— Знаешь анекдот? — осведомился Пашка. Смотря какой, — скучающе ответил я. Украинец пишет заявление о приеме на работу в . «Прошу принять меня в ОБХ». К нему подходит инспектор по кадрам и говорит: «Ты чего пишешь? СС добавь». — «Ни, в СС я уже служил».

— У тебя странное отношение к этой организации.

— Потому что я по чердакам шатаюсь, бомжей там вылавливаю и краденое ищу, по мусорным бакам лажу, чтобы орудие убийства выудить, а они в отутюженных костюмчиках и французских галстуках сидят в подсобках универмагов и лопают черную икру… Некоторые, конечно.

— Господи, недоставало еще грызни в милиции.

— А ты посмотри, что они на наш запрос ответили. «Секретно. Экземпляр номер два… Проводившимися проверками на комбинате бытового обслуживания населения Железнодорожного района в прошлом году выявлено семь правонарушений. Шесть человек привлечены к административной ответственности, возбуждено два уголовных дела по статьям о нарушениях правил торговли. Дела прекращены с направлением в товарищеский суд. Оперативных разработок не проводилось. Сведениями о преступлениях и правонарушениях не располагаем». Усе. Под боком такой вертеп, а они…

— Ну а дальше?

— Обещают в случае необходимости и наличия оснований провести оперативную разработку. После того как грохнули директора и мы изъяли всю документацию. Объясни, какая тут оперативная разработка? На хрен она теперь кому нужна.

— Оперативное обеспечение нужно. Мы сами утонем в этих бумагах.

— Конечно, нужно. Но с кем работать? Ни одного «наушника». Мы понятия не имеем, что там творилось.

— Ничего. Дойдем следственным путем.

— Ага. Дойдем… Я в такие сказки перестал верить. Было бы от чего оттолкнуться.

— А чего отталкиваться? Я тебе массу версий назову, на чем они деньги делали.

— Утонем в версиях. Знать надо. На сто процентов. И браться за этих ворюг со всей пролетарской ненавистью.

Во второй половине дня Пашка пришел ко мне, держа в руках какую-то мятую бумагу с печатями.

— Смотри, что я принес.

— Что это?

— Список работающих на комбинате, а также работавших, но разлетевшихся по разным причинам в разные стороны.

— Мне зачем?

— Посмотри, обведено карандашом. Сергей Валерьевич Кулиш. Электрик. Уволен 23 марта 1987 года.

— Да хоть Кукиш — мне-то что?

— А то, что это мой старый знакомый. Скажу больше — он мне многим обязан, и есть возможность развязать ему язык.

— Ты думаешь, он знает о том, что творилось на комбинате?

— Этот прохиндей должен знать. Кроме того, такие секреты за семью печатями только для сотрудников ОБХСС, которые пишут отписки в прокуратуру. О том, кто и как ворует, обычно известно многим. Слухи, Терентий, великая сила…

— Откуда ты знаешь этого Кулиша?

— Кто ж его не знает! В Октябрьском районе было два уникума — Кулиш и Самосвалин. Одного года рождения, учились в одной школе. Живут в одном подъезде. Оба сидели по три раза. И все за мордобой. Избивали друг друга.

— То есть?

— Напьются вместе, Кулиш Самосвалину челюсть сломает — и в тюрьму за это. Потом выйдет, опять вместе напьются, старое вспомнят, Самосвалин по старой памяти молотком Кулишу ребра пересчитает — и за решетку. Так и живут. Один сидит — другой его ждет, чтобы потом за него самому сесть. Вместе попасть в зону ни разу не удавалось.

— Комедия.

— Человеческая комедия, как писал Бальзак.

— Где мы его искать будем? Может, он опять своему корешу ребра выломал?

— Узнаем.

Пашка принялся названивать знакомому участковому. Найти участкового в отделении или в опорном пункте практически невозможно. Но Пашка чудом дозвонился ему с первого раза.

— Славик, привет… Норгулин, да. Узнал? Конечно, должен узнать. Личность известная… Славик, скажи мне, где сейчас Серега Кулиш? Самосвалина еще не прибил?.. А тот его?.. Гора с плеч. Такие люди не должны рано умирать, должны жить на радость всем. Он затянулся.

— Кому всем? Ну, тебе… Мне… Так где он сейчас обитает?.. Где?.. О, Бог ты мой! Он бы еще в детский сад устроился. Сейчас там?.. Хорошо… Ну, пока, Славик, не нуди. Я добро не забываю…

Пашка повесил трубку.

