— Сергей Шипов, ваше императорское величество!

Сухощавый капитан поклонился, и тут же горделиво распрямился — бритое лицо, прищуренный взгляд, без подобострастия смотрит, но почтительно. Иван Антонович напряг память, в фамилии показалось что-то знакомое из давних студенческих времен.

«Точно, из декабристов. Вернее, рядом с ними были рядышком. В день 14 декабря весьма странно повели себя с полком Измайловским его однофамильцы или потомки. Скорее последнее — многие дворяне целыми фамилиями старались служить в одном и том же полку. Надо проверить эту мысль — интересное совпадение может выпасть», — Иван Антонович сделал вид что задумался и спросил:

— Шипов, Шипов, полк Измайловский — кто он вам?

— Отец, государь. Майор Алексей Шипов командовал по воле императрицы Анны Иоанновны первым батальоном еще в селе Измайлово, ваше императорское величество!

«Ого, вот тебе и преемственность, служат, как бегут с эстафетной палочкой, передают друг другу. А ведь треть века прошла», — промелькнула мысль, но сказал Иван Антонович совсем иное, глядя как мгновенно от его слов заблестели глаза гвардейца.

— Негоже от родителя в чине воинском отставать потомку славного подвигами своими рода. А потому поздравляю тебя секунд-майором! За Богом молитва, а за царем служба никогда не пропадут!

— Не устрашусь живота своего сложить за ваше императорское величество! Клянусь!

— Верю, — Иван Антонович покосился на Миниха, тот стоял с невозмутимым лицом. Но чувствовалось, что фельдмаршал доволен его поведением. А ведь вначале речь шла о верховом объезде, от чего сразу пришлось категорически отказаться — в седле Никритин держался также как легендарная собака на заборе в армейском фольклоре.

Потому, вспомнив знаменитый приказ императора Петра Великого, касательно пехотных офицеров при их встрече с драгунами, что были обязаны спешиваться, чтобы не вызвать насмешек от последних, фельдмаршал Миних заменил объезд пешим обходом. Так что несмотря на долгий путь, старик бодренько шагал рядом.

— Здорово апшеронцы! Вы славный полк!

Застывшие в шеренгах солдаты рявкнули что-то радостное, но не «виват». Все застыли с ружьями, капралы с устрашающими алебардами — щиты дать и можно снимать фильм исторический из эпохи «войны роз». Сержанты и офицеры с протазанами, на груди последних сверкают горжеты — здоровенные бляхи, шарфы с серебряными кистями, лишь у одного, уже пожилого — золотистого цвета, штаб-офицерские.

Оглядывая воинство, Иван Антонович мысленно поморщился — обмундирование потрепано у всех, причем самое различное, и с оттенками. По сути единой для всех формы нет, совсем как в 90-е, когда носили все что только возможно, и советские образцы чередовались с многообразием новых российских. Тут геморрой тот еще — елизаветинская униформа в конце Семилетней войны изрядно обновилась на прусский манер, потом уже Петр Федорович решил полностью перевести армию на образцы короля Фридриха Великого, а потому все полковые швальни начали перешивать обмундирование. Не успели — император от «колик» скончался. Затем вернулись обратно к образцам покойной императрицы — только не смогли выбрать к каким именно. Оттого и стояли сейчас в шеренгах солдаты, отличные друг от друга. Причем одни в шляпах, а другие в касках с петушиными перьями.

Полнейший разнобой!

Радующий сердце любого демократа, но раздражающий военных 20-го века. Тут к этому относились намного проще — офицерские мундиры отличались порой разительно. Единственной, что объединяло, это припудренные длинные волосы, заплетенные в косичку.

Таковы реалии военной моды!

— Подполковник Колюбякин, ваше императорское величество! Командую батальоном!

— А кто командир полка?

— Полковник князь Алексей Голицын!

«Этого мне еще не хватало для полного счастья! Сейчас любой из этих князей меня смертельным врагом считает. Интересно, где этот князинька», — видимо немой вопрос четко отразился на его лице, что подполковник негромко, с некоторой унылостью сказал:

— Здесь только три роты нашего полка, половина вышла. Остальные роты… тут уже собрали, из разных… солдат…

Иван Антонович пригляделся к строю. Действительно, батальон как бы можно разбить на две части, настоящей и наскоро слепленной. И тут он вспомнил про один интересный факт — перед первой мировой войной полк этот получил удивительное отличие, единственное на всю армию, в виде полосок из красной кожи на голенища сапог. В память об участии в одном, славном для него сражении.

«А ведь момент очень удобный, можно обыграть. А для красного словца, и соврать стоит, и приукрасить немного», — Никритин тщательно обдумал пришедшую на ум мысль, а потом громко заговорил:

— Меня спас от смерти старый сержант, защитил грудью от убийц. Там в крепости, где меня, вашего императора, заточили в подземной камере. Он мне рассказал удивительную историю о битве с пруссаками при Кунерсдорфе, за что получил наградную медаль, точно такую же как у многих из вас. Там ваш Апшеронский полк настолько яростно бился с неприятелем, что солдаты не отошли с позиций стоя по колено в крови! Это пример величайшего героизма целого полка, которого никогда не бывало в русской армии прежде! Мужество необычайное, когда, не взирая на смерть, все от офицера до солдата, выполняют приказ!

Иван Антонович остановился и обвел взглядом шеренги первой половины батальона — там на него смотрели с необычайным восторгом, округлив глаза и расправив плечи от гордости. Почти у всех блестели серебряные кругляши медалей, точно такую он видел у Ивана Михайловича, погибшего от пули несостоявшегося цареубийцы.

— Потому повелеваю, потомству в пример! Впредь всем офицерам, сержантам и нижним чинам полка носить сапоги до колен, на вершок отогнуть их голенища. Отворот должен быть подшит кожей или плотной материей яркого красного цвета, как алой крови, в которой ваш полк стоял в том легендарном бою, навеки прославившем подвиг доблестных апшеронцев! Вечная слава павшим и живым победителям! Ура!

— У-ра!!!

Такого дружного рева Иван Антонович еще не слышал ни разу в жизни. Старинный русский клич казалось, разорвал даже небеса. Самозабвенно орали все — видавший виды подполковник и молодые безусые офицеры, седые сержанты, и недавние рекруты с еще не отросшими косицами. Крик был поддержан и в других батальонах — смоляне с измайловцами обрадовались не меньше, будто их самих наградили.

Посмотрев в полные слез глаза подполковника, Иван Антонович понял, что совершил очень удачный ход…

Западнее Шлиссельбурга

Подполковник Лейб-Кирасирского полка

Александр Полянский

вечер 6 июля 1764 года

— Погубил ты себя, племянник, как есть погубил. Кто же против лейб-гвардии устоять сможет?

На душе была маята — Александр Иванович переживал за племянника, с которым он всегда общался не как дядя, а как старший брат — невелика разница в семь лет. Был бы жив сам адмирал, то он бы придержал порыв сына, все же отцовское слово многое значит. Но умер месяц тому назад, еле пережил несчастье и вот оно еще раз случилось.

Племянник Петр Андреевич поднял мятеж в Кронштадте, увел два линейных корабля в Выборг, причем не побоялся применить пушки и ослушался приказа адмирала Талызина, проявив неповиновение. Тем самым открыто принял сторону освобожденного в Шлиссельбурге ставшего в 1740 году императора Иоанна Антоновича, через год свергнутого с престола «дщерью Петровой» Елизаветой.

Да, все понятно — встал на сторону несчастного узника, моряки всегда романтики в душе. И теперь они оказались на разных сторонах, и нужно благодарить судьбу, что он сам не пошел по пути старшего брата Андрея и не стал моряком. Потому что не придется встретиться в бою с родной кровью, не скрестить с лязгом сталь клинка. И выбор он давно сделал — из неродовитых дворян, дед был дьяком, отец генералом — оберкригскомиссаром. Зато он, пройдя нелегкую армейскую службу, стал вторым после командира чином в полку. И непростом — лейб-кирасирском наследника престола, цесаревича Павла Петровича.