Когда мы направились к чердаку, Григорян слегка заволновался.

— Э-э, там-то уж вы ничего не найдете.

— Важен не результат, а процесс, — отмахнулся Пашка.

На чердаке были тонны пыли, забившейся в подушки старой тахты, притаившейся в пустых корзинах и коробках, рассыпанной по полу. Я тут же закашлялся, из глаз брызнули слезы. Ненавижу обыскивать пыльные чердаки. Моя застарелая неизлечимая аллергия протестует против такого времяпрепровождения. Но чувство долга толкает меня на чердаки. И его не переспоришь.

За несущей балкой мы нашли несколько целлофановых пакетов. В них были молнии, заклепки и фирменные нашлепки.

— Что это такое, гражданин Григорян? — осведомился я, вернувшись с чердака в сопровождении понятых и раскладывая на столе пакеты.

— Откуда мне знать? — ответил Григорян.

— Если бы я обнаружил это на моем чердаке, то объяснил бы вам. Но нашел я это у вас.

— Не знаю, где вы это нашли. Марина, — крикнул он жене. — Что это такое? Как попало к нам на чердак?

— И я не знаю.

Хорошо иметь верную жену, у которой язык не болтается, как помело.

— Разберемся. Теперь куда? — спросил я.

— На чердаке побывали. Пошли в подвал, — бодро сообщил Пашка.

— Нет, в подвал нельзя! — воскликнул Григорян.

— Вы там что, кобр разводите?

— Туда нельзя. Всем плохо будет.

— Привидения завелись? Никто из тех, кто туда ходид, не возвращался, так? — хмыкнул Пашка.

— Я жить хочу. Там… Там бомба..

— Чего?!

— С войны бомба лежит. Немцы до города не дошли, но сильно бомбили, — затараторил Григорян. — Отец рассказывал — бомба крышу пробила и в подвал ушла. Не взорвалась. Мы ее не трогаем, боимся даже саперов вызывать.

— Полвека там и лежит… Армянские народные сказки, — хмыкнул Пашка и направился к подвалу.

— Стой, — сказал я. — Будем саперов вызывать.

— Да ты что, веришь, что ли?

— А почему бы и нет? Кстати, долго пролежавшие в земле бомбы имеют обыкновение взрываться от легких сотрясений. С годами тротил практически не теряет своей взрывной силы. Нужны саперы.

— Какие саперы! — воскликнул Григорян, бледнея на глазах и затравленно озираясь. — Дом взорвется — кто мне заплатит? Знаете, сколько добра здесь? Вся семья не один год наживала. Вы что?!

— Спокойно. Сапер ошибается только раз, — улыбнулся Пашка.

Целый час я потратил на переговоры с военным комендантом. Через два появились саперы с миноискателем. Они выгнали нас из дома и тщательно осмотрели весь подвал.

— Ничего там нет, — бодро сообщил капитан-сапер.

— Где бомба? — спросил я Григоряна.

— Была. Не знаю, куда делась, — пожал плечами Григорян.

— Лучше за своим имуществом приглядывать нужно.

Мы спустились в подвал. В углу стояли большие, литров по пятьдесят, бутыли с вином и кадка, судя по всему, с тем же содержимым. Один из понятых принюхался, и по его лицу расползлась мечтательная улыбка.

— Хорошее вино.

Мы принялись обследовать подвал. На первый взгляд там ничего интересного не было. На второй — тоже. Но если здесь ничего нет, зачем было Григоряну устраивать представление с бомбой? Может, просто развлекался? Сбивал нас со следа, чтобы мы не лезли в другие места? Или тут действительно что-то есть?.. Как бы там ни было, мы взялись за лопаты.

— Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, — сказал Пашка, поплевал на ладони и взял совковую лопату.

Так как бомбы здесь не было, работали мы, не особо стесняясь в движениях. Припахали и понятых. Угробили на это дело два часа, пока Пашкина лопата на глубине сорока сантиметров не наткнулась на какой-то твердый предмет.

— Что-то есть?

На свет была извлечена жестяная банка из-под мармелада. В ней оказались золотые монеты царской чеканки.

— Уже кое-что, — сказал Пашка.

Еще через час мы выкопали что-то завернутое в несколько полиэтиленовых пакетов. Когда их разрезали, на землю посыпались сторублевые купюры.

На свет Божий мы вылезли уставшие, грязные, мой отутюженный костюм стал похож черт знает на что. Волдыри на руках лопнули, и кожа страшно саднила. Но на душе разливалось благостное тепло..

— А что у нас в мешке? — спросил я и предъявил Григоряну наши находки.

Я думал, он умрет сразу. Но Григорян оказался человеком крепким и всего лишь схватился за сердце.

— Это тоже с немецкого бомбовоза упало? — спросил я.

— Это м-мое, — икнув, выдавил старший продавец.

— С зарплаты небось не один год копили. Тут, наверное, денег под полмиллиона будет.

— Это не мои.

— Так ваши или не ваши?

— Мои и не мои.

— Как писал Ленин, есть коспромиссы и компромиссы.

— Дядя, когда во Францию уезжал, мне оставил. На хранение.

— А, дядя уже тут Рокфеллером стал.

— Не знаю. Вот оставил.

Результаты мероприятия превысили все ожидания. Интересно, почему Григорян не предпринял никаких действий, чтобы перепрятать все эти предметы? Не ждал, наверное, что у него будет обыск… А может, надеялся, что об обыске его предупредят заранее? Черт его знает.

Ободренные успехами, мы взялись за лопаты и снова отправились в подвал. Неплохо бы там накопать еще пару миллионов. И попасть в приказ на поощрение. Генеральный прокурор рублей восемьдесят отвалить может. Или именные часы…

Еще через полчаса Пашка ликующе воскликнул:

— Еще что-то есть!

— Что?

— Сейчас увидим.

Пашка с размаху стукнул лопатой по находке. Послышался металлический звук. Пашка треснул посильнее и сказал:

— Еще один бочонок с золотом.

Мы кинулись разгребать находку. Вскоре из-под земли показался стабилизатор авиационной бомбы.

В эпоху перемен и переломов некоторые слова за считанные годы тускнеют и блекнут, как нечищеные медные пуговицы. В основном это происходит по причине того, что понятия, стоящие за ними, становятся неважными и второстепенными. Но когда-то эти слова гремели для многих звуками походных труб или похоронных оркестров, перезвоном золотых монет. Что сегодня в словах «левый товар»? Они вызовут легкую дрожь, пожалуй, только у старых обэхээсников да прожженных торгашей. Ныне в ходу словечки типа «консалтинг» и «рэкет», «дилер» да «киллер». На дворе сезон клинической приватизации, невозвращенных кредитов и липовых фирм. Где в девяносто пятом найдешь прилежного расхитителя госсобственности, усердно создающего и реализующего излишки товара? Может, и можно откопать подобных ретроградов, но воспринимаются они сегодня со снисходительной улыбкой. А когда-то… Ох, эти добрые старые времена, канувшие в беспросветную лету за каких-нибудь два-три года.

Что такое левый товар? Стоит завод, с его складов и конвейеров течет полноводная река продукции. Основное ее русло — это поставки по планам, договорам. Но у всякой реки есть притоки. Вот один из них. Название ему — мелкие хищения. Хоть гайку, но работяга с завода утащить должен, иначе зачем на этом заводе работать — вон сколько объявлений «требуются рабочие». Вот второй приток. Там рыщут хищники-хапуги размером поболе — завскладами, экспедиторы, снабженцы и прочая братия. Они воруют что плохо лежит, часто довольно умело прикрываясь фиговыми листками документов и накладных. А вот еще один приток. Левая продукция. Завод должен произвести за смену тысячу утюгов. Выходит тысяча двести. Две сотни сооружено из ворованных материалов, часто во внерабочее время, а может, они просто возникли из каких-то бумажных вихрей и подделок в отчетности — кто знает. Но они существуют. Они расходятся по магазинам. Они продаются. И после продажи документы на них дематериализуются, а остаются чистые денежные средства, которые распределяются по коэффициенту трудового участия.

Тех, кто гнал левую продукцию, звали уважительно цеховиками. Это вам не вор-завскладом и не директор магазина. Цеховик есть производитель материальных ценностей. Продукцию можно гнать как на государственных предприятиях, так и в настоящих подпольных цехах, которые, впрочем, обычно мало соответствовали этому гордому названию и представляли из себя кустарные мастерские, в которых обрабатывались ворованные с госпредприятий полуфабрикаты. Популяция цеховиков имела тенденцию роста с продвижением на юг СССР. За Кавказским хребтом происходил качественный скачок. Там в сознании людей цеховик превращался из ненавидимого всеми хапуги в достойного, уважаемого человека. В Грузии и Азербайджане редкое предприятие работало, не производя на свет левака. То же самое, но в превосходной степени можно было сказать и о Средней Азии. Люди там испокон веков умели и любили делать деньги.