— Уф, утомил. Таких трепачей даже в милиции мало…

— Где твой поднадзорный?

— В порядке. Живет. Работает. Сейчас на рабочем месте. Как штык.

— А где?

— Руководит каруселью в парке имени Ломоносова.

— Поехали…

В субботний день народу в парке было немало. Бабульки выгуливали внучат. Горожане, потянувшиеся к зелени, сидели перед прудом на лавках, вытянув ноги. Столетние толстые деревья радовали глаз. Парк занимал приличную площадь в центре города, был его легкими. Впрочем, существовать ему оставалось недолго. В девяносто втором по решению городской администрации вырубят часть деревьев и установят на освободившейся территории торговые и кооперативные павильоны, как будет сказано, «для возрождения традиций русского купечества». В девяносто пятом львиную долю парка отдадут новым денежным мешкам города под коттеджи, и останется лишь немного сиротливых деревьев вокруг пруда.

Из парковых громкоговорителей доносилась песня Антонова «Под крышей дома твоего».

В игровом зале звенели автоматы, выманивая у детишек пятнадцатикопеечные монеты. Крутилась карусель для малышей с лошадками и слонами. Чуть дальше располагался шикарный аттракцион «Энтерпрайз» — огромное сияющее колесо становилось вертикально, а из кабинок доносились женские визги и сыпалась карманная мелочь.

— Серега устроился на карусель. Смех! — улыбнулся Пашка. — Освободился, но его как особо опасного рецидивиста на работу не берут. Куда податься? Устроился воспитателем в детский сад — народу там не хватает. Через месяц приходит комиссия с проверкой. Видят, он стоит в центре зала, а вокруг понуро, руки за спину, ходят дети. А урка орет: «Иванов, не в ногу шагаешь!» — «Обижаешь, начальник»… Кулиш так детишек развлекает. Идиллия.

Мы прошли немного вперед. К красной карусели с зонтиками. Для взрослых. Она вращалась вовсю, а сверху доносились отборные ругательства:

— Останови, твою ма-ать!

— По-моему, что-то не то, — заключил Пашка. — А, ясно. Вон Кулиш. А вон и Самосвалин.

У будки карусельщика слышалось сопение, пыхтение, тот же мат. Там сцепились трое мужиков. Двое слегка мяли третьего. Похоже, они собирались его бить.

— Ты мне, падла, четвертак не отдал! — орал небритый пузан в кепке.

— Ты, козел, четвертак не отдал, — вторил ему длиннорукий, с челюстью питекантропа парень.

— Я все отдал, — орал волосатый, лет сорока мужчина в тельняшке и с царапиной на лбу.

— Э, кончай базар, фининспектор прибыл! — крикнул Пашка.

— Я тебя, падла! — не обращая на Пашку внимания, заорал «питекантроп» и звезданул «матроса» в ухо.

— У, бли-ин, — взвизгнул тот и царапнул обидчика ногтями по носу.

— У, е… — рыкнул небритый и засветил «матросу» во второе ухо.

Пашка вклинился в кучу малу. Отшвырнул пузана в сторону, а потом и «матроса».

— А ты чо, самый борзый? — крикнул «питекантроп» и занес кулак для удара. Пашка хитрым движением подсек его, опрокинул в лужу, провел мордой по грязи.

— Говори: «Дядя, прости урода», — потребовал Пашка.

— Буль-буль, — забулькал «питекантроп». Пашка отпустил его, предварительно врезав кулаком по хребту так, что только косточки хрустнули.

— Ты чего, Гвоздила, это же мент, — заворчал пузан, успокаиваясь.

— У него на лбу написано? — отплевываясь, заныл «питекантроп».

— Нечего на людей с клешнями бросаться. Впредь умнее будешь, — сказал Пашка. — Валите отсюда. Еще увижу — придется полмесяца двор УВД подметать…

Товарищи заковыляли прочь.

— Останови свою хреновину. Вконец людей замучил, придурок, — для убедительности щелкнув «матроса» по лбу, потребовал Пашка. Насколько я понял, это и был Кулиш.

— А я виноват, что они налетели, когда карусель вертелась? — обиженно воскликнул Кулиш, передвигая рубильник. — Привязался — четвертак я у него зажал. Это Самосвалин у меня десятку заиграл.