляпе. Затем снова вычурно выругался, сплюнул на землю в очередной раз и начал рассказывать глухим баском:

— Под утро все как раз и случилось — в третьем часу. Они уже уходили, а со мной только половина лейб-роты. Начали с ними перестрелку, да только фузей у них намного больше. Потерял двоих преображенцев убитыми, да еще троих ранило, одного тяжко — ногу лекаря отняли князю. Если бы мятежники в атаку пошли, нас бы смяли и затоптали в пыль башмаками — их ведь почти полторы тысячи без малого. А так они трусливо ушли по дороге, прикрывшись сильным арьергардом — у них много тех, кто с пруссаками воевали, а два сержанта еще с Минихом в крымском походе участвовали. Голыми руками просто не возьмешь